любовницей Павла, а оценивать их отношения как платонический союз. Документ датирован началом 1790 года, когда Павел серьезно заболел и, ожидая смерти, направил Екатерине искреннее, откровенное письмо, желая оградить Нелидову от наветов и сплетен. «Относительно этой связи, — писал Павел, — клянусь тем судилищем, перед которым мы все должны явиться… Зачем я не могу засвидетельствовать этого ценою своей крови? Свидетельствую о том, прощаясь с жизнью. Клянусь еще раз всем, что есть священного. Клянусь торжественно и свидетельствую, что нас соединяла дружба священная и нежная, но невинная и чистая. Свидетель тому Бог».
И тем не менее отношения Павла и Нелидовой вносили разлад в жизнь великокняжеской четы, заставляли волноваться и переживать Марию Федоровну, ревновавшую мужа к своей фрейлине.
Чтобы не возвращаться к этому сюжету, скажем, что события развивались довольно мирно до начала 1792 года, когда Павел, вспылив, поссорился с матерью, разругался с женой, обвиняя Марию Федоровну в том, что она готовит ему участь Петра III. После этого он уехал в Гатчину, где жила тогда Нелидова. Ей-то и приписали все случившееся в Петербурге.
Тогда Нелидова подала Екатерине прошение об увольнении ее от двора и дозволении жить в Смольном, но ей было отказано. На следующий год она снова попросилась в Смольный, добилась своего и получила вместе с отставкой 10 000 рублей и небольшую ежегодную пенсию.
Осень 1793 года она все же провела по просьбе Павла вместе с ним в Гатчине, а потом периодически навещала его. Сначала это раздражало Марию Федоровну, но когда Екатерина решила передать престол не сыну, а внуку, то несчастье, обрушившееся на Павла, сблизило и примирило их, ибо обе они любили Павла.
А между тем спустя два с половиной года ревновавший Павла к Нелидовой его сердечный друг Иван Кутайсов нашел еще один предмет рыцарского платонического поклонения для великого князя — Наталью Федотовну Веригину, фрейлину Марии Федоровны. Она в это время была уже просватана за генерал-майора по флоту Сергея Ивановича Плещеева. Кутайсов убедил Павла, что Плещеев неравнодушен к Марии Федоровне, и тому было предписано ехать в Москву. Привязанность Павла к Н. Ф. Веригиной не ускользнула от Нелидовой, и она снова ушла в Смольный.
Но со смертью Екатерины все переменилось, и уже 23 ноября Павел послал своей любимице богатый подарок, однако она не приняла его, написав Павлу, что ценила лишь его дружбу, а его дары всегда были ей скорее тягостны, чем приятны. Она отказалась от всех наград, согласившись принять лишь звание камер-фрейлины.
Двумя неделями раньше в Смольном побывала Мария Федоровна — теперь уже императрица — и после долгого и трогательного объяснения заключила с Нелидовой вечный дружественный союз. А вскоре в Смольный пожаловал и сам Павел с Марией Федоровной, с великим князем Александром и его женой Елизаветой Алексеевной. После этого такие визиты стали весьма частыми, потому что Нелидова по- прежнему не хотела появляться в императорских дворцах, приезжая туда крайне редко.
Войдя в полную силу фавора, Нелидова оставалась доброй, бескорыстной, всегда готовой заступиться за опальных.
Новелла 3
Два столпа империи и их сюзерен
После того как Павел вступил на трон, на смену главным действующим лицам предыдущего царствования пришли друзья Павла, преимущественно из его гатчинского окружения: А. А. Аракчеев, Ф. В. Ростопчин, С. И. Плещеев, П. X. Обольянинов, И. П. Кутайсов, Г. Г. Кушелев, братья Куракины — Александр и Алексей Борисовичи — и другие. Не из гатчинского окружения оказались некоторые сановники. И среди них одну из первых ролей играл барон фон дер Пален. Однако же расскажем прежде о гатчинцах, и о первом из них — Аракчееве.
Павел осознанно противопоставил новых сановников вельможам екатерининского времени, особо выделив одного из своих гатчинских любимцев — Алексея Андреевича Аракчеева. В день коронации Павел пожаловал ему титул барона с девизом «Без лести предан».
В год вступления Павла на российский престол Аракчееву было двадцать семь лет. Он происходил из бедной дворянской семьи. Его отцом был отставной поручик гвардии, владевший двумя десятками душ в Бежецком уезде Тверской губернии. Грамоте молодого Аракчеева учил сельский дьячок за 24 пуда зерна в год. Мальчик был смышлен, упорен, педантичен, строг к себе и, обучившись чтению, письму и четырем правилам арифметики, серьезно занялся самообразованием и в тринадцать лет успешно сдал экзамены в Петербургский артиллерийский и инженерный кадетский корпус.
Еще более развив силу воли, серьезность и трудолюбие, Аракчеев уже в пятнадцать лет стал помогать преподавателям корпуса в обучении отстающих кадетов.
В апреле 1787 года директор корпуса генерал-майор П. И. Мелиссино — соратник Потемкина и Суворова — издал уникальный приказ, которым семнадцатилетнему Аракчееву разрешалось посещать занятия когда ему будет угодно. «Вы сами себе составите план наук и будете одной совести вашей отдавать в оном отчет», — значилось в приказе, подписанном не как обычно, а совсем по-домашнему: «Ваш верный друг Петр Мелиссино».
По окончании корпуса Аракчеев был оставлен преподавателем математики и артиллерии, а потом рекомендован в артиллерийскую роту в Гатчину и уже через месяц за служебное рвение, дисциплинированность, аккуратность и отличное знание дела стал ежедневно обедать за одним столом с Павлом. Вскоре он стал и гатчинским военным комендантом, превратив войско цесаревича в безукоризненно отлаженный механизм.
В июне 1796 года по особому ходатайству Павла Екатерина произвела Аракчеева в полковники.
К этому времени относится следующая характеристика Аракчеева, принадлежащая перу флигель- адъютанта Н. А. Саблукова: «По наружности Аракчеев походил на большую обезьяну в мундире. Он был высокого роста, худощав и мускулист, с виду сутуловат, с длинной тонкой шеей. Уши у него были мясистые, большие, толстая, безобразная голова всегда склонена набок, цвет лица был у него земляной, щеки впалые, нос широкий и угловатый, ноздри раздутые, большой рот и нависший лоб.
Глаза у него были впалые и серые, и вся физиономия его представляла страшную смесь ума и злости… Благодаря своему уму, строгости и неутомимой деятельности Аракчеев сделался самым необходимым человеком в гарнизоне, страшилищем всех живущих в Гатчине и приобрел неограниченное доверие великого князя. Он был искренно предан Павлу, чрезвычайно усерден к службе и заботился о личной безопасности императора. У него был большой организаторский талант, и во всякое дело он вносил строгий метод и порядок, которые он старался поддерживать строгостью, доходившей до тиранства».
Особенно пышно расцвело тиранство Аракчеева, когда он был назначен заведующим квартирмейстерской частью, то есть Генеральным штабом. Он заставлял офицеров по десять часов в сутки заниматься бесполезной и бессмысленной работой по черчению никому не нужных планов, при малейшем ничтожнейшем поводе осыпая их бранью, а то и отпуская пощечины.
Из-за этих недопустимых резкостей благополучная карьера Аракчеева неожиданно дала сбой. Случилось это из-за того, что во время смотра Преображенского полка Аракчеев за плохую выправку побил тростью нескольких преображенцев, а подполковника Лена обложил в присутствии его товарищей площадной бранью.
Гордый офицер не произнес в ответ ни слова, но, возвратившись домой, написал Аракчееву гневное, полное сдержанного достоинства письмо, после чего пустил себе пулю в висок.
Павел знал Лена, рекомендованного ему П. А. Румянцевым, и Аракчеев был 1 февраля 1798 года отправлен сначала в отпуск по болезни, а затем отставлен от службы. В мае того же года он был возвращен в строй, но в октябре 1799 года отставлен снова.
Обе отставки не стали для Аракчеева концом карьеры, а вот для Павла первая отставка сыграла роковую роль. Дело в том, что после отставки Аракчеева пост Петербургского военного губернатора занял пятидесятилетний кавалерийский генерал Петр Алексеевич фон дер Пален, занимавший перед тем должность Курляндского генерал-губернатора. И именно Пален потом сыграл важную роль в заговоре