всем в этот месяц быть особенно щедрыми, и попрошайки на улицах и у ворот мечетей собирали на закате богатый урожай.
Один из них, явно новичок в Мекнесе, не знавший самых доходных мест, накануне Аид эс-Сахира, Маленького Праздника, завершающего месяц молитв и поста, занял место там, где дерб Бинтил-хата выходит из Киссарийи. Это был исхудалый, но крепкий человек, с серо-голубыми глазами и темной всклокоченной бородой. Те, кто вздумал бы приглядеться к нему, могли заметить, что он кого-то высматривает.
С десяток воинов прошли мимо, а нищий даже не взглянул на них, хотя они явно были из состоятельных. Но когда из-за угла вышел огромный чисто выбритый человек, почти такой же бедный, как попрошайка, — на нем были лишь истрепанный джеллаба, грязный тюрбан и изношенные туфли на босу ногу — оборванец вытащил свою чашку и обратился к нему.
— Подаяния, господин! Подаяния, во имя Аллаха!
Тот прошел бы мимо, поворачивая с Киссарийи на улицу проституток, но назойливый нищий ухватил его за рукав.
— Подаяния, ради Аллаха! — завопил он. — Мир тебе, Рыжебородый!
Великан остановился и удивленно уставился на нищего, потому что бороды у него вовсе не было!
— Что… — начал он и внезапно умолк, встретив взгляд серо-голубых глаз. Лицо у него словно одеревенело, он порылся в кармане, достал монетку и бросил ухмыляющемуся оборванцу.
— Вот! Ищи себе место в доме Хури на улице шлюх с красной дверью, над которой тройная рука Фатьмы.
С этими словами он повернул на Дерб Бинтилхата и исчез. Нищий еще некоторое время посидел, ни к кому не обращаясь, затем встал, осмотрелся, сунул чашу под джеллаба и нырнул в веселую улочку.
Он без труда нашел дом с красной дверью. Женщина из Улед Наил впустила его, глядя неприязненно, словно знала, что от него не дождаться ни денег, ни удовольствий, но ей было приказано не задерживать его. Через мгновение в задней комнате, где девицы обычно предлагали клиентам свои услуги, Дик и рыжий Майк Маллиган упали в объятия друг друга, радостно хлопая друг друга по спине.
— Приятель! Что же с тобой приключилось? — кричал великан. — В городе говорили, что ты убит — я сам, словно Христос, успокаивал девушку.
— Значит, она здесь? Ты все сделал, как я велел?
Майк Маллиган изобразил оскорбленное достоинство.
— Наилучшим образом! Клюни прекрасно присматривает за ней, но я должен сказать, что ты явился как раз вовремя! Надеюсь, ты помнишь, что до конца месяца всего два дня, и бедняжка вне себя от страха, что ты не появишься!
— Вот как?
Сердце его дрогнуло. Значит, Эжени ждет его.
— Так я уже здесь. Но ты верно говоришь, нельзя терять время! Расскажи, как обстоят дела в городе и в Дар эль-Махзене — должен признаться, что нищий слышит меньше новостей, чем многие думают.
Дик на самом деле не знал, сколько событий пропустил, изображая бродягу. Только теперь он узнал, что Бокхари, которым надоел беспутный Ахмад эд-Дахеби, восстали и свергли султана в пользу его тупого и глупого брата, Абд эль-Малика, и что формируется сильная партия сторонников Абдаллаха.
От этой новости у него захватило дух — все могло обернуться гораздо хуже. Но Майк Маллиган объяснил, что к чему.
— Между ними мало разницы. Зайдан, понимая это, сидит на заборе как раз посередине между тем и другим, Абд эль-Маликом и эд-Дахеби.
— Зайдан? Значит, я не убил его?
— Этого скользкого гада? Нет, тебе не повезло! Ты уложил его надолго, но все-таки не навсегда!
Дик покачал головой.
— Вот чего я и опасался, — вздохнул он.
— На самом деле, — рассудительно продолжал Майк, — для тебя все складывается удачно, потому что все они объединились, чтобы заманить пса сюда.
— Сюда? — испуганно воскликнул Дик.
— Успокойся, — ухмыльнулся Майк. — Девушка в безопасности, в надежных руках — по крайней мере, пока. Конечно, Клюни человек Абдаллаха, и это становится опасным. Но Зайдану пока не пришло в голову связать тебя с ним — и слава Богу. Однако чем скорее ты заберешь ее отсюда, тем лучше для всех.
— Я тоже так думаю! — серьезно кивнул Дик.
— Еще бы!
Майк многозначительно ухмыльнулся.
Дик предпочел не обратить на это внимания.
— А ты что будешь делать, Майк?
— Я? — великан изобразил удивление, как будто такая мысль не приходила ему в голову. — С моей бородой не скроешься. Если не возражаешь, я отправился бы с тобой, — и, думаю, не я один.
Серьезное лицо Дика расплылось в широкой улыбке.
— Я надеялся услышать это! Мне понадобится помощь, и каждому, кто согласится сопровождать нас до испанских пределов в Сеуту, я обещаю свою поддержку, как только мы попадем туда. Слушай, план такой…
Через полчаса он выскользнул из дома с красной дверью и направился в верхний город, к кварталу Баб Тизми и дому Клюни Гленгарри. По дороге Дику пришло в голову, что прежний паша города был близким другом Исмаила, а сейчас, несомненно, его заменил кто-то другой, более расположенный к нынешнему правителю. В таком случае дом Клюни весьма притягателен для врагов Дика, и в его окрестностях есть риск повстречаться не с одним из них. Но Дик знал, что замаскировался хорошо, — если даже собственные офицеры его не узнают, то случайные знакомые тем более не узнают.
Так вроде бы и было. Между Макзеном и Дар эль-Паша Дик встретил троих офицеров, которых мог бы назвать по именам, но они смотрели на него равнодушно, а один даже дал монетку. Когда он пересекал площадь перед дворцом, все лица казались ему знакомыми. Но никто не обратил внимания на оборванного марабута, и он прошел мимо них и нырнул в Дерб эль-Кубба.
Однако, похоже, Дик был слишком самоуверен. Приближаясь к аллее, на которую выходили ворота дома Клюни, он заметил впереди с полдесятка хорошо вооруженных всадников, направлявшихся к нему. Большинство из них были ему незнакомы, но одного он знал слишком хорошо. Это был Зайдан.
Возможно, стоило отступить и укрыться у дверей какого-нибудь дома, но такое движение показалось бы слишком заметным и подозрительным. На Дерб эль-Кубба в этом месте не было тени, ближайшая дверь находилась шагах в пятидесяти позади него, а всадники уже миновали полдороги, и Дик решил, что лучше вести себя дерзко. Он поднял чашу, и, слегка припрыгивая, как настоящий полубезумный марабут, затянул свою заунывную песнь.
— Подаяния, господа! Подаяния во имя Аллаха и моего господина Абд эль-Кадера эль-Джилани!
Зайдан прорычал:
— Пошел вон!
Но остальные, более легковерные, были настроены вполне доброжелательно. Брошенные ими монетки зазвенели в медной чаше, и он поднял глаза, благодаря их.
— Да наполнит Аллах ваши сумки! — пробормотал он. А затем, побуждаемый дерзостью, послал Зайдану проклятие нищих: — А тебе, йа сиди, пусть Аллах подаст, чтобы ты мог давать!
Маленькая кавалькада к тому времени уже проехала мимо, и Зайдан больше не взглянул бы на него, если бы не эта насмешка. Он повернулся в седле.
— Да разрушит Аллах чрево бесстыжей шлюхи, твоей матери! — начал он и резко умолк.
Дик, слишком поздно опустивший глаза, отвернулся, торопливо устремляясь через Дерб эль-Кубба. Увидев, как сузились, а потом широко раскрылись черные глаза Зайдана, он понял, что тот почти узнал его. Что-то во взгляде Дика задело в его памяти некие струны, а интуиция довершила остальное.
Дойдя до аллеи, Дик свернул в нее. Первые ворота оказались воротами дома Клюни, и он
