мебели не устоял и довольно медленно, я бы даже сказал, величаво, завалился назад. Я еще краем глаза успел заметить рыжий ком, обрушившийся откуда-то из-под потолка на второго боевика, потом меня довольно сильно толкнуло в спину чем-то мягким, я соскользнул с дивана и чувствительно приложился затылком об пол. Рядом взвизгнула от неожиданности Галя, но ее жалобный крик затерялся на фоне роскошнейшего воя, исторгнутого глоткой атакованного Петровичем боевика. Кот с удовольствием ему аккомпанировал, пустив в ход наигнуснейший из имевшихся в запасе голосов, и я едва успел «отгородиться» от волны звериной ярости. Впрочем, чужую кровь на языке я почувствовал, но отплевываться не было ни сил, ни времени: где-то вне поля моего зрения, за не слишком надежным укрытием закашляли выстрелы — одиночные из «дефендера» и длинная дробь «спектра». Звуки эти были настолько чужеродны, что не затерялись даже на фоне диких завываний истерзанного моим напарником боевика и грохота разбитых пулями цветочных горшков и ваз на полках.
Едва оказавшись в более-менее устойчивом положении, я откатился от дивана, не появляясь однако же на линии огня, и быстро перевел скованные руки из-за спины вперед, для чего сложился практически пополам. Мельком глянув на пластиковые путы — перекусить нечего и пытаться, тут секундами не отделаешься, — перевернулся на левый бок, оказавшись лицом к лицу с Галей. Та лежала в неудобной позе, даже не попытавшись хоть немного сместиться прочь от дивана. В глазах ее застыл ужас, губы мелко тряслись, вот-вот заплачет, а тело сковывала предательская слабость. Жутко матерясь — про себя, ясное дело, — я рванулся к любимой, потянул ее за руку, и она сломанной куклой соскользнула на пол. Сжалась в комок, прижав колени к груди, и невнятно забормотала, заткнув ладонями уши. Слов я различить так и не смог, да особо и не прислушивался — за эти несколько секунд обстановка в помещении резко изменилась.
Пока тело практически без участия сознания делало свое дело, мозг автоматически фиксировал подробности схватки. «Дефендер» «говорливого» замолчал очень быстро, буквально после третьего выстрела, а вот «спектр» после первой длинной — на полмагазина — очереди выдал еще несколько коротких, в такт завываниям хозяина, затем еще раз щелкнул пистолет, и боевик заткнулся. Петрович, судя по уловленному отголоску мысли, с боевым кличем маханул за диван, на котором сидели мои коллеги- пленники, что-то грузно ахнулось на пол (не иначе, заткнувшийся боевик), и релакс-рум огласили громкие матюги Линдеманна. Тот упражнялся в сквернословии, понося придурков-подручных, долбаных котов и уродских пленных разом, из чего я сделал вывод, что наша импровизация сработала. Оставалось неясным, насколько результативно, но тут уж ничего не поделаешь, придется ориентироваться в обстановке по ходу действия. Ибо отсиживаться за диваном я не собирался.
Упал я довольно удачно: подняв глаза, узрел практически прямо перед собой одну из бесчисленных полочек, заставленную цветочными горшками. Подтянув колени к животу, выгибом вперед вскочил на ноги (кто бы что ни говорил, но этот выпендрежный способ сейчас оказался самым быстрым), сграбастал первый попавшийся горшок и резко развернулся, высматривая врага. Линдеманн попался на глаза сразу же — он стоял рядом с креслом босса, отделенный от меня еще одним диваном, — и я не промахнулся. Мой импровизированный метательный снаряд ударил бывшего безопасника в висок, отправив его на мгновение в нокдаун, и отрикошетил на пол. Горшок не успел еще приземлиться, как я в отчаянном рывке, ввинчиваясь в движении в воздух, приземлился на спинку дивана и перекатился через нее, махнув на излете ногой. Попал удачно — хорошо разогнанная ступня выбила пистолет из руки ошеломленного Линдеманна, и оружие улетело куда-то в угол. Я же, завершив перекат, приземлился на обе ноги уже перед диваном и незамедлительно выбросил подобие сайд-кика правой, жестко вбив подошву бывшему безопаснику в живот. Тот еще не отошел от первого попадания, а потому удар пропустил, но устоял — вложиться всей массой не получилось. Следующий удар — наиклассический маваси-гери левой в голову — швырнул Линдеманна на кресло. Не давая противнику опомниться, я выполнил экс-кик в скольжении — правая нога обрушилась на Линдеманна сверху вниз, грозя проломить череп. Однако в этот момент он собрался с силами и успел закрыться предплечьями. Удар мало того что вышел смазанным, так я еще и угодил в захват, чем мой противник немедленно воспользовался — просто и без затей оттолкнул мою задранную ногу, и я рухнул на спину, со всего маху приложившись затылком о журнальный столик, весьма некстати оказавшийся позади меня. Видимо, я на несколько секунд лишился сознания, потому что следующее, что я ощутил вслед за ошеломляющим ударом и искрами из глаз, — передавивший горло ворот куртки. Чертов Линдеманн схватил меня за грудки и поставил на ноги, хоть я и походил больше на мешок картошки, чем на бойца, и вознамерился обработать по-боксерски. Что ему и удалось — очнулся я как раз вовремя, чтобы словить в челюсть сначала с левой, потом с правой. Мотая головой, я отступил на шаг, наткнулся на тот самый предательский столик и снова позорно грохнулся — на него же. Впрочем, я сразу же с него скатился, но неудачно — попал враспор между полом и диваном. Линдеманн тут же достал меня ботинком по ребрам. По избитому телу пробежала очередная волна боли и совершенно неожиданно добавила мне прыти: заплетаясь в ногах, я выбрался из ловушки и обернулся как раз вовремя, чтобы успеть выбросить фронт-кик навстречу обрушивающемуся на меня многострадальному столику. Отдачей меня отшвырнуло на диван, Линдеманна, впрочем, тоже — он сидел напротив и пожирал меня ненавидящим взглядом. Хотя нет, ему пришлось хуже — столик унесло к стене, и он увлек за собой бывшего безопасника, отчего тот и оказался в сидячем положении. Напоследок еще и вывернул ему из сустава левую руку (хотя это до разгоряченного дракой Линдеманна еще не дошло) и сшиб несколько полок. Сам, к моему великому удивлению, не разбился. Мысленно ухмыльнувшись — дался мне этот столик! — я медленно поднялся на ноги, не сводя взгляда с врага. Он, впрочем, ответил взаимностью, зашипев от боли в поврежденной руке. Несколько секунд мы стояли друг против друга — этакая дуэль взглядов двух полубойцов (у него одна рука, а у меня они и вовсе связаны), затем вновь перешли к активным действиям. Линдеманн попытался садануть меня ногой в живот — я заблокировал удар легким движением бедра, нырком ушел от размашистого правого хука, вбил подошву правой ноги ему в колено и, завершая разворот, вывел левую ногу на уширо-гери. Ударом в грудь Линдеманна отбросило на диван, который тут же медленно завалился назад, возвестив о падении глухим шлепком. Даже не переводя дух, я повторил трюк с перекатом и вновь оказался лицом к лицу с врагом. Бывший безопасник уже успел подняться на ноги, но из состояния грогги еще не вышел. Чем я и воспользовался, от души огрев его сцепленными в замок руками по голове. Пришлось даже подпрыгнуть, чтобы как следует вложиться, да и просто достать. Линдеманн рухнул на колени и сразу же наткнулся челюстью уже на мое колено, отчего снова отлетел назад, к стене, зацепив по пути многострадальный журнальный столик. Приключения для этого предмета мебели не прошли даром — верхняя стеклянная плита покрылась сеткой трещин, но пока еще держалась.
Раздраженно выплюнув сгусток крови — удары в челюсть не давали о себе забыть, — я дождался, пока Линдеманн поднимется, покачиваясь и хватаясь за уцелевшие полки руками, и выбросил левую ногу в высоком сайд-кике. Я знал, что этот удар последний, и вложил в него все оставшиеся силы. Получилось резко и мощно, с фиксацией конечности в последней точке траектории. Голова Линдеманна с отчетливым хрустом запрокинулась, шея его уперлась в полку, отступать ему было некуда — и я нажал еще сильнее, раскорячившись практически в полном шпагате. Я давил и давил, как будто под моей подошвой извивалась мерзкая гадина, а не человек, и эти секунды показались мне вечностью. Потом я согнул ногу в колене, подтянув к самому плечу, из этого положения можно было повторно «выстрелить», но этого не понадобилось: Линдеманн обмяк и неохотно начал заваливаться вперед. Я проворно отскочил в сторону и запустил навстречу врагу журнальный столик, элементарно зацепив подъемом стопы за одну из трубчатых стоек. Тот легко проехался колесиками по ковровому покрытию и оказался аккурат на пути безжизненного тела бывшего безопасника. Оно с размаху обрушилось на многострадальный столик, и тот не выдержал — верхняя плита рассыпалась на мелкие осколки, а трубка-стойка пронзила грудь Линдеманна, показав окровавленную верхушку из его спины.
— Готов, сука… — выдохнул я, брезгливо созерцая поверженного врага.
В голове почему-то было пусто и гулко, как в колоколе. Никаких чувств не осталось, одна лишь всеобъемлющая усталость. Хотелось рухнуть на пол и забыться беспокойным сном. Да что там сном, просто бы вырубиться часа на два — и, очнувшись, не обнаружить этого ада. Как в детстве, когда казалось, что стоит только зажмуриться хорошенько и все неприятности рассосутся сами собой. У-у, как хреново-то! Вдоль позвоночника пробежала волна мурашек, расшибленный о столик затылок погладила мягкая кошачья лапа, и я мотнул головой, прогоняя оцепенение. Ничего еще не кончилось, и не фиг расслабляться. Мысленно обругав себя тряпкой, я окинул взглядом такое еще недавно уютное помещение.
