Она даже не была обитателем того мира, в котором жил Воин.
И кроме того, теоретически зеркало Джерадина должно было бы быть совсем другим.
КНИГА ПЕРВАЯ
1. ЗОВ
Ночью, за день до того, как Джерадин пришел за ней, Теризе Морган приснился сон – один из немногих. И теперь она будет помнить его всегда. В нем она услышала звуки охотничьих рожков; слабые, доносящиеся издалека, они докатились до нее в морозном воздухе поверх покрытых колючим снегом холмов, словно зов, которого всегда ждало ее сердце. Рога пропели вновь, а когда она выпрямилась, прислушиваясь – еще раз. Но ближе не становились.
Она хотела посмотреть на того, кто трубил. Из-за дерева, за которым она то ли сидела, то ли лежала, словно холод не мог коснуться ее своим дыханием, виднелся край холмов; наверное, рога и те, кто играл на них, были с другой стороны. Однако она так и не пошевелилась. Сон демонстрировал ей то, чего она никогда не видела раньше, но сама она оставалась прежней.
Затем на закутанном в снежный покров склоне холма появились скачущие на лошадях люди. Кони рвались вперед, из их ноздрей вырывались клубы пара, а копыта взрывали снег, так, что светлое легкое покрывало, казалось, кипело. Она слышала скрип кожаной упряжи, злые окрики и многочисленные проклятия всадников – склон доносил до нее каждый звук, словно резонатор. Она попыталась игнорировать эти звуки и снова услышать пение рогов, но всадники внезапно развернулись на холме и, разметая снег, помчались к деревьям – прямо к ней.
Когда их лица стали отчетливо различимы, Териза увидела в них яростную ненависть, жажду пролить кровь. Длинные мечи, казалось, сами вылетели из ножен и взметнулись в высоко вскинутые руки всадников. Эти люди собирались втоптать ее в снег, уничтожить.
Она неподвижно застыла, ожидая. Воздух был пропитан холодом, резким, как пощечина, и мучительным, словно заноза. Она не знала, все равно ей или нет, что во сне она будет убита. Может быть, это наконец покончит с пустотой в ее жизни. В ней поднималась лишь слабая волна жалости; она не услышит снова звуков рогов и не узнает, почему они заставляют так трепетать ее сердце.
И тут среди деревьев с черными стволами появился мужчина и стал между ней и всадниками. Он был безоружен и не защищен броней – его одеяние состояло из широкого коричневого плаща, штанов из того же материала, кожаных ботинок, – но он не колебался и рискнул собой, встав на пути лошадей. Когда первый всадник взмахнул клинком, мужчина резко рванул скакуна за поводья, и лошадь, потеряв равновесие, сбросила седока на второго атакующего. Оба, и лошадь и всадник, повалились наземь, поднимая густые, как туман, облака снега.
Когда ветер несколько развеял снег, Териза увидела, что ее защитник завладел клинком одного из нападавших и проткнул им другого. Он управлялся с мечом неуклюже, хотя и с кипучей энергией, и было ясно, что он не знаком с искусством фехтования, но зато не колебался. В результате яростной атаки он пригвоздил своего соперника к стволу дерева прежде, чем тот успел снова вскочить в седло.
Наблюдая за схваткой, Териза увидела, что последний, третий из нападавших, заехал за спину юноши, выступившего на ее защиту, – конь уже стоял в положении для нанесения удара, меч, удерживаемый обеими руками, высоко занесен. Хотя она не понимала, что происходит, она знала, что должна что-то сделать. Простая жалость и благодарность к ее защитнику уже должны были бросить ее по направлению к всаднику. Он не смотрел в ее сторону, и наверняка она смогла бы ухватить его за пояс и стащить из седла прежде, чем он успеет нанести удар.
Но она не сделала этого. Она представляла себе это, но лишь небольшая морщинка появилась на ее челе, пока она пребывала в неподвижности. Именно таково было обычное течение ее жизни – тупое ничегонеделание. Единственно, что ее оправдывало, так это неуверенность в своем собственном существовании. Как она могла при этом действовать? Действие – для тех, кто не сомневается в своем физическом присутствии в этом мире. В течение двадцати с лишним лет жизни возможностей для действия у нее было так немного, что она обычно не распознавала их, пока они не оставались в далеком прошлом. Она не знала, как заставить двигаться свои ноги.
А тот человек, ее спаситель, бросившийся защищать ее лишь потому, что на нее напали, не сознавал опасности; он пытался вытащить клинок из тела убитого, упавшего ничком.
Вызывая потрясение у себя, у всадника и в резком холодном воздухе, она крикнула:
– Берегись!
Стремление предупредить об опасности швырнуло ее в сидячее положение. Она находилась в собственной постели. От крика болело горло, от непривычного ужаса кровь бежала как в лихорадке.
Она увидела себя в зеркалах спальни. Освещенная ночником, находившимся на стене за постелью, она была не более чем тенью, отражавшейся в зеркалах вокруг нее; но она снова была собой, той самой тенью, какой была всегда.
И несмотря на то, что пульс ее бился учащенно, а по лицу струились капли пота, ей показалось, что сквозь неприятные шумы города она слышит дальнее пение рогов, слишком слабое, чтобы быть уверенным на сто процентов, – и слишком знакомое, чтобы игнорировать этот зов.
Естественно, ничто не изменилось. На следующее утро она проснулась, когда зазвонил будильник, и ее отражение в зеркалах было таким же мятым и тусклым, как обычно. Хотя она какое-то время поизучала свое лицо, пытаясь понять, почему люди на лошадях могли так сильно ненавидеть ее, оно казалось таким же безжизненным и ничего не выражающим, как и всегда – настолько, что она даже изумилась, обнаружив, что зеркало все еще отражает ее. Может быть, она уже начинает исчезать? Может быть, в один прекрасный день она проснется, глянет в зеркало и не найдет там ничего? Возможно, но не сегодня. Сегодня она выглядела такой же, какой себя помнила, – прекрасно сложенной, но никому не нужной и немного печальной.
Поэтому она как обычно приняла душ, оделась в простую юбку и просторный свитер, в которых предпочитал ее видеть отец, поела как обычно
– глядя на себя в зеркало, пока откусывала кусочки тостов – и, надев плащ, покинула квартиру и отправилась на работу. Ни в ее внешнем виде, ни в апартаментах, когда она покидала их, ни в лифте, который опустил ее вниз, в холл ее дома, не появилось ничего необычного. Необычными были только ее чувства.
Мысленно, так осторожно, что ни одна из эмоций не отражалась на ее лице, она прокручивала в памяти свой сон.
Снаружи, на улице, шел ливень, грохоча по водосточным трубам, шипя на крышах автомобилей, заглушая звуки дорожного движения. Испугавшись серой мглы и сырости, она повязала на голову пластиковую косынку, затем прошла мимо охранника (который, как обычно, проигнорировал ее появление) и вышла сквозь вращающиеся двери наружу, под потоки воды.
Опустив голову и сосредоточившись на дороге, она двинулась в направлении миссии, где работала.
И в этот момент без всякого предупреждения она, казалось, вновь услыхала звуки рогов.
Неожиданно для самой себя она остановилась, вскинула голову и огляделась, словно насмерть перепуганная женщина. Это не были клаксоны автомобилей; это были духовые инструменты, которые используют музыканты или охотники. Но зов их был так далек, что она, вероятно, не должна была слышать его здесь, в этом городе, сквозь этот дождь, сквозь мощное уличное движение, запрудившее дороги не хуже ливня. Но ощущение того, что она слышит эти звуки, сделало все, что Териза видела, более отчетливым, ярким, менее пугающим и более значимым. Дождь целеустремленно поливал улицы; серость зданий навевала меньшее отчаяние и больше походила на то время суток, что отделяет день от ночи; люди вокруг, казалось, шли вперед, движимые решимостью и целеустремленностью, а не отвращением к мерзкой погоде и страхом перед работодателями. Все вокруг нее было пропитано такой жизненной силой, какой она никогда раньше не ощущала.
Затем ощущение стало слабее; она больше не слышала музыку, находящую отклик в ее сердце. А затем и совсем исчезло.
Разочарованная и печальная, она продолжила свой путь на работу.
