смог бы объяснить — с чего чугунная усталость и страх сменились легкостью и весельем. Никогда такого самочувствия не было, очень как?то непривычно. Но теперь боец знал — с ними ничего не может произойти, они все могут и справятся с чем угодно.
Лёха опять загорланил какую?то дикую песню без слов. Семёнов через некоторое время додумался до такой в общем неочевидной мысли, что музыка эта может показаться немцам не подходящей. Боец даже присвистнул, восхитившись самим собой и тем, что таких глубоких мыслей у него раньше просто не было, он внезапно поумнел. Немножко даже гордясь своей наблюдательностью и предусмотрительностью, он подергал за плащ — палатку артиллериста и поделился с ним своими соображениями.
Середа с уважением посмотрел странными глазами, в которых радужки почти и не было, только тонкая каемочка вокруг расширившегося на полную катушку зрачка и важно кивнул:
— Эту — можно. Это — Вагнер. Немецкий компонист!
И со значением поднял кверху указательный палец. Радуясь тому, какие замечательные ребята собрались вместе с ним, Семёнов от переполнявшей его радости потряс в воздухе винтовкой, и толкнул в бок пыхтящего сигареткой Жанаева.
Вездеход разогнался и мчался вперед, словно паровоз какой?то. Немцев навстречу не попадалось, лес словно вымер. Выскочили на поле, опять никого не увидали, Лёха заткнулся на некоторое время, но когда опять въехали в лесок, завопил с утроенной силой.
И Семёнова удивило, как лихо и задорно у потомка получается орать во всю глотку, изображая музыку неведомого Вагнера, из бывших наверное.
Тут Середа рявкнул бодро свое это самое «Хальт», вездеход по инерции прокатился некоторое расстояние и встал. Боец повернул голову, дивясь тому, как хорошо и ловко поворачивается его голова на его шее и без особого удивления увидел сбоку — на обочине дороги — лошадь. Середа спрыгнул с вездехода и заговорил с кем?то, тараторя по–немецки. Опять вовсе не удивившись, Семёнов увидел, что тут же на обочине удобно развалившись в странном низком не то стуле, не то кресле сидит немец без пилотки, без ремня и в расстегнутом до пупа кителе. Вокруг немца стояли бутылки — много, с десяток.
Бойкий Середа уже прихватил одну из них, звонко звякнул ее горлышком о бутыль в руках сидящего немца, сказал, что он просит, после чего и немец и артиллерист приложились к бутылкам. Семёнов обнаружил с веселым изумлением, что у него теперь странное зрение — он может разглядеть каждую ниточку в мундире немца, каждую вдавлинку в каждой пупырчатой алюминиевой пуговице его кителя, но при этом не может одновременно увидеть немца, лошадь и лесок за спиной немца. Получалось только по отдельности и это чрезвычайно веселило бойца. Немец был изрядно пьян, тоже что?то бормотал Середе. И это тоже смешило красноармейца, потому что речь немца то странно сливалась, то как бы по буквам растягивалась, и это было больно уж чудно. Стоило, пожалуй, немца застрелить и Семёнов уже стал брать винтовку поудобнее, на что сидевший в кресле немец и внимания не обратил, но тут Жанаев ухватил соседа за рукав — жестко и цепко. Боец поглядел на азиата и засмеялся от души — бурят как?то странно съежился, втянув голову в плечи, так что каска практически лежала на его плащ–палатке и в маленькую щелку между каской и камуфлированной тканью смешно торчала только дымящаяся сигаретка. А еще Жанаев забавно шипел и куда?то осторожно показывал пальцем. Приглядевшись, Семёнов увидел с другой стороны дороги еще лошадей, ходивших и сидевших у странных палаток немцев — и довольно много. Палатки эти что?то напоминали и, подивившись своей наблюдательности, боец понял, что это такие же как у них немецкие плащ–палатки, только вот на них с Жанаевым и Середой эти куски ткани были одеты как плащи. А вот тут за кустиками их ловко и толково собрали как?то вместе по несколько штук, и они стояли уже как палатки. Стрелять в немца боец раздумал, занятый тем, что разглядывал — как именно сделаны эти шатерки. Остроумно, определенно остроумно!
— Вир гратулирен зи! — сказал торжественно, как на собрании Середа. И опять звякнул бутылкой о бутылку и приложился к горлышку. Потом ловко прихватил еще пару бутылей, плюхнулся на свое место и рявкнул Лёхе, который с блаженным видом наблюдал за всем этим действом.
— Форвертс!
Водитель понял с лета, и вездеход дернулся вперед по дороге. Немец что?то недовольно забухтел, угрожающе погрозил пальцем, но не смог встать с низкого своего кресла, да еще и уронил бутылку, залив чем?то красным себе живот и штаны. Это было так смешно, что Семёнов и обернувшийся Середа заржали в голос, словно застоявшиеся жеребцы.
Проехали еще минут пятнадцать. Середа беспечно крутил головой, насвистывая тот же мотивчик, что до этого горланил Лёха. Потом почему?то приказал остановиться. Остановились, заехав в кусты. Семёнов вопросительно поглядел на артиллериста, да и Жанаев высунул голову, точь в точь, словно черепаха из панциря в документальном фильме про Кара–Кумы — и это было очень смешно. Семёнову давненько не доводилось так веселиться.
— Вот, день рождения праздновал сукин кот — сказал Середа, раздавая бутылки сослуживцам.
— Стихи прямо — почтительно отозвался Лёха, прикладываясь к бутылке.
Артиллерист многозначительно и важно приосанился, поиграл бровями. Видно было, что ему приятна эта похвала.
— Проберет его цыганский пот! — неожиданно для самого себя ляпнул Семёнов.
— Отличные стихи, в тему — уважительно без тени насмешки констатировал Лёха.
— Это Петров говорил — признался боец.
— А я бы кого?нибудь бы пришиб — вдруг заявил мирный Середа.
— Немца? — как?то глуповато спросил Жанаев.
— Хороший вопрос! — сказал Лёха.
— А кого же ще? Турок же здесь нету — ловко пошутил артиллерист, и Семёнов с Лёхой захохотали, прикладываясь к бутылкам с густым, сладким красным напитком.
Жанаев как?то странно кивнул. Успокоено так.
— Этого именинничка нельзя было — огорченно сказал Середа.
— Да, там его товарищей много — кивнул в ответ глубокомысленно Семёнов.
— С роту, пожалуй. Кавалеристы, в лоб им пряник.
— Нет, обозники. Там телеги дальше стояли.
— А все равно чтоб им в лоб!
— Бензином бы разжиться — вклинился Лёха, облизывая красные липкие губы.
— Это верно — переглянулись пехотинец с артиллеристом.
— Тогда поехали! — распорядился Лёха и все опять расселись по местам.
Опять дорога была безлюдной, да еще водила свернул в сторонку, по дорожке не пойми почему понравившейся. Но эта дорога загнулась кренделем и пошла куда?то не туда. Покрутились залихватски, наконец, выбрались на дорогу, которая вела в нужном направлении вроде. Прокатили по ней, и тут Лёха резко затормозил, так, что примлевший Середа чуть не свалился долой с вездехода.
— Это вас ист дас, грубо говоря? То есть пуркуа? — тихо спросил очухавшийся артиллерист.
— Давай этот бронетранспортер угоним! — ответил тоже тихо водила.
Услышавшие эти слова бойцы с заднего сидения стали вертеть головами. И точно — метрах в ста впереди стоял гробообразный здоровенный кузов на гусеницах. Задняя двустворчатая бронированная дверь была открыта, и там сидел, поглядывая в их сторону человек в черном комбинезоне.
— Если он там один — то я за! — сказал тихонько Семёнов. Ему уже сразу понравился этот мощный бронированный грузовик.
— Да хоть и два! — бодро заявил Середа — сейчас мы их уработаем! Чур, я первый!
Подъехали. Немец сидел и флегматично на них поглядывал. Семёнов почему?то сразу решил, что это тыловой чмошник. Технарь какой?то. Больно у него вид был не боевой, и комбинезон засален и замаслен. Да и старый уже.
Не слезая с вездехода, Середа о чем?то бодро спросил сидящего в бронетранспортере. Тот вяло и без особой охоты ответил. Середа удивился, потом опять спросил техника о чем?то. Семёнов вылез вроде как размять ноги, огляделся. Вокруг было настолько явно безлюдно, что просто сразу же понятно, что немец тут один — одинешенек.
Вблизи этот бронетранспортер смотрелся еще более солидно, чем со ста метров. Грубая, толстая броня, которую можно было бы сравнить с танковой, во всяком случае, на глазок (а видел сейчас Семёнов самую
