Зеркало ее сновидений

нас были наши предсказания – а мы узнали достаточно много о пророчествах с тех пор, как наши усилия объединились.

Вы можете увидеть, миледи, что Мордант умирает, разрушаемый силами, которые мы можем укротить, но против которых наш король – после основания Гильдии – действовать нам запретил. Он не позволяет, чтобы мы стали оружием. С другой стороны, он не делает ничего для спасения Морданта, хотя сил его вполне достаточно для того, чтобы спуститься в наши мастерские и указать на зеркало, которое может дать возможность защиты. Он позволил нам искать Воина лишь потому, что мы – после многочисленных бесплодных дебатов

– пришли к выводу, что тот Воин, которого мы выберем, не будет воплощен здесь против собственной воли, а должен последовать к нам путем убеждения, имея при этом возможность отказаться.

Короче, наш король довел нас до самой пропасти. Как только люди открыто выкажут неповиновение – а это произойдет в самом скором времени, – Мордант возвратится к тем временам, когда был не чем иным, как полем битвы между Алендом и Кадуолом. И если Вагель будет к тому времени достаточно силен, он присоединится к одному из них и покорит второго, становясь таким образом владыкой мира.

Не задумываясь, Мастер Квилон схватил кубок Теризы и влил в себя вино, которое она даже не попробовала. И глухо пробормотал в кубок:

– Мне, во всяком случае, подобная перспектива не по душе.

Она слушала Квилона настолько внимательно, что не замечала Хэвелока, пока тот не коснулся ее рукава.

Он улыбался как сатир.

– Я помню, – его дыхание походило на болотный газ. – Я все помню.

– Он помнит все, – насмешливо ухмыляясь повторил Квилон. – Зеркала охраняют нас.

– Да, – прошипел Хэвелок. – Я помню. – Его улыбка стала не просто похотливой; она стала кровожадной.

Квилон вздохнул и добавил:

– Да, ты помнишь, Знаток Хэвелок, – он повторял слова так, словно играл роль в исключительно скучной постановке.

– Помню все.

Внезапно Знаток резко подпрыгнул, отчего его хламида взлетела выше кривых коленей. Затем последовал пируэт, и он снова уставился на Теризу с убийственной улыбкой.

– Я помню Вагеля. У него было зеркало, изрыгающее огонь. У меня было

– полное воды. У него было еще одно – с кровожадной бестией. Но бестия не смогла дышать водой. У него было оружие, которое пускало лучи света, разрезающие стены и превращающие плоть в пепел. Но лучи лишь заставляли воду кипеть. Я помню.

Я помню комнату, куда загнал его. Вам сказать, сколько свечей горело на столе? Сосчитать все камни в стенах? Измерить, под каким углом лежали в углах тени? Рассказать вам обо всем, что я увидел в его последнем зеркале?

Оно было совершенно плоским, но из-за красителя и формы показывало некое место среди островерхих холмов и глубоких ущелий в Вассалах Аленда. Высокое летнее солнце освещало мягкую траву на склоне одного из холмов и сверкало в воде, сдерживаемой дамбой. О, как же оно сверкало! Я видел бабочек, таких, каких не встретишь в Морданте, они танцевали среди маргариток и одуванчиков. А над дамбой стояла могучая ель. Я видел все это.

Помните обо мне, миледи. – Он пронзительно смотрел на Теризу, но поочередно то левым, то правым глазом – другой обязательно оказывался устремленным на пилон за ее спиной. – Я прекрасно помню Вагеля. Я слышал, с каким презрением он смеялся надо мной, и видел, как он входит в зеркало, словно ему нечего бояться. Я видел, как сначала один ботинок, затем второй прошли через зеркало и оказались в траве, давя зеленые стебли. Я видел, как сверкала его черная мантия под летним солнцем. Я видел, как плечо его закрывает дамбу, когда он сделал шаг или два по направлению к вершине холма.

Затем он обернулся и пригласил меня последовать за ним.

– Он издевался надо мной, миледи. – Руки Хэвелока делали судорожные движения, словно он царапал воздух когтями. – Он издевался, и издевка светилась на его лице. Так что я последовал за ним, хотя каждый воплотитель знает, что такое воплощение никуда не приводит, это – безумие.

– Его голос возрос до вопля. – Подожди, Вагель. Я иду. Я иду. А-а-а! – вопль внезапно сменился стоном.

– Я – Знаток. Я раскрыл это зеркало. Я шагнул в него. Но когда я ступил в него… – его голос стал визжащим фальцетом, – он снял солнце с небес и швырнул его мне в глаза, и глубоко во мне разлился свет. Свет, миледи, хи, хи. Свет.

Мастер Квилон кашлянул. Глаза его покраснели от печали или вина. Хриплым голосом он сказал:

– Миледи, вы спрашивали меня, почему его называют Королевским Подлецом? Потому что его считали в своем роде предателем таких же, как он

– остальных воплотителей.

Это действительно так, он предал многих воплотителей королю Джойсу. В его понимании цели короля были важнее свободы личности. Но самый большой акт предательства произошел с воплотителями, собравшимися вокруг Вагеля в Кармаге. Именно он уничтожил клику. Утаив свое происхождение и свои привязанности, он присоединился к Архивоплотителю как очередной создатель зеркал, жадный до власти. Три года – его жизнь постоянно подвергалась смертельной опасности – он служил Вагелю и изучал его, участвуя во всех злодействах, но на самом деле изучая слабые места клики и ее планы. И когда он выяснил все их слабые стороны, то захлопнул ловушку, приведя короля Джойса и эскадрон его гвардии в то место, где воплотители жили и ковали свои заговоры.

Но Архивоплотитель, – уныло продолжал Квилон, – обладал единственным, чему не научился Знаток. Он был способен, как мы знаем сейчас, хотя в то время это казалось невозможным, воплощать себя внутри нашего мира посредством плоского зеркала. Когда Хэвелок попытался последовать за Вагелем, попытка воплотить себя стоила ему разума, как стоила бы разума любому, кроме Вагеля, которому это удалось. По этой причине мы стали считать, что Архивоплотитель мертв, когда Хэвелок вернулся в бреду к королю Джойсу и никаких следов его врага обнаружено не было.

Как я уже говорил, – Мастер вздохнул, – у Знатока Хэвелока бывают моменты некоторого просветления. Но вот уже более десяти лет главный друг и советник короля пребывает в безумии.

Знаток проявлял во время разговора все большее нетерпение. Когда Квилон закончил, Хэвелок внезапно взмахнул руками таким движением, словно собирался взлететь. Затем он схватил Теризу за руку, сорвал ее со скамьи и потащил в направлении открытой двери.

– Пошли, женщина! – ревел он. – Я не должен быть под подозрением!

Подозрением? Мысли Теризы были слишком переполнены тем, что она только что услышала: она забыла обо всем остальном. Но ей явно не нравилось то, что ее волокут, словно непослушного ребенка. Она сделал несколько быстрых шагов, чтобы догнать Хэвелока, затем нашла опору для ноги и дернула руку в попытке избавиться от его хватки.

Это оказалось легче, чем ей казалось. Пальцы старика соскользнули с ее руки; он чуть не упал, когда она высвободилась.