Обычное дело – заезжий торговец сбил цену на ярмарке. Вот и побежал косой Густав не в кабак заливать горе вином, как сделал бы кто другой, а, как богобоязненный христианин, к священнику, в исповедальню, дабы срочно известить о своих подозрениях. Ну и под шумок сыпануть руками Святой Церкви конкуренту соли на хвост.
Такое происходило чуть ли не каждый день. Согласно тайной энциклике папы Иннокентия Третьего, любые доносы о ереси или колдовстве с недавних пор обязаны ложиться на бумагу и отправляться в ближайший монастырь братьев-доминиканцев, которым поручено пропалывать изрядно заросшие бурьяном церковные грядки. Толку от подобных лжесвидетельств немного, за подобный навет еще ни разу никого не потащили в подвал. Вот если помимо простого сведения счетов между селянами появится что-то серьезное, тогда да, возникает вероятность, что рано-рано утром постучатся к кому-то в дверь добрые братья- доминиканцы, улыбнутся грустно и устало и отведут в поджидающую неподалеку карету цвета ночи…
– Продолжай, сын мой, – приободрил молодой священник косого. Его скрывала резная перегородка, но что исповедующийся зеленщик обильно потел – понял бы и слепой. Смрад так и разливался. Любой другой захотел бы достать платок и приложить к лицу. Но Карл сдержался и, дабы отвлечься, решил продолжить. – Так как, говоришь, зовут того человека?
– Бернаром его кличут, – радостно ответил Густав. – Как по мне, вранье это все, что он из провансальцев, – говор не ихний! Я в тамошних краях бывал – иначе говорят.
– Прошу тебя, сын мой, не растекайся мыслию по древу. Говори по существу.
– Так я и говорю, что этот сучий хвост есть еретик и колдун! Какая же зелень?! У нас что, своей петрушки и салата нету?! Да полно! А он свою прет! Да, свежая, но опять-таки – как?! Не один день ведь к нам добираться, а он ее прет аж из деревни своей, из Фожерена!
– Откуда? – незнакомое слово резануло слух и пыталось осесть в сознании.
– Из Фожерена, святой отец! Он сказал, что он оттуда и приехал! Но мыслимое ли это дело – зелень за сотню лье везти?
– Сын мой, я все понял, достаточно! – достаточно грубо оборвал исповедник бурный поток словоизъявлений.
Густав испуганно вздрогнул и замолчал.
Скомканно отпустив косому скандалисту все его грехи, Карл вышел из исповедальни. Но не через ту дверь, что вела в зал, а через потайную дверцу, за которой располагалась комната, служившая рабочим местом брату Зигмунду, слушавшему благочестивые трели горожан, торопящихся облегчить душу пред Господом. Тайна исповеди – нерушима. Но если она не выходит из круга скромных служителей церкви, нет большого греха в том, дабы излияния очередного грешника слушали сразу двое…
В комнате отсутствовали окна, и все освещение состояло из двух толстых свечей и маленького отверстия, сквозь которое брат Зигмунд слушал исповеди горожан, спешивших облегчить душу перед Господом.
– Что ты на это скажешь? – поинтересовался Карл, взяв со стола глиняную кружку секретаря и отхлебнув теплой воды.
– Если бы этот вопрос мне задал инквизитор Ансельм, я бы ответил следующим образом. На кельнской ярмарке объявился новый зеленщик, некто Бернар. По имеющимся сведениям, он около года назад прибыл в наш приход, купил водяную мельницу и начал зарабатывать перепродажей зелени и овощей. Судя по всему, он из графства Тулуза.
– Почему именно Тулуза? – Священник внимательно слушал. Зигмунд стал его помощником всего год назад, но за это время успел произвести стремительный подъем от церковного служки до личного секретаря настоятеля в богатом Майнцском приходе.
– Ну, что вы, об этом совсем нетрудно догадаться тому, у кого есть уши и кто хочет услышать! – улыбается от уха до уха секретарь. – Выговор лангедокский, да он и сам особо не скрывает, откуда родом. А у меня рядом с мельницей живет троюродный брат. Они частенько попивают вино на пару… Виновен мельник или нет, решать не мне, но выводы напрашиваются сами.
– Какие выводы? – вскинул брови Карл. – Уж не хочешь ли ты сказать, что принимаешь в расчет болтовню косого?
– Ну что вы, отец Карл, конечно нет. Всю эту чушь, про то, что Бернар привез свой товар с родины, Густав придумал по дороге к церкви. Я думаю, что пришлый приехал, осмотрелся и занялся тем делом, что может принести хороший доход. Ведь майнцские зеленщики завышают цены едва не втрое, так что тот, кто хоть немного опустит цену, даже не в базарный день распродаст свой товар еще до того, как солнце поднимется над землей… Так что для Густава и прочих нерадивых торгашей он просто бревно в глазу.
– В этом я с тобой согласен. Но все же, какие выводы ты еще сделал? Думаешь, что Бернар – еретик?
Снова эта улыбочка в ответ! Ох, Зигмунд, не заиграйся…
– В самом начале я сказал, что такой ответ я дал бы Ансельму. И вывод для его ушей сделал бы именно такой: «Добропорядочный католик вычислил опасного еретика, бежавшего к нам из Лангедока, дабы укрыться от карающей десницы Господней и насаждать ересь и смуту в сердца добропорядочных жителей Майнца!»
– А что бы ты сказал мне? – Молодой священник уже порядком утомился дышать спертым воздухом секретной комнаты и хотел как можно скорее покончить с затянувшейся умственной игрой.
– А вам, отец Карл, я скажу чистую правду. Бернар Жертье – младший сын небогатого рыцаря, по каким-то причинам вынужденный покинуть родные места и изображать из себя добропорядочного бюргера. А учитывая то, что такими причинами, скорее всего, является преследование еретиков в его родном Лангедоке, то…
Задушевную беседу неожиданно прервал громоподобный крик, донесшийся с улицы:
– Отец Карл!!! Вы здесь?! Посыльный от его высокопреосвященства архиепископа Майнцского!
– Ладно, – сказал священник, уже подходя к двери. – Запиши о доносе зеленщика, но без выводов и подробностей. Нам положено докладывать, вот мы и доложим. А там уже пусть доминиканцы соображают. У них капюшоны высокие, такие же как полномочия по искоренению ересей. Вот пусть и думают, и решают.
Зигмунд поелозил пером по смытому пергаменту, быстрым и ловким движением присыпал чернила песком и подал свиток. Карл махнул рукой на прощание и согнулся в три погибели, чтобы протиснуться в узкую дверь. Секретарь записывал все точно, не позволяя никакой отсебятины, проверять его не было необходимости.
Весеннее солнце ослепительно било в глаза, и Карл, прикрывшись рукой, сразу же отодвинулся во внушительную тень, отбрасываемую всадником.
– Такое вот дело, герр Карл, – важно произнес курьер, – вас желает видеть архиепископ!
Пожелание архиепископа Майнцского Зигфрида фон Алленштайна, примаса королевства Германия, имперского архиканцлера, первого Великого курфюрста Священной Римской империи, а также и президента коллегии императорских выборщиков для меня, рядового приходского священника, это даже не приказ. Это воля, подобная урагану, которую нужно исполнять столь стремительно, как это позволяют ноги мула и состояние дорог благословенного Майнца. Благо до замка, в коем изволит пребывать архиепископ Зигфрид, каких-то два или три часа пути…
Резиденция архиепископа располагалась в отлично укрепленном замке, выстроенном на вершине поросшего лесом холма, куда вела длинная, закрученная серпантином дорога. Примерно на середине склона мул откровенно устал и сбавил шаг. Чтобы понапрасну не мучить животное, Карл выбрался из седла и зашагал, схватившись за луку и размышляя, зачем он, собственно, так срочно понадобился дядюшке Зигфриду.
Грозный архиепископ Майнцский, фактический правитель Германии и полновластный наместник пребывающего на Сицилии императора Фридриха, собственно родным дядей Карлу не был. Он являлся мужем тети Агаты. Точнее – бывшим мужем, потому что тетушка уже двенадцатый год как покоится в фамильном алленштайновском склепе на недоступном для простых смертных кладбище кафедрального собора…
Зигфрид фон Алленштайн, рыцарь и крестоносец, был воинским наставником императора Генриха,
