исключительно присутствовала выгода от общения.
— Ну, хорошо. Но, ведь, мы плотно общались.
Бывший друг начал изображать чрезмерную задумчивость.
— Богдан, хватит упражняться в театральности и сентиментальности. Уж мы-то с тобой знаем, что тебя это не красит, в силу отсутствия внутри тебя настоящих чувств. Побереги себя для представлений с телками, кто согласен быть трахнутым тобой. Тебе же меня никогда не трахнуть, ни в переносном смысли, ни, тем более, в прямом.
— Да, брось, — продолжал кривляться Богдан, делая вид, что не особо предает значение последнему метафоричному высказыванию, — чувства мои, как и у всех — не лучше и не хуже.
— Согласен. Ты такой же, как многие.
— А ты теперь не такой, как мы — многие?
— Тебя это обижает? Или, что более вероятно, это тебя оскорбляет. Ты ко мне пришел, как представитель элиты, да еще и с приглашением в элитарный клуб. Мне же удалось тебе объяснить, что ты не более чем представитель тех, у которого нет будущего. Правда, с одной поправкой, что вы глубже других погрязли в дерьме, из которого вам уже никогда не выбраться и вы себя все дальше и больше туда загоняете — в том числе и в закрытый от остальных резервуар. Вот и получилось, что я выгляжу представителем лучшего будущего, нежели возомнил о себе ты. Что? Я прав? Ни это ли тебя сильнее оскорбило?
Богдан нервно подергал мышцами скул.
— А знаешь, давай посмотрим, кто из нас представитель, какого будущего?
Бывший друг прибывал в мрачном настроении, он молча повернулся, вышел из спальни и быстрыми шагами направился к выходу. Судя по смене настроения Богдана и хорошо зная его, Рамсес понимал, что, о том новом, о чем Богдан услышал, об этом он станет думать. Пусть не сейчас, но со временем — это точно.
«А в дальнейшем?..» — подумал Рамсес и выкрикнул вслед уходящему бывшему другу:
— И правда, Богдаш, давай посмотрим, кто из нас представитель какого будущего. Я уже сейчас хочу начать жить по-новому. Думать же по-новому, я уже начал.
Рамсес поочередно бросил в еще одну дорожную сумку последние вещи и только сейчас вынул их из шкафа: толстенную, увесистую книгу, набор игл и куклу-макет с точками акупунктуры на теле. В довершение он положил свой новенький iPad, чтобы подарить его Дэвису и, коротко улыбнувшись, закрыл за ними замок, будучи готов, тоже покинуть квартиру.
Когда Рамсес взял в руки багаж, то со стороны лестничной площадки (как оказалось, дверь осталась открыта за Богданом) послышались шаги, вначале слабые, а затем более отчетливые, они зашли в квартиру и входная дверь за ними захлопнулась.
Рамсес с обеими сумками в руках остался на месте и начал ждать.
После секундной паузы шаги снова дали о себе знать, но уже в направлении зала. Они прошли мимо кухни и вскоре в зале показался парень увесистого телосложения с безмозглым взглядом выдрессированного холуя. Он, заметив Рамсеса, изменил траекторию к спальне и остановился на пороге к ней, не думая проходить дальше.
— Привет, — холодно поздоровался он, скривив нос и глядя в глаза хозяину квартиры.
Рамсес не ответил. Помрачнев, он продолжал смотреть на парня, лицо которого отчетливо указывало на вершителя судеб в отдельных случаях. В руке у него был пистолет с глушителем, как в эти секунды казалось Рамсесу, невероятных размеров.
— Поставь сумки на пол, — с холодной заботой и со злобой в голосе сказал парень.
Рамсес разжал пальцы, сумки послушно и тяжело шлепнулись о пол.
Парень сильной и жесткой рукой перевел пистолет в горизонтальное положение и на вытянутой руке прицелился в хозяина квартиры.
Рамсес пошатнулся, чувствуя, что может потерять сознание, испытывая невероятное напряжение. В эту секунду словно чьи-то теплые руки удержали Рамсеса на месте и он не рухнул на пол (как это проделали обе дорожные сумки).
Устояв на месте, Рамсес смотрел на поблескивающий глушитель, на котором отображались, когда-то веселящие его перед сном, огоньки, исходившие от большого уличного рекламного щита. Как и прежде, несмотря ни на что, современная реклама работала за окном, яркими красками бушуя в большом действе, где широко и претенциозно
Рамсес перевел взгляд на пару миллиметров выше и посмотрел в тусклые безликие глаза парня, которые вычурно выражали, какому миру служит их хозяин.
До выстрела оставалась секунда, возможно, две, и Рамсес вспомнил слова отца Велорета, взять пистолет с собой. В это мгновенье такого рода предложение походило на некоторую правду сегодняшнего дня. Не факт, что Рамсес смог бы первым уложить такого профессионала спецслужбы, кто охраняет правительственных особ. Но безусловным оставалось и то, что лишь с оружием у Рамсеса появился бы шанс совладать с высоко натренированным охранником, который исключительно заботится о тушках не кого- нибудь, а о самых элитарных, позабыв об остальных.
Но этого шанса сейчас у Рамсеса не было.
— Богдан просил передать, жизнь уже начинает показывать, — открывая рот, сурово сказал парень жесткую правду, а по окончании он причмокнул языком.
Затянувшуюся, как казалось Рамсесу, паузу до выстрела прервал голос по рации, по которой вызывали на связь.
Это произошло в тот момент, когда парень окончательно прицелился. Рука стрелявшего дрогнула. Но выстрел все же последовал: палец (еще до голоса по рации) успел скользнуть по курку, неминуемо сблизив монолитный баек с капсулой и вслед за этим раздался приглушенный выстрел.
Рамсес зажмурил глаза и без чувств рухнул на пол, словно вместо маленькой пули его ударили большой палкой по ногам, там, где сгибаются колени, благодаря чему человека легко можно уложить на месте…
13. Вместо эпилога
«Где я? Что со мной?»
Когда совершенно выбиваешься из сил, то непременно теряешь сознание.
Спустя время, надо полагать, рассудок возвращается. Но, с приходом этого мгновения, устройство органов чувств не спешит приступать к работе. Потому как ничего не хочется. То есть совершенно, включая элементарного — приоткрыть глаза. Продолжая лежать, максимум, на что хватает сил — это прислушаться к себе. И бесполезно разбираться, в каком состоянии пребывает тело.
После изнурительной борьбы за жизнь, внутри появляется вялость — состояние пассивности и замедленной реакции на окружающие раздражители, как внешние, так и появившиеся в результате долгого сопротивления. Вялостью пропитана каждая клеточка тела, которая замедляет в организме жизненные процессы.
С приходом в сознание, спустя какое-то время, в голове короткой вспышкой отчетливо появляется картинка произошедшего. Но не все разом, только последняя минута, за которой снова без чувств впадаешь в обморок, где —…кромешная тьма…яркое белое пятно на темном фоне и постепенно свет меркнет, а пространство опять погружается в непроницаемую темень.
С коротким первым воспоминанием, хочется пошевелить какой-либо частью тела: и всего одной. Но каждая клеточка организма будто скована плотным железным саркофагом и это подавляет любое желание шевельнуться: даже веки не поддаются слабому импульсу, когда хочется слегка приоткрыть глаза.
