Жаклин Арпман
Полная безнаказанность
Посвящается архитектору Пьеру Путмансу, моему внимательному консультанту
Часть I
Охваченные страстью люди поразительно наивны. Совершивший преступление любовник удивляется непониманию окружающих, больше того — он жаждет оправдания. «Что мне оставалось? — спрашивает он. — Я все потерял». Его уговаривают отступить, смириться, он слушает — и не слышит: эти слова могли иметь смысл, но прежде, в другой жизни. Его задерживают, судят, выносят приговор, он ничего не воспринимает. Священник призывает несчастного раскаяться: если не людской, то Божий суд оправдает его, он не чувствует себя виноватым.
Вот почему ему и в голову не приходит, что его когда-нибудь заподозрят, и он продолжает жить спокойной и внешне безупречной жизнью.
Я возвращался из деловой поездки в Ф***. Ночь была ясной, и развлечения ради я наблюдал за луной, в который уж раз выдумывая какой-нибудь мнемотехнический способ для определения того, в какой фазе — прибывающей или убывающей — она находится, потом подумал, что, судя по всему, на последнем перекрестке повернул не туда, иначе бы уже давно выехал на трассу. В этот самый момент двигатель начал издавать подозрительные звуки. Мои познания в механике стремятся к нулю, и я пытался успокоить себя тем, что машина практически новая, но тут на приборной доске одновременно зажглось несколько лампочек. Я вспомнил, что мобильный телефон разряжен, и на меня напал приступ нервного смеха. Оставалось одно — ехать прямо в надежде добраться до обитаемых мест.
Свет фар слабел, машина скоро встанет. Вот уже несколько сотен метров я следовал вдоль каменной, поросшей колючим кустарником стены, ограждавшей какое-то большое поместье. Я раздумывал, как поступить, но тут машина заглохла и, проехав по инерции еще несколько метров, плавно остановилась.
Я примерно представлял, где оказался: в самом центре «нигде», между «где-то там» и «где-то еще». Ужин в Ф*** затянулся, возлияния оказались слишком обильными, и мне захотелось осмотреть город — естественно, на машине, я не люблю бродить в одиночестве, — чтобы лишний хмель выветрился перед дальней дорогой. Прогулка моя, впрочем, тем и закончилась: заскочив на пять минут в книжную лавку, я наткнулся на томик с завлекательным названием: «Счастье в преступлении». Я давно не перечитывал изумительную повесть Барбе д’Оревильи, купил книгу и решил сразу отправляться в путь. Теперь мне оставалось только сожалеть о содеянном: не торопись я, машина сломалась бы на окраине города, рядом с какой-нибудь мастерской. А сейчас время за полночь, на улице похолодало, печка, ясное дело, не работает. Не мерзнуть же мне здесь до рассвета. Вздохнув, я взял куртку и дорожную сумку, спрятал портфель в багажник, закрыл машину и отправился навстречу судьбе.
Довольно скоро я добрался до кованых ворот и с облегчением увидел, что они открыты. Ручка легко повернулась, створка не скрипнула, и я оказался на широком мощеном дворе. В темноте я смог разглядеть длинное белое строение, к которому с обеих сторон примыкали низкие постройки. Похоже, удача повернулась ко мне лицом: дом выглядел обитаемым, и, возможно, здесь до сих пор придерживаются старинных законов гостеприимства. Я неуверенно шагал по двору, соображая, как лучше представиться, как вдруг слева от меня распахнулась дверь, вырвавшийся оттуда свет меня ослепил, и я машинально заслонил глаза рукой.
— Кто вы такой? Что вы здесь делаете?
Голос был женский, молодой и скорее удивленный, чем испуганный.
— Я заблудившийся в ночи путник, — радостно отвечал я. — Не подскажете, куда я попал.
В ответ зажегся свет, и я увидел молодую женщину в белом халате, как у врачей, надетом поверх майки с джинсами.
— Вы в «Ла Дигьер», — сообщила она таким тоном, будто это название говорило само за себя.
— Я не здешний. Ехал из Ф*** в Б*** через ваши места, но у меня заглохла машина. Я оставил ее метрах в двухстах от ворот, у ограды.
Несколько мгновений она молча изучала меня, потом, закрыв за собой дверь на ключ, подошла ближе.
— Уже почти час ночи, ближайшая автомастерская в двадцати минутах езды, в доме все спят, кроме меня — я готовила операционную на завтрашнее утро. И что мне с вами делать?
Ее манера выражаться показалась мне забавной, тем более что она точно отражала положение дел: я и впрямь полностью зависел от нее.
— А нет ли поблизости гостиницы или, скажем, гостевых комнат?
— Вокруг одни частные владения, гостиница есть в только Л***, вам ближе было бы вернуться в Ф***, но сейчас уже все закрыто, а в это время года и номеров свободных наверняка нет. Думаю, мне придется вас приютить.
Она говорила задумчивым тоном, как женщина думающая, оценивающая ситуацию. Я произнес банально-вежливое «Не хочу вас утруждать…», на что она ответила абсолютно серьезно:
— Вы меня не утрудите. В гостинице «Англия» вы наверняка сможете найти номер, поскольку по такой цене у них всегда остаются свободные, вы заплатите двести евро за ледяной номер — в июне ведь уже не топят! — к тому же пропахший затхлостью. Я возьму с вас сто евро за сухую теплую постель и завтрак в любое удобное для вас время.
Ого! Этой прелестной особе наглости не занимать. Мне стало смешно.
— А как я попаду в эту самую гостиницу «Англия»?
— Никак, если только я вас не отвезу, разумеется, не бесплатно.
Великолепно! Вот они, старинные законы гостеприимства!
— Итак, я буду вашим гостем. Примите мою глубочайшую благодарность.
— Идемте, — скомандовала она.
Мы вошли в просторный, освещенный единственной лампой вестибюль. Я повесил куртку на вешалку и проследовал за моей хозяйкой в огромное помещение, которое принял за второй вестибюль. «Странная планировка», — мелькнуло у меня в голове, пока я шел за хозяйкой к отведенной мне комнате: хорошо освещенная, тускло-белые стены, заурядные кровать и шкаф. Она показала мне дверь в ванную и предупредила, что, прежде чем войти, следует стучать, поскольку ею пользуются все члены семьи.
— Туалет там.
По ее жесту я понял, что речь идет о первом вестибюле дома.
— Это комната моей матери — она сейчас в отъезде, — единственная, где я могу вас сейчас устроить. Шторы, наверное, лучше задернуть: по утрам здесь бывает солнце.
Я сказал, что это не страшно, и она ушла, пожелав мне доброй ночи. Я повнимательнее осмотрел свое временное пристанище: кровать выглядела удобной, в гардеробе висели вещи, стол был загроможден ровными стопками книг и папок, не сдвинув которые, на него ничего нельзя было положить. Сто евро! «Ладно, — сказал я себе, — во всяком случае, я не на улице и не стучу зубами от холода!» Первым делом следовало зарядить телефон, чтобы наговорить сообщение на автоответчик моей конторы. Открыв сумку, я вспомнил, что зарядник оставил в портфеле, который запер в багажнике машины. От души выругался, как сделал бы любой другой на моем месте. Телефона в комнате не оказалось, а разыскивать хозяйку дома, чтобы выяснить, откуда можно позвонить, я счел неловким. Ладно, завтра с утра предупрежу, что задержался. Я лег и, поскольку заснуть без чтения не могу, открыл томик своего любимого Барбе д’Оревильи. С первых же строк я понял, что мне не суждено насладиться компанией Отклера и Савиньи: какой-то наглец для собственных нужд бесстыдно узурпировал название шедевра. Скукотища, как в
