вспыхнула между ее ягодицами, там, где он прижигал ее. Боль плясала по ее избитым плечам, по измученным рукам. Боль гнездилась в голове, таилась за ее налитыми кровью глазными яблоками. Существовало только одно, что ей необходимо было узнать: изнасиловал ли он ее? Лайза дотянулась до разбитых губ своего влагалища, болезненных и израненных после его вторжения. О да. О Боже, он сделал это! Она просунула палец вглубь. Да, это еще там. Он проделал это. Джонни Росетти сделал то, что любил больше всего. Он трахал ее бесчувственное тело. Занимался любовью почти что с трупом.
Кое-как ей удалось подняться. Лайза посмотрела в зеркало и задохнулась, увидев свое когда-то прекрасное лицо. Оно было все в синяках, но, если не считать разбитых губ, кожа нигде не была повреждена. Она потрогала нос. Он был прямым, не перебитым. Ее прекрасные зубы, запекшиеся от крови, были целы. Она ощупала их, один за другим. Все были на месте. Она чувствовала, как сочится кровь по внутренней стороне ее бедер, но не стала вытирать ее. Слезы боли текли по ее избитым щекам. Лайза натянула на себя разорванные трусики, влезла в превратившееся в лохмотья платье. Ей необходимо было рассмотреть на часах, сколько сейчас времени. Взгляд ее не мог сосредоточиться, у нее кружилась голова, но она заставила себя собраться. Она чуть не рухнула, спускаясь по лестнице, и цеплялась за перила, подволакивая ноги, словно калека. Она пересекла отделанный мрамором холл, переставляя ноги с осторожностью человека, идущего по замерзшему озеру, дотронулась рукой до ручки двери. Она ощущала чудовищную слабость. Нет! Она не должна упасть в обморок. О Боже, помоги сохранить сознание! Ни о чем больше она не просила. Лайза глубоко вздохнула, собирая всю свою волю, потом повернула ручку двери. Дверь открылась, и она, спотыкаясь, шагнула на 63-ю улицу. Улица была пустынна, но Лайза знала, куда идет.
Освещенный зеленым светом вход в бар «Бильбоке» находился всего в нескольких ярдах от нее. Лайза уперлась взглядом в этот вход и добралась-таки до него. Она видела расположившихся за столиками людей. Это не была модная развеселая публика, убивающая время за ленчем. Это были серьезные люди, приходившие сюда по вечерам. Но не имело значения, кто они. Имело значение только то, что они там.
Лайза с силой толкнула дверь, и та распахнулась. Она стояла в дверном проеме, казалось, целую вечность. Постепенно разговоры замерли. Она разглядела одно лицо, другое, третье — лица людей, оторванных от приятного занятия этим видением, явившимся из глубины ада.
Лайза подождала, пока не воцарилась полная тишина, пока потрясение не стало всеобщим. Потом медленно опустилась на колени. Протянула руки к объятому ужасом ресторану и произнесла тихим, жалобным голосом:
— Помогите мне. Пожалуйста, помогите мне… Меня изнасиловали.
58
Комната для свиданий в тюрьме на Рикерс-Айленде выглядела дворцом по сравнению с грязной камерой, которую Джонни только что покинул, и тем не менее она была не больше кабинок, в которых переодевались его модели. Джонни глубоко вздохнул, усаживаясь за металлический стол. Напротив него сидел его адвокат. Обычно он смотрел на эту канцелярскую крысу с таким же энтузиазмом, как на грязь на ковре. Но сейчас он глядел на него, как глядел бы на спасательный круг, брошенный ему в затягивающую его пучину.
— Мы можем доказать, что эта сука подставила меня… — начал Джонни.
Но адвокат поднял руку, останавливая его. Адвокат хотел говорить первым. Джонни поперхнулся.
— Слушай, Джонни, и слушай меня внимательно. Ты конченый человек. Ты падаешь на дно. Я обещаю тебе двадцать лет тюрьмы без права помилования. Я ездил в больницу на Ленокс-хилл и разговаривал там с парнем, который занимается травмами, и с психиатром. Никогда раньше я не видел врачей в такой ярости. Я всегда считал их холодными, как рыбы. Но сейчас они очень, очень разозлились! Давая свидетельские показания, они будут извергать пламя и серу. Газеты словно сбесились. В Нью-Йорке очень много латиноамериканцев, не мне говорить тебе это. У них не так много героев и еще меньше героинь. Лайза Родригес — одна из них. Так что, поверь мне, в камере ты в большей безопасности. На улице тебя разорвут в клочки. Тебя держат отдельно от других обвиняемых в изнасиловании, и у тебя есть деньги, чтобы обеспечить себе защиту. Ты можешь пройти через все это без серьезных повреждений.
Джонни сглотнул. Но даже слушая эти обескураживающие слова, он испытывал ощущение, что адвокат готовит его еще к чему-то.
— Но у нее был мотив. Она работала на конкурирующее агентство. Она…
— Джонни, и не думай об этом. Никакое жюри присяжных не поверит, что девушка добровольно согласилась подвергнуться такому избиению. Ни один нормальный человек не поверит в это. Это за пределами понимания. Я имею в виду поджигать ее задницу! Бог мой! Исследование подтвердит, что в ней была твоя сперма. В твоей спальне следы ее крови. Честно говоря, по моему мнению, тебе очень повезет, если тебе припаяют только двадцать лет. — Он помолчал. — Но что-то происходит, и я не совсем понимаю, что именно.
— А что происходит?
Джонни готов был обеими руками ухватиться за спасательную веревку. Двадцать лет на Рикерс- Айленде среди забытых Богом людей. Ад покажется роскошным курортом по сравнению с этим.
— Я разговаривал с адвокатом Родригес. Он сам тоже вроде бы в потемках. Во всяком случае, речь идет вот о чем. Родригес просила передать тебе предложение.
— Она просила… — У Джонни подпрыгнуло сердце.
— Он сказал, что, если ты расскажешь всю правду о деле Кристы — Моны и полностью разоблачишь роль в нем Мэри Уитни, Лайза может изменить свои показания. Я не понимаю, о чем она говорит. А ты? Речь идет о той самой Мэри Уитни?
Джонни раскидывал мозгами изо всех сил. Расклад был очень прост. На одной чаше весов двадцать лет тюрьмы, а на другой… что?
— Сколько может получить человек, пытавшийся подставить кого-то с наркотиками?
Адвокат настороженно взглянул на него:
— Не могу точно сказать. Это будет зависеть от количества наркотиков, которое пытались провезти.
— На полтора миллиона долларов! — рявкнул Джонни.
— Это зависит также от репутации обвиняемого. Я имею в виду, если это первое нарушение им закона, если он почтенный гражданин…
— Короче!.. — заорал Джонни. — Назови мне приблизительную цифру!
— Может быть, пять, может, семь, если…
Джонни больше не колебался. Он помнил избитое, сломленное тело Лайзы Родригес, лежащее на его ковре. Он мог представить себе фотографии «до» и «после», демонстрируемые в переполненном зале суда, радость в глазах бульварных газетчиков, ненависть в глаза зрителей-латиноамериканцев. В Рикерсе полно вооруженных ножами смуглых латиноамериканцев, у которых в запасе будет неограниченное время. Они получат огромные деньги за его яйца задолго до того, как отрежут их. И он до конца своих дней будет пи?сать как девка. В этом Джонни не сомневался.
— Что я должен делать, если хочу признаться в тяжком уголовном преступлении? — поспешно спросил он.
В голове у него снова и снова прокручивались переданные ему слова Лайзы. «Всю правду о том, как подставили Кристу… полное разоблачение Мэри Уитни». Слава Богу, что скрытой камерой сфотографировал эту сучку-миллиардершу, когда она передавала ему деньги.
59
