фартуками. Или ее птичку дисквалифицировали, потому что Лида теперь не является студенткой Академии?
— Ранее ты сказала, что показывала ему витрину на Выставке Домашнего Хозяйства, совсем как на обычной экскурсии.
— Но так ли это? Юноша и девушка в темной комнате, играет музыка, — продолжает стройная. — Все мы когда-то были молоды.
Она подмигивает. Лида не отвечает. Она научилась отвечать на вопрос вопросом.
— Что вы имеете в виду?
— Он целовал тебя? — спрашивает стройная.
Лида чувствует, как горячий румянец заливает ее щеки. Он не целовал ее. Это она его поцеловала.
— Вы обнимались?
Лида вспоминает, как его руки мягко держали ее за талию. Ткань платья на животе шелестела. Они танцевали две песни подряд. Полно свидетелей. Мистер Глассингс и мисс Перл присутствовали на вечере. Партридж наклонил голову, когда они танцевали, и она ощутила его дыхание на своей шее. У него за поясом был нож, спрятанный под пиджаком. Поцелуй? Кто-нибудь заметил? Они держались за руки, когда он провожал ее в общежитие. Кто-нибудь смотрел в окно? Может, были еще пары?
— Вне зависимости, нравится он тебе или нет, как ты думаешь, он может испытывать к тебе сильные, глубокие чувства? — спрашивает коренастая.
Глаза Лиды наполняются слезами. Она думает, что нет. Нет, у него нет никаких чувств ко мне. Просто она оказалась рядом. С самого начала вечера он был неприветлив. Он подобрел только потому, что она позволила ему украсть нож из витрины. Для чего ему этот нож? Никто не может ей сказать. И он танцевал с ней, потому что хотел, чтобы они выглядели обычной парой и не привлекали к себе внимания. Они волнуются, что он мертв? Что он сбежал и покончил с собой, как его брат? Лида умоляюще смотрит на мать. «Что мне теперь делать?»
— Он любит тебя? — повторяет стройная свой вопрос.
Мать незаметно кивает. Это даже трудно назвать кивком, просто странное движение, как будто она пытается не чихнуть. Мать велит ей сказать «да». Сказать врачам, что Партридж любит ее. Это сделает ее более ценной? Если у нее есть хоть какая-то ценность, то только в случае, если он жив. Если они будут думать, что он ее любит, они используют ее. Как курьера? Посредника? Наживку?
Лида обхватывает свои колени и разглаживает смявшуюся ткань.
— Да, — говорит она, опустив глаза. — Он любит меня. Тем вечером он так сказал.
Окно мигает вновь. Или ей показалось?
ПРЕССИЯ
БАШМАК
Чтобы дойти до дома Брэдвела, нужно пересечь улицу и проследовать по переулку, тянущемуся вдоль рынка. Вдалеке слышатся песнопения Веселья. Иногда Прессия представляет, что эти песни — свадебные. Почему бы и нет? Звук поющих голосов то затихает, то становится громче, как будто они исполняют гимн — гимн любви. Дед рассказывал, как женились родители — белые шатры, скатерти, многоэтажный торт.
Но сейчас не до свадебных песен. Она пытается понять, откуда доносятся голоса, и предполагает, что они где-то в Тающих землях, где когда-то были частные коттеджи. Прессия знает людей, которые выросли там. Она слышала об этом районе по игре «Я помню» — одинаковые домики, тикающие поливалки, детские площадки из пластика у каждого на заднем дворе. Вот почему они называются Тающими землями — каждый двор усеян большими разноцветными кусками расплавленного пластика, который был когда-то горкой, качелями, песочницей в форме черепахи.
Прессия пытается разобрать, какая из команд звучит сейчас. Они отличаются друг от друга степенью жестокости, но Прессия так и не научилась различать их. Дед называет эти песнопения «птичьими песенками», и все они разные. Непонятно, песня только начинается или уже заканчивается на поле противника. К счастью, путь Прессии лежит далеко от Тающих земель, откуда доносятся голоса. Теперь, когда она прислушивается, они кажутся еще дальше. Может быть, песнопения доносятся откуда-то из тюрем, приютов и санаториев, с их стальными каркасами, бутовым камнем и колючей проволокой. О тюрьмах дети сложили песенку:
Прессии не доводилось раньше видеть упавшие стальные конструкции, она никогда не забредала так далеко.
По темной пустынной улице дует промозглый ветер. Прессия натягивает ворот свитера повыше, просовывает руки в рукава и быстро шагает к соседнему переулку. Немой колокольчик Прессия сует в карман свитера.
Помимо песен Веселья, Прессия прислушивается к звукам улицы — не появятся ли группи. Что-то, похожее на беспокойство от того, что они никогда не смогут разъединиться, заставляет их выходить на улицы в ночь. Некоторые группи используют силу множества рук и ног, чтобы охотиться на людей и грабить их, хотя ни у нее, ни у дедушки нет ничего такого, что можно было бы отобрать. Прессия также все время прислушивается к грузовикам УСР. Это из-за них ей приходится красться узкими темными переулками. Перейдя в соседний переулок, Прессия ощущает, как сердце от страха бьется быстрее, и бежит, не в силах остановиться. В тихом переулке слышно лишь далекое пение и громкий стук ее сердца. Вдруг раздается звук двигателя грузовика УСР. Прессия разворачивается и направляется в совершенно противоположную сторону. Она переходит из одного переулка в другой, пару раз она мельком видит грузовик УСР и вынуждена менять направление.
Когда показываются Бутовые поля, Прессия осматривается. Она стоит в тени шаткого кирпичного здания, одного из многих в ряду таких же развалин. Ей предстоит решить, обходить ли Бутовые поля, что займет лишний час, не меньше, или все-таки срезать путь. Когда-то Бутовые поля были центром города, плотно застроенным высотками, битком набитым транспортом, с подземной системой метро и потоками людей, пересекающимися на пешеходных переходах со светофорами.
Теперь же тут горы обломков. Звери вырыли в них норы и небольшие пещеры и разводят костры, чтобы согреться. Прессия видит завитки дыма, поднимающиеся из расщелин тут и там.
Однако времени на раздумья нет, потому что грузовик УСР неожиданно ревет совсем неподалеку. Прессия проскальзывает за угол и прижимается спиной к кирпичной стене.
Дверца грузовика распахивается, и оттуда выскакивает человек в зеленом мундире УСР. Одна из его штанин закатана, и вместо колена торчат шейные кости собаки, мохнатая голова, выпученные глаза, челюсть и зубы. Может, нога мужчины и собака — одно целое? Невозможно сказать, где заканчивается собака и начинается нога. У пса не хватает задней лапы и хвоста, но он прекрасно служит опорой человеку. Они научились хромать быстрым, неравномерным шагом. Мужчина отходит назад и открывает дверь. Еще два солдата УСР в черных ботинках, вооруженные винтовками, выпрыгивают на улицу.
— Это последняя остановка! — кричит водитель. Прессия не видит его лица за стеклом, но ей кажется, что в салоне два человека, одна голова близко к другой или, может быть, сразу за ней. Наверное, водитель группи. Девушке слышится, будто другая голова, словно эхо, повторяет за
