(Вы только посмотрите, у нее чешуя на руках, на груди и на животе!)
Я снова посмотрела вниз, на свое физическое тело, и увидела, что на сей раз волосы сменились твердыми блестящими чешуйками, которые показались мне очень красивыми - им не хватало только солнца, чтобы засверкать вовсю. Я уже подняла голову, когда одна из женщин покраснела и указала пальцем в середину моего тела:
(Смотрите, какой он длинный! Отрежьте его, отрежьте!)
На этот раз у меня не было времени взглянуть на предмет, о котором она говорила, и убедиться в ее правоте, потому что они все набросились на меня. У меня хватило ума не сказать им, что для того, чтобы отрезать его (и тем самым выставить на посмешище свой собственный унизительный недостаток), они ошиблись континентом, - хотя я ни на минуту не усомнилась в том, что существуют им подобные, совершающие такие вещи - в странах, где это является обычаем и ни одной девушке этого не избежать. Манастабаль, моя проводница, увлекла меня на улицу, говоря:
(Ну что, Виттиг, теперь ты убедилась в том, что я действительно веду тебя в ад? Или будешь спорить до конца? И размахивать кулаками, пытаясь меня переубедить?)
Напуганная до полусмерти, закутанная с ног до головы в накидку, скрывавшую что бы там под ней ни было, трясясь, как в лихорадке, я воскликнула:
(Да кто в это поверит в нашем-то городе? Ах, Манастабаль, моя проводница, пойдем выпьем по глоточку - я больше не могу!)
V
Лимб 1
Я разглядываю список имен на черной доске и женщин, которые собираются играть. Одни полностью сосредоточены на игре, их лица обращены к столу. Другие участвуют в ней только для того, чтобы чем-то заняться: от этих ничто не ускользает, они замечают всех входящих и выходящих. Некоторые играют в бильярд, чтобы привлечь внимание - как правило, не своих партнерш по игре, а какой-нибудь женщины в зале или в баре. Хорошо тем, у кого под рубашкой футболка: тогда рубашку можно снять, если станет слишком жарко или захочется продемонстрировать мускулы рук и плеч. Но для того, чтобы показывать мускулы, их сперва нужно накачать, систематически упражняясь с гирями и гантелями - как в эстетических целях, так и из необходимости самозащиты в большом городе, обычно по ночам, но не только. Я восхищаюсь, рассматривая тех, у кого мощные округлые бицепсы. Я смотрю, как они неторопливо передвигаются вокруг столов, и отблески света подолгу переливаются на их черной или золотисто-смуглой коже. Прямо сейчас я вижу этот ореол, и у меня звенит в ушах. Текила с солью и лимоном понемногу меня взбадривает, и мне хочется подойти к ним поближе, чтобы как следует рассмотреть. Вместо этого я оборачиваюсь к Манастабаль, моей проводнице, и спрашиваю ее, была ли прачечная первым кругом ада. Она говорит:
(Я не знаю, Виттиг, пронумерованы ли адские круги. Но как бы то ни было, я не заставлю тебя проходить их все по порядку.)
У меня боевое настроение, и я отвечаю:
(Тогда пройдем их в беспорядке!)
VI
Рай 1
Ну так что, прекрасный мой и добрый повелитель? Нужно ведь, чтобы ты принял человеческий облик - а то вдруг покажешься мне слишком абстрактным? Что всегда было для меня непостижимой загадкой в той религии, к которой я принадлежу, так это таинство воплощения. И когда Манастабаль, моя проводница, приближается, я не могу удержаться, чтобы не закричать:
(Скажи мне, Манастабаль, моя проводница, с каких это пор у ангелов есть пол? Мне же всегда говорили, что они его лишены! А я даже отсюда могу ясно различить их пизды, хотя в детстве меня этому не учили, да и потом хотели заставить меня поверить в то, что они невидимы.)
И пока я кричу (это чудо, Манастабаль, моя проводница!), они появляются, обнаженные, на своих мотоциклах, их кожа, черная или смугло-золотистая, блестит, одна за другой они спрыгивают на холм и исчезают в цветочных зарослях. Нужно их предупредить:
(Осторожнее, нет розы без шипов!)
И впервые с начала нашего путешествия я слышу, как Манастабаль, моя проводница, смеется. Тогда я понимаю, что мы в раю. Воздух здесь бархатистый, как пушок персика, и гребни холмов четко вырисовываются на фоне пронзительно-яркого неба. Уже одно только избавление от неутихающего адского ветра само по себе благо. Но более того, в этом благословенном месте ощущаешь прикосновение воздуха, в котором мягко скользят все разновидности бриза, то и дело сменяя друг друга, касаясь ушных раковин, словно прохладный шелк, и принося с собой ароматы, от которых все тело становится гибким, подвижным и раскованным. Тогда я спрашиваю:
(Манастабаль, моя проводница, как ты думаешь, смогу я полететь?)
И она, моя проводница, которую рай делает красивее, отвечает:
(Ты еще не настолько ангел.)
Но я чувствую себя такой легкой, что закрываю глаза из страха: а вдруг это только сон? - потому что даже в беспечные времена детства мне никогда не было так хорошо. Я бы хотела, чтобы это продолжалось вечно - как и положено в таком месте. Но Манастабаль, моя проводница, говорит:
(Не обольщайся, Виттиг, это всего лишь передышка. Не забывай, что скоро придется возвращаться в ад.)
Если бы существовала в этом месте скорбь, мое сердце разорвалось бы. Я говорю:
(Я обо всем забыла, Манастабаль, моя проводница. Скажи мне, как другие смогли здесь остаться?)
Манастабаль, моя проводница, долго не отвечает. Я смотрю на ее развевающиеся волосы. Наконец она произносит:
(Если говорить доступными тебе словами - с помощью сострадания. Но, как тебе известно, это слово давно потеряло всякий смысл. Смотри же сама, что это за средство.)
Я отвечаю:
(Ах, Манастабаль, моя проводница, я вижу, что не ошиблась. Это таинство воплощения. Но, прошу тебя, продолжай!)
Манастабаль, моя проводница, обычно столь сдержанная, делает резкие жесты, мускулы ее напряжены. Мне с трудом удается привлечь ее внимание. Внезапно она говорит:
(Нужно обязательно найти слова, чтобы описать это место, иначе все, что ты видишь, развеется как дым.)
Я удивляюсь:
(Ты хочешь сказать, что это все ненастоящее?)
Она говорит:
(Посмотри вокруг, ощути прикосновение ветра, вдохни воздух, впитай в себя формы, структуру и краски. Какое слово приходит тебе на ум в первую очередь?)
Я робко отвечаю:
(Красота.)
