От былого комфорта остались только воспоминания. Признаться, на окружающий бардак мне было откровенно плевать, но вот остальное… Снова мучительно захотелось завыть, и было от чего. Оба линдеманновских охранника были мертвы. Атакованный Петровичем валялся поперек дальнего от меня дивана и представлял собой жуткое зрелище: мой напарник от души поработал когтями, не оставив на лице врага живого места, вроде бы даже глаза выцарапал. Но причиной смерти послужил пистолетный унитар, пробивший голову навылет — маленькое входное отверстие под левым ухом и огромная дыра на месте правого. Понятно, сам босс его и грохнул, когда он, обезумев от боли, принялся палить во все стороны — автомат-то в руках был. Скорее всего, в панике он таким оригинальным способом пытался сбить вцепившегося ему в физиономию кота, но результата достиг прямо противоположного. Между диваном и вторым журнальным столиком лежал Бесчастных, подмяв под себя бездыханного Дидье — лейтенант все- таки добрался до его головы и превратил лицо в кровавое месиво, видимо, долбил изо всех сил лбом в переносицу, пока ее не проломил. «Говорливый» умер мгновенно — осколок кости пронзил его мозг. Но и в момент смерти он продолжал сжимать в ладони бесполезный уже «дефендер». Судя по обширному кровавому пятну прямо под сцепившимися врагами, боевику удалось минимум один раз продырявить Бесчастных. Переведя взгляд чуть вверх, я грязно выругался: Викентий с Мишей остались сидеть на диване, и очередь из «спектра» скосила обоих. С Кульманом все было ясно — не меньше трех попаданий в грудь, однозначно мертв. А вот Егоров мало того что подавал признаки жизни, так еще и пребывал в сознании, при каждом вдохе хрипя простреленным легким. Черт-черт-черт! Только этого не хватало. И так неясно, как пребывающую в шоковом состоянии Галю отсюда выводить, а тут еще тяжелый «трехсотый» на мою голову, а может, и не один!
Из вражеского стана относительно целым остался лишь док Исайя, но и его задело шальным унитаром. Пуля прошила мякоть левой руки — ерунда в общем-то, но и этого хватило, чтобы ввести ученого в состояние ступора. В общем и целом док на окружающую обстановку никак не реагировал, сжавшись в комок за креслом Линдеманна. Мне на мгновение показалось, что он пытается что-то закрыть собственным телом, но времени выяснять малозначительные подробности не было — я решительно направился к пострадавшим коллегам, пытаясь скованными руками извлечь из набедренного кармана портативную аптечку, впрочем, безрезультатно. На полпути окликнул напарника:
— Петрович, вылезай, дело есть!
Кот ломаться не стал — впрочем, как и всегда в боевой обстановке — и вынырнул из-за дальнего дивана. Маскироваться нужды не было, и он ярким рыжим пятном выделялся на фоне сероватой обивки, на ходу покачивая задранным хвостом и недовольно фыркая — по его мнению, все слишком быстро кончилось.
— Ну-ну, герой! — Я присел перед напарником на корточки и сунул ему в нос руки: — Грызи давай! Только без фанатизма, грабли мне не обглодай.
Петрович с пластиковой стяжкой расправился быстро и качественно, буквально в три укуса, и я принялся остервенело растирать затекшие запястья.
— Карауль дверь. — Я дернул головой в соответствующем направлении, и кот понятливо рыкнул. — И Галю успокоить надо. Сделаешь?
Напарник отозвался привычным уже мысленным касанием мягкой лапы и легко поддающимся расшифровке образом: рыжий кот, врубив урчальник, ласково трется головой о руку не менее рыжей девушки. Мол, будь спок не подведу.
— Пулей тогда.
Петрович в ответ на это презрительно дернул пушистыми «штанишками» на задних лапах и неспешно потрусил вдоль диванов ко входу в релакс-рум — торопиться-то уже некуда. Поручив Галю заботам лохматого эскулапа — а что, запросто можно диплом выдавать по специальности «кототерапия», — я склонился над Викентием. Тот дышал тяжело, но часто, издавая подозрительные хрипы. Одного взгляда на его залитую кровью грудь хватило, чтобы удостовериться в справедливости первоначального диагноза — унитар пробил правое легкое. Медленно выпустив воздух сквозь сжатые зубы, я перехватил его взгляд — удивительно ясный, в нем даже отголосков боли не читалось, как будто раненый каким-то неведомым образом от нее отгородился. Насколько я знал, методики для этого существовали, по большей части связанные с восточными психотехниками, но тут скорее обычный психоблок, зашитый в подкорку «мозгоправами» из СБ.
— Что, красавчик? — Егоров скривил бледные губы в усмешке, но взгляд не отвел. — Надо же было так бездарно попасться!
И зашелся в мучительном кашле, содрогаясь всем телом.
— Помолчи, Викентий! Сейчас я дырку заткну, легче станет…
В аптечке имелся тюбик геля-репликатора, самое то для этого случая, нужно только одежду разорвать.
— Брось, Олег! Кхе!.. Не трать на меня сил. Бери Галю и ва… кхе!.. вали отсюда как можно быстрее.
— Не бухти! — Я и не подумал прервать работу. — Все прорвемся. Сейчас еще гляну, что с летехой.
— Можешь не смотреть… Кха!.. Ему этот урод бок прострелил. Сквозное ранение брюшной полости. Если он и жив, то в шоке и протянет недолго. Как спе… кхе!.. специалист тебе говорю. Уходите сами.
— Успеется. Я вас по очереди к штурмовику перетащу, а там медбокс есть, авось дотянет Бесчастных до цивилизованных мест.
— Олег, не хотел бы тебя разочаро… кхе… вывать… Но посмотри на экран.
Жуткая догадка заставила меня внутренне похолодеть, но я все-таки развернулся и уставился на давешний обзорный дисплей. Как ни удивительно, унитары его пощадили, и сейчас вместо сетки камер наблюдения на нем отображался один большой, на всю диагональ, таймер. Цифры мерно сменяли друг друга: последние часто, предпоследние — много реже. Счетчик был четырехразрядный, и на первом месте красовалась жирная единица. Сразу же за ним мерцала в такт секундам семерка. На последние две цифры я даже не стал смотреть, и так все предельно ясно. Семнадцать минут! Мля, пока доволоку Галю, пока в штурмовик влезу… Потом остальных перетащить… Нет, никак не успеть! Прав Викентий, как есть прав. Но я просто не могу!.. Сука Линдеманн, как?! Черт, пульт же у него! Ошеломленный этой мыслью, я с низкого старта рванул к трупу бывшего безопасника. Здесь пришлось потратить несколько драгоценных секунд, пока удалось снять врага со своеобразной «булавки» и перевернуть его на спину, да и потом пульт найти получилось не сразу. Впрочем, компактная коробочка ничем не могла помочь — одним из моих ударов ее переломило пополам. Да и будь проклятая хреновина исправна, отключение системы самоуничтожения с нее не предусматривалось…
— А-а-а-а!!! Сука!!! — Я с размаху впечатал пульт в ближайшую стену и рванул обратно к коллегам, суетясь и натыкаясь на все подряд выступающие части мебели.
Склонился над Бесчастных, приложил два пальца к шее — лейтенант дышал, но едва заметно. Твою мать! У меня на руках двое тяжелораненых и пребывающая в шоке дамочка. И семнадцать, нет, уже шестнадцать минут до активации гравигенераторов. Определение «задница» к данной ситуации подходило как нельзя лучше… Что же делать? Викентий прав, надо хватать Галю и валить отсюда на максимально возможной скорости. Но я не могу! Просто не могу. Понимаю, что это единственный реальный выход. Но как потом жить?.. А, мать его! Хрен с ней, совестью, надо о Гале в первую очередь думать! Ни один трибунал в мире не сможет вынести мне обвинительный приговор, скорее в обратном случае меня признают виновным в преступной слабости, но ведь это не утешение! Су-ука!..
Пребывая в полной прострации, я машинально отступил к опрокинутому дивану и оперся на него, не в силах двинуться. По телу разлилась предательская слабость. Хотелось выть от бессилия…
Не знаю, как долго я пробыл в отключке, но вывел меня из нее странный шорох. Я машинально поднял взгляд и наткнулся на пронзительно-ясные глаза Егорова. Викентий каким-то чудом умудрился сползти с дивана и теперь полулежал в неудобной позе, сжимая в левой руке «дефендер» «говорливого». Я дернулся было на помощь, но ученый удивительно твердой для его состояния рукой направил на меня пистолет и хрипло приказал:
— Стой, где стоишь.
— Викентий, ты чего? Сейчас я вас отсюда вы…
