железнодорожные инфраструктуры, они строили заводы, предприятия. В общем, отгрохали много чего, в том числе все работали на основе передовых технологий своего времени, особенно в последний период агрессивного капитализма…
— Вы против него? — перебил Рамсес.
— Я не говорю, что капитализм — это было плохо. Он дал большой скачок в техническом развитии. И, раз так, значит, оно и должно было случиться. Но хватит, пришла пора и ему заканчиваться, как в свое время старое тоже осталось в прошлом. Необходимо, как и во все времена, идти дальше. Мне с прихожанами думается, что люди подошли к той черте, за которой настает пора иной жизни и нужно поколение другое — с новым пониманием происходящего вокруг, кто на базе всего достигнутого, станет строить другой мир, не похожий на тот, где мы живем в последние десятилетия.
— Вы и есть представитель нового поколения? — спросил Рамсес, а скепсис его нарастал.
— Отчего же, я?.. У меня нет семьи, к тому же возраст не тот…если бы была жива моя вторая половина.
— Извините.
— Но, — продолжал отец Велорет, слегка махнув рукой в знак понимания, — те, кто среди нас состоят в семейном союзе, вот их дети, надеюсь, и станут представителями того нового поколения, кто во всей мере будет расти с пониманием необходимого и уже насущного, — начинать жить во благо другим, согласно мирозданию. А уж, каковы черты жизни прибудут при таком общении друг с другом и, каков будет новый уклад жизни в том обществе — этого еще пока никто не знает, а жизнь сама подскажет.
— Вы же просто начнете уже сейчас с чистого листа? — холодно спросил Рамсес.
— Относительно места, да. Но уклад жизни нам не придется менять. У нас ничего не изменится. Как и прежде, никто не будет пытаться насильно ускорять ритм жизни, — дружелюбно улыбнувшись, отец Велорет добавил: — сегодня многие живут только с одним лозунгом — как умереть, потратив жизнь на все и в то же время ни на что. В отличие от остальных, у нас каждый Божий день присутствует обычная повседневная, но искренняя радость и работа с заботой о других — это нас облагораживает и делает духовно богаче. А подойдя к концу жизни, каждый из нас сможет сказать, что прожил не зря, ведь усилия — абсолютно все и без остатка не распыляясь на иное — каждодневно были направлены на то, чтобы кому-то стало лучше.
Думая о лозунгах: «как умереть, потратив время на все и в то же время ни на что» и «каждодневные усилия, чтобы кому-то стало лучше», Рамсес почему-то вспомнил именно о молодых парнях за окном Юлиной комнаты. Наверное, потому, что в той компактной сценке было поведение многих современников, где наглядно присутствует истинное отношение таких людей друг к другу. Конечно, с поправкой на ту или иную экспрессию в каждом по отдельности, которая зачастую зависит от воспитания и уровня общения: но все же, там, едино одно — сегодня у многих присутствует искренняя нетерпимость ко всему, а забота о других, как и просто радость — напрочь отсутствует.
— Это Вы все организовали, отец Велорет? То, о чем Вы говорите, отношение друг к другу, переезд…
— Никто из нас не был в роли организатора. Общаясь не один год, мы поняли, что хотим жить так, как привыкли в последние годы — во благо другим. А началось такого рода общение и отношение друг другу с тех пор, как к нам пришел Дэвис, а затем и Юля. В дальнейшем они стали семейной парой — с заботами, с желаниями. А мы продолжали им помогать. Апофеозом нашего отношения к ним, как к паре, стало их желание родить ребенка.
— И вы — все, как один, поддержали их желание рожать?!
— Да. Никто не колебался. Конечно, мы поясняли Дэвису и Юле, с чем сопряжены роды, но выбор они делали самостоятельно. Точно так же, как каждый из нас отдает предпочтение сам, исходя из современных возможностей, которых достиг человек. Мы же им только помогали. Единственное, о чем мы не говорим Юле и Дэвису, так это о существовании спецучреждений, точнее чиновников, которые могут прийти и забрать ребенка по любым основаниям. Как я уже тебе говорил, нам трудно представить, что будет с ними и с нами со всеми, если их разлучат. Оттого мы, говорю образно, скрываем их от посторонних. Пока у нас получается, но Верочка взрослеет, а общество не готово воспринимать Юлю и Дэвиса, как родителей, — отец Велорет помолчал. — Так что, я могу только повториться, я и прихожане — мы мыслим в этом вопросе одинаково. Нам ближе, роднее, да и уже просто привычней — жить во благо другим. Подобные взаимоотношения проверены временем, но упомянул я это к слову, чтобы ты не воспринимал, будто мы устраивали друг другу проверки.
— Как же вы смогли организоваться-то в унисон друг другу?
— Рамсес, ты никак не хочешь понять, мы не живем в рамках, чтобы кто-то один нам о чем-либо говорил, допустим, как нам поступать. Никто из нас, кто-либо один, не пришел и не сказал, давайте начнем так-то жить. Мы (не все среди прихожан, но многие из нас) сами по себе, каждый по отдельности стали жить во благо другим, а помогли нам в этом понимании Дэвис и Юля. Так и сформировалось наше новое общение и к нам по сей день присоединяются люди. Они приходят к нам с заботой о других, а не вступают в ряды во вновь созданное нами общество единомышленников.
— Но вы же всех как-то отбираете? Допустим, чтобы кому-то не проболтался про рождение Верочки, куда не надо, тем же чиновникам.
— Ты не исправим. Изучая теории, которые необходимы тебе в работе, для роста и продвижения по карьерной лестнице, ты стараешься и тут, беседуя, мыслить так же.
— Допустим, теория поведения толпы.
— Да. Допустим. Начитавшись теорий поведения толпы, ты и далее мыслишь ровно в том же направлении. И, если ты также станешь продолжать думать, как тебя учили в книгах, то, ты не осознаешь другого, и мы не сможем говорить с тобой на равных относительно того, как мы поступаем сейчас — живем во благо другим, и у каждого по отдельности жизнь становится лучше. Что же касается того, кто к нам примыкает, так человека видно сразу, хочет ли он с нами жить, либо, к примеру, подстраивается. Кстати, затем он и сам перестает с нами общаться, возможно, считая нас сумасшедшими, а ему роднее продолжать жить, чтобы обязательно своя рубашка была ближе к телу. Мы же никого не виним. А путь свой каждый выбирает сам.
Они оба понимающе улыбнулись.
— Когда именно у Вас проснулось это желание? Жить так, как сейчас, — поинтересовался Рамсес, немного меланхолично: ему трудно было верить в то, что можно просто жить по-другому и не так, как он привык.
— Сразу же, когда я ближе познакомился с книгой книг. В Священном писании много об этом говорится. Допустим. Идите и кормитесь друг от друга. Есть и еще в Библии одно замечание, не делай иному то, чего ты не хочешь по отношению к себе. И так далее. Я тоже почти было смерился с тем, как мне приходится жить и это было до служения Господу. Если поговорить откровенно, то надо честно отметить, в последнее время многие только и занимаются тем, что, считая себя умными относительно других, мягко говоря, упражняются в жульничестве. Как итог, живя последние несколько десятков лет в подобном состоянии, всем им суждено быть обманутыми. Еще можно назвать великим самообманом и то, когда некоторые, желая разбогатеть (материально), вынуждены все больше заниматься уловками. Но, в конце концов, обман к таким людям возвращается и этим человек сам себя наказывает. Тебе же известно увлечение последних лет — мысль материальна?
Ответ был очевиден и Рамсес не стал говорить об этом напрямую. Он, кивнув, решил упомянуть об еще одном, но сказанное звучало с сомнением в голосе:
— В Библии еще говорится, что надо возлюбить ближнего, как самого себя.
— Ты зря не веришь в то, что это возможно.
— Я — приемлемо к бывшей моей девушке…и другу в прошлом.
— Конечно, это самое сложное. В последнее время многие руководствуются исключительно эгоистическими помыслами. Теперь же, после всемирного краха товарно-денежных отношений, люди вынуждены будут учиться жить по-другому, где предстоит осваивать альтруизм. Иначе можно погибнуть. Теперь прожить по отдельности не получится, а все те, кто станет промышлять разбоем, чтобы выжить, они, так случится, сами себя и перебьют.
— То есть, всем необходимо будет заботиться о благополучии других и никоим образом о себе, но все
