мастерской этой же школы руководил «Гершкович — лишенец»[321] .
Многие лишенцы находили себе работу в культурных организациях. Некоторым даже удавалось занять высокий пост. Так в г. Трубчевске в течение долгого времени заведующим музеем был «бывший крупный помещик Поршняков, лишенец»[322]. Только в конце 1930 г. во время чистки советского аппарата он был изгнан с работы. Персонал «Клуба имени Ильича» в г. Гжатске, состоял главным образом из лишенцев и «социально чуждых». Особенно много лишенцев было в драматическом кружке и в хоре. В связи с этим областная молодёжная газета «Большевистский молодняк» призывала в апреле 1930 г.: «Нужно основательно оздоровить руководящую головку клуба „Ильича“. Нужно изменить методы и формы работы, нужно железной метлой вымести из клуба лишенцев»[323].
В ходе новой волны чисток последовавшей в 1929–30 гг. большинство лишенцев, трудившихся в образовательных, культурно-просветительных и лечебных заведениях, потеряли своё место работы. Вместе с тем, власть, организовывая подобные чистки, всячески старалась подчеркнуть, что нельзя лишать человека работы только из-за отсутствия у него избирательных прав. В разъяснении ВЦСПС от 14 марта 1929 г. говорилось, что если лица лишенные прав голоса возбуждали ходатайство о своём восстановлении, они в течение года могли трудиться на прежнем месте. Особо оговаривалось, что «в этом случае снятие их с работы по мотивам лишения избирательных прав является недопустимым»[324].
Период «великого перелома» был отмечен широкомасштабными кампаниями по «очистке» государственных учреждений от «социально чуждых элементов», в число которых неизменно попадали лишенцы. Власть существенно ограничивала круг профессий и должностей, которые могли получить лица лишенные избирательных прав. 17 января 1930 г. в орготделе ВЦСПС состоялось совещание представителей советов и центральных комитетов профсоюзов. По его итогам было принято постановление, в котором содержался призыв исключать из профсоюза и увольнять с работы все «классово чуждые элементы», в первую очередь лишенцев[325]. В циркулярном письме орготдела Западного облисполкома, опубликованном весной 1930 г., утверждалось, что в районах Западной области «почти повсеместно допускается в отношении лиц, лишённых избирательных прав полное ограничение в правах, как-то: снятие с пенсии, снятие с работы, исключение из членов профсоюза и т. д.»[326].
В ходе кампании по борьбе «с искривлениями избирательного законодательства», проходившей весной 1930 г. ряд лишенцев получили возможность восстановиться на прежней работе, однако на практике этим правом смогли воспользоваться немногие. По наблюдению А. И. Добкина с начала 1930-х гг. повсеместно наблюдался рост запросов от руководства предприятий в избирательные комиссии о наличии избирательных прав у того или иного работника[327]. На основании ответов на эти запросы человека могли уволить или наоборот оставить на прежнем месте. При этом должность человека и его добросовестность при исполнении служебных обязанностей не играли никакой роли. В октябре 1933 г. на заседании комиссии по самопроверке аппарата Бежицкого отделения всесоюзного объединения «Торгсин» рассматривалось дело сторожа Е. М. Расина. В его характеристике среди прочего было указано: «… с 1926 по 29 г. занимался торговлей в Бежице по II разряду, был лишен избирательных прав». Комиссия постановила: «Как бывшего торговца по II разряду, был лишен избирательных прав, с работы снять»[328].
Лишенцы, потерявшие работу, если им не удавалось восстановиться на прежнем месте, или найти новый заработок, пытались обращаться на биржу труда. Но если до конца 1920-х гг. такие попытки могли принести успех, то с началом «великого перелома» и эта возможность для граждан потерявших права голоса была существенно сужена. По постановлению наркомата труда СССР от 13 июля 1929 г. «О проверке состава безработных и порядке регистрации и посылке на работу уволенных при чистке аппарата» полному снятию с учёта на биржах труда подлежали «лица лишённые избирательных прав… за исключением тех, которые в течение не менее 5-ти лет занимались производительным и общественно-полезным трудом и показали лояльность к советской власти». Не регистрировались на биржах труда и «члены семей этих лиц, если они находятся на их иждивении, за исключением тех, которые в течение не менее 5-ти лет занимались производительным и общественно-полезным трудом и доказали свою лояльность к советской власти»[329]. В августе 1930 г. ЦИК и СНК СССР издали секретное постановление в котором содержалось предписание «не давать лишенцам и другим служащим потерявшим работу в результате недавних чисток, пособие по безработице и не регистрировать их на бирже труда». В нём, в частности, говорилось: «Их следует отправлять на лесозаготовки, торфоразработки, на уборку снега, и только в такие места, где испытывают острую нехватку рабочей силы» [330]. Таким образом, потеря гражданином избирательных прав влекла за собой не только изгнание с прежней работы, но и привлечение его к более тяжёлому и низкооплачиваемому труду в порядке мобилизации. Подобная практика существовала ещё в период «военного коммунизма», но достаточно широко применялась и в период «великого перелома». Лишенцев в 1930–32 гг. директивными распоряжениями отправляли на лесозаготовки, строительство промышленных объектов, мелиоративные работы. В начале 1931 г. чрезвычайная комиссия по лесозаготовкам Дорогобужского района Западной области приняла постановление, в котором, в частности, говорилось: «Создать кулацко-зажиточные бригады, включив и хозяйства лишенцев, по лесозаготовкам и вывозке» [331].
Нередко, особенно в период «великого перелома» не только лишение избирательных прав влекло за собой изгнание с работы, но и наоборот увольнение человека по чистке как «социально чуждого» приводило в дальнейшем к лишению его прав голоса. Так, с 1928 по 1931 годы при «очищении» промышленности и управленческого аппарата СССР от «старорежимных» кадров 23 000 человек «были списаны по первой категории („враги советской власти“) и лишены гражданских прав»[332].
Большинство лишенцев, теряя работу, теряли вместе с ней единственную возможность заработка и пропитания. Потеря средств существования и угроза жизни впроголодь указывались многими лишенцам как основные мотивы в их заявлениях о восстановлении в избирательных правах. Так, житель хутора Васильево Павликовской волости Ельнинского уезда Н. Ф. Анисимов в своём заявлении в уездную избирательную комиссию от 5 апреля 1927 г. писал: «Прошу сообщить мне результат ходатайства… о восстановлении меня в избирательных правах, ибо благодаря этому я лишился должности и куска хлеба, т. к. средств к существованию совершенно не имею»[333].
Некоторые лишенцы воспринимали запрет на профессию как тяжелый моральный удар, как ещё одно свидетельство собственной несостоятельности. Житель Рославля бывший городовой П. М. Петров в своей жалобе в президиум Смоленского губернского исполкома от 10 мая 1927 г. писал: «Хочу работать, несмотря на свои старые годы, могу ещё быть полезен советской власти, не желаю записываться в инвалиды труда, но нет работы, не дают, я отверженный»[334]. Житель деревни Лобановки Климовского района Западной области Г. С. Зыкунов, лишённый избирательных прав за службу в полиции писал в своём заявлении, направленном в облисполком в сентябре 1935 г.: «я ходатайствую о восстановлении меня в правах, чтобы я мог работать честно в колхозе или на производстве со всеми трудящимися наравне»[335].
Вместе с потерей избирательных прав лишенцы теряли также и целый ряд социальных льгот, что серьёзно осложняло их материальное положение. С середины 1920-х гг., граждане лишённые избирательных прав не могли получать пенсии и пособия по социальному страхованию[336].
Обычным явлением для лиц, лишённых избирательных прав был отказ от своего прежнего экономического статуса. Многие торговцы и владельцы частных предприятий — «нэпманы», ради возвращения себе прав голоса закрывали собственное дело и соответственно теряли высокие заработки. В 1924 г. жители Переснянской волости Смоленского уезда П. Карташёв и Г. Максиминин были лишены избирательных прав «как торговцы с патентом 2-го разряда». После этого они «отказались от частной торговли и стали вести сельское хозяйство личным трудом». В результате, уже в конце ноября 1924 г. они оба были восстановлены в избирательных правах[337].
