преступников. Может ли это случиться? Нет, нет и тысячу раз нет — этого быть не может, чтобы Вы перед лицом всего народа русского в такую минуту простили убийц отца Вашего, русского государя, за кровь которого вся земля (кроме немногих, ослабевших умом и сердцем) требует лишения и громко ропщет, что оно замедляется…»
Александр, прочитав письмо, подписал вверху: «Будьте покойны, с подобными предложениями ко мне не посмеет прийти никто, и что все шестеро будут повешены, за это я ручаюсь».
К смертной казни приговорили все же пятерых — Желябова, Перовскую, Михайлова, Кибальчича и Рысакова. Шестую — Гесю Гельфмаи — оставили в живых из-за того что она оказалась беременной, и приведение приговора отложили до рождения ребенка.
Осужденных повезли на казнь ранним утром 3 апреля. С высоких черных позорных колесниц они увидели запруженную народом площадь — огромный Семеновский плац, высокий черный эшафот и пять виселиц. Круто» стояли войска, гремели барабаны, и, хотя Михайлов что-то кричал, из-за их грохота ничего слышно не было.
Под виселицами, переминаясь с ноги на ногу, стоял единственный в России палач — Иван Фролов, казнивший в последние годы чуть ли не всех их товарищей, приговоренных к повешению.
На приговоренных надели саваны и первым вздернули Кибальчича. Потом наступил черед Михайлова. Он дважды сорвался с перекладины и был повешен только с третьего раза. После Михайлова наступила пауза — палач и его помощники стали осматривать веревки, усиливать их прочность, крепить узлы, а трое еще живых приговоренных неподвижно ждали, когда наступит их черед. Наконец быстро одного за другим повесили и остальных — Перовскую, Желябова, Рысакова.
Перовская была первой женщиной в России, казненной по политическим мотивам, а вся экзекуция 3 апреля была последней публичной казнью. Законом от 26 мая 1881 года предписывалось совершать казни скрытно, преимущественно в тюрьмах, но и этот закон потом неоднократно нарушался, обрастая дополнениями, поправками и «особыми обстоятельствами».
Новелла 17
Государь Александр Александрович и его близкие
В момент вступления на престол Александру III шел тридцать седьмой год. С того времени, как умер его старший брат Николай и Александр стал наследником престола, его занятия и вся жизнь сильно изменились. С 1865 года его целенаправленно готовили к предстоящей миссии, ожидавшей цесаревича после смерти отца, — стать самодержцем, сосредоточив в своих руках все нити управления огромной империей.
Воспитанием Александра главным образом занимались три человека: профессор-правовед Московского университета Константин Петрович Победоносцев, его коллега профессор-экономист Чивилев и главный воспитатель, названный «попечителем», генерал-адъютант граф Борис Алексеевич Перовский. Цесаревич прослушал курсы политических наук и правоведения в объеме университета, что позволило ему не выглядеть одиозно в должности канцлера Гельсингфорсского университета.
Хорошая военная подготовка, соответствующая программе Академии Генерального штаба, делала его профессионалом, когда он занимал различные армейские должности — от командира полка до атамана казачьих войск и командующего Петербургским военным округом.
А то, что ему довелось участвовать в русско-турецкой войне 1877–1878 годов, придавало новому императору заслуженный авторитет боевого генерала. В исторической литературе, в публицистике и в беллетристике широко бытует мнение, что Александр III был не более чем солдафон, невежа и обскурант. Такого рода характеристики исходили от тех редких интеллектуалов-прогрессистов, которые, оказавшись в ближайшем окружении императора, встречали противодействие их собственным концепциям и взглядам. С. Ю. Витте, выдающийся финансист, дипломат и политик, хорошо знавший Александра III, отзывался о нем так: «Император Александр III был совершенно обыденного ума, пожалуй, можно сказать, ниже среднего ума, ниже средних способностей и ниже среднего образования; по наружности — походил на большого русского мужика из центральных губерний, к нему больше всего подошел бы костюм: полушубок, поддевка и лапти; и тем не менее он своей наружностью, в которой отражался его громадный характер, прекрасное сердце, благодушие, справедливость и вместе с тем твердость, несомненно, импонировал, и если бы не знали, что он император и он бы вошел в комнату в каком угодно костюме — несомненно, все бы обратили на него внимание. Фигура императора была очень импозантна: он не был красив, по манерам был, скорее, более или менее Медвежатый; был очень большого роста, причем при всей своей комплекции он не был особенно силен или мускулист, а скорее, был несколько толст и жирен». В этой характеристике не все справедливо. О полученном им образовании нельзя сказать: «ниже среднего», а что касается того, что «он не был особенно силен», то это уже совершеннейшая ложь: Александр пальцами гнул монеты и легко ломал подковы. Это был настоящий русский богатырь, который, хорошо зная свои качества, не только не скрывал их, но, напротив, при случае, бывало, и проявлял. Александр III при всем этом был глубоко русским человеком, у которого любовь ко всему отечественному — в изначальном смысле слова: от «отцов» и «Отчизны» — переходила в откровенный национализм.
Александр немедленно распорядился упростить военную форму и сделать ее более удобной. В этом смысле он действовал в духе Потемкина и Суворова.
Но была здесь и другая сторона — форма стала национальной. Всех военнослужащих переодели в полукафтаны и шаровары, перепоясав их цветными кушаками и надев на головы барашковые шапки. Прежде всех были переодеты генералы свиты. Когда после введения этого новшества состоялся первый придворный прием, то только один из генералов свиты — необычайно спесивый, заносчивый и очень недалекий князь Барятинский, командир Преображенского полка, болезненно гордившийся полковым мундиром и своей принадлежностью к славному аристократическому братству офицеров лейб-гвардии, — нарушил приказ и явился на прием в прежнем мундире.
Когда же министр двора сделал ему в связи с этим замечание, князь ответил, что мужицкой формы он носить не станет. Этот ответ был равнозначен отставке, и князю пришлось донашивать свой старый мундир в Париже, но уже частным человеком.
Не только лощеных генералов свиты и камергеров двора настораживали эти внезапные и резкие перемены. Даже такой прогрессист и либерал, каким был известный судебный деятель А. Ф. Кони, поразился, увидев на Александре III при посещении его в Гатчине русскую рубашку с вышитым на рукавах цветным узором.
Другой характерной чертой нового царя была его бережливость, доходящая до предела. Он носил одежду — брюки, тужурку, пальто, полушубок, сапоги — до тех пор, пока они не начинали разваливаться. И тогда царь чинил и латал их до последней возможности, причем и изначально это были самые простые вещи: сапоги не офицерские, а солдатские, тужурка не из тонкого сукна, рубашки из ивановского холста. И жить он стал не в прежних апартаментах Зимнего дворца, а в маленьких комнатках дворца в Гатчине, где до него жили слуги. Новый император навел строгую экономию во всех отраслях государственного управления, особенно сильно урезав расходы дворцового ведомства. О» сильно сократил штат министерства двора, уменьшил число слуг и ввел строгий надзор за расходованием денег в своей семье и в семьях великих князей.
Александр III запретил закупку для своего стола заграничных вин, заменив их крымскими и кавказскими, а число балов ограничил четырьмя в год.
Летом царская семья жила в Петергофе, занимая маленький дворец Александрию и лишь однажды в сезон — 22 июля — праздновала день тезоименитства Марии Федоровны. В Александрии, как и в Гатчине, жизнь царя и царицы проходила в непрерывных трудах и заботах, и только после окончания лагерного сбора в Красном Селе, завершавшегося большим парадом, раздачей наград и производством в офицеры, семья уезжала в финские шхеры, где и ждал их всех настоящий отдых.
Министры могли приезжать сюда в самых исключительных случаях, а государственные бумаги привозили и увозили фельдъегеря.
