предполагал, что она хороша собой, но не думал, что настолько. Смуглое лицо, на котором время почти не оставило следов, обрамляли серебристо-седые волосы, в ушах были серые жемчужные сережки, наверняка фальшивые, но подчеркивавшие красоту светлых, искусно подкрашенных глаз. Рядом с госпожой ла Дигьер две ее спутницы в костюмчиках а-ля Шанель, шарфиках и жемчужных колье, с крашеными отливавшими рыжиной волосами выглядели вульгарными.
Девочки восхищенно вздохнули:
— Ты великолепна!
— Я же вам говорила… А вот господин Фонтанен. Снимала я.
Высокий, худощавый, прекрасно одетый — элегантный костюм, шелковый шейный шарф! — он улыбался открытой, дружеской улыбкой.
— Очень даже койкоприемлемый, — объявила Сара.
— Прошу тебя, выбирай выражения. Нужно говорить бракопригодный.
— Он сделал предложение?
— Пока нет.
— Чего же он ждет?
— Ободрения.
— Ну а ты?
— Я веду себя очень сдержанно. Подчеркиваю, что доходы у меня скромные, а семейные расходы — более чем серьезные.
— Но-но! Твои дочери сами зарабатывают себе на жизнь!
— Да, но дом нас разоряет. И у меня две внучки, за их образование тоже придется платить.
— Ты его напугаешь.
— Очень на это рассчитываю! Страсть должна заглушить голос рассудка.
— Но ему шестьдесят семь лет, бабушка! Разве в шестьдесят семь испытывают страсть? — воскликнула Адель, вызвав всеобщее возмущение.
— Я не знаю, кто, что и когда испытывает, но женщина из рода ла Дигьер пробуждает к себе страсть в любом возрасте! — железным тоном произнесла Мадлен.
— Откуда тебе знать? В этой семье были лишь добропорядочные жены.
— А как быть с безнадежной любовью?
— Это ископаемое чувство.
— Помолчи, Адель! Ну же, мама, объясни, как ты собираешься его подтолкнуть.
— Никак. Вчера я ужинала с господином Лонженом. Фонтанену это очень не понравилось.
— Он сам тебе сказал?
— Почти. Заявил, что готов отпустить усы.
— Замечательно. И что ты ответила?
— Я долго на него смотрела, а потом молча покачала головой. Тогда он попросил меня поужинать с ним сегодня вечером, после концерта.
— Черт побери! Куда ты денешь свою свиту?
— Они рано ложатся. Сейчас он ждет меня внизу, так что надо собираться.
— Что наденешь?
— Еще не решила. Большинство здешних дам надевают к ужину маленькое черное платье и жемчуг. А у меня жемчуга нет.
— И слава Богу! — подала голос Клеманс. — Я против маленьких черных платьев.
— Это слишком банально, — высказалась Адель.
У них были четкие представления об элегантности. Я вспомнил множество ужинов с дамами в маленьких черных платьях, которые мне пришлось вытерпеть за долгую жизнь… и согласился с ними.
— У меня всего одно черное платье — я надевала его на похороны вашего деда. Этот туалет нагоняет на меня тоску. Но самое главное — платье осталось дома!
— Ну и?..
— Хочу надеть белую шелковую блузку Клеманс.
— С моей бледно-серой юбкой и ее пелериной, — предложила Сара.
— Когда вы выйдете из ресторана, на улице может похолодать. Возьми мою шаль, — посоветовала Мадлен.
— Не могу, она голубая.
— Я об этом не подумала, но ты рискуешь замерзнуть.
— Ничего. Стану дрожать, и он накинет мне на плечи свой пиджак.
Девочки в восторге закричали:
— После такого женятся! Непременно женятся! Ты просто обязана изобразить озноб!
Я из последних сил удерживался от смеха, вспоминая, сколько раз спасал подобным образом прелестную даму от вечерней прохлады, и говорил себе, что в этом доме узнал о женщинах больше, чем за пятьдесят половозрелых лет. Каким чудом я избежал женитьбы?
— Все это прекрасно, но ты должна побольше узнать о его семейном положении. Есть ли у него дети? — спросила Шарлотта. Как женщина трезвомыслящая, она никогда не забывала о главном.
— Не знаю. Думаю, что нет, иначе он обязательно упомянул бы их, когда я рассказывала ему о вас.
— А братья или сестры, которые могут претендовать на наследство?
— Как женщина, которую не интересуют деньги, я не могу задавать подобные вопросы.
— Такие разве бывают?
— Я уверена, он сам об этом скажет, когда будет делать предложение.
— Бабуля, неопределенность невыносима! А что, если он не попросит твоей руки?
— Тогда это сделает Лонжен. Он бездетный вдовец и страдает от одиночества.
— А усы?
— Усы можно сбрить, — заметила Шарлотта. — А вот заботу о его убыточном предприятии придется взять на себя. Этот человек лишен амбиций.
— Пока мы будем воскрешать его дело, наша крыша окончательно погибнет.
— Я в любом случае предпочитаю Фонтанена, — объявила Адель.
— Ты можешь как-нибудь форсировать события?
— Исключено. Мне следует наслаждаться ужином и изображать безмятежную женщину, у которой одна печаль — посредственное исполнение только что прослушанного концерта Шумана, и одна забота — как бы ей не подали морского языка в виде филе.
— Боже, неужели мужчин такое возбуждает? — простонала Адель. — Лорен Бэколл и Шарлотта Рэмплинг действуют совсем иначе.
Тут они заговорили все разом, объясняя Адель, что ее ждет жестокое разочарование, если она судит о любви по кино, а потом по очереди пожелали Альбертине успеха.
— Из-за всей этой суматохи я совсем забыл сказать: запчасти для вашей машины благополучно прибыли, — сообщил мне Жером. — Завтра мой механик едет к матери в город, он их заберет. Я все разобрал, в понедельник можно будет начать ремонт.
— Сколько времени это займет?
— Точно сказать не могу. Я не очень хорошо знаю эту модель и не хочу торопиться.
Изумляясь самому себе, я ответил, что время терпит, и внезапно осознал, как хорошо мне живется в «Ла Дигьер».
Я по сей день удивляюсь, как легко позволил уговорить себя остаться. Вообще-то мне свойственно считать себя незаменимым, хотя я всеми силами скрываю это от окружающих, как того требуют правила хорошего тона. Неужто сыграла роль усталость? Я больше года не отдыхал по-настоящему, потому что не верю в целебную силу отпуска. Обычно мне хватает трех-четырех дней ничегонеделания, и пребывание в «Ла Дигьер» придало мне заряд бодрости. Разумеется, мадемуазель Ламбер все устроила: она обожает организовывать мою жизнь и мою работу. Секретарша у меня безупречная, и я не упускаю случая польстить ее самолюбию, но не позволяю выходить за определенные рамки. Честно говоря, в четверг утром, после
