Веселая компания уселась за стол, а вскоре к утренней попойке присоединился и драматург князь Александр Шаховской, частый собутыльник Майкова и Милорадовича…
Между тем накануне вечером, после того как закончилось совещание, в кабинет цесаревича Николая постучался подпоручик Яков Ростовцев якобы с пакетом от Бистрома. Его впустил адъютант Адлерберг. Прочитав письмо, в котором сообщалось, что против цесаревича готовится выступление утром четырнадцатого декабря, Николай приказал Ростовцеву подойти и, вперяясь в него взглядом, спросил:
— Вы говорите правду?
— Так точно. — Глаза Ростовцева излучали преданность и затаенный страх.
— Я вам верю! — Николай привлек предателя к себе и предложил ему присесть на стул напротив. — Теперь рассказывайте подробнее…
Подпоручик изложил в общих чертах план выступления, однако, как уверял позднее тех, кого предал, не назвал ни одной фамилии. Впрочем, одну, вероятно, назвал. Ибо, когда он упомянул планируемый захват Петропавловской крепости, чьи пушки смотрели на дворец, цесаревич впился в его лицо огненным взором и задал вопрос:
— Кто?!
И полковник Булатов был принесен в жертву.
Ростовцев также оказался в курсе тайных переговоров с императрицей-матерью и того, что в этом лагере стремятся уладить дело миром… Он не сделал, конечно, предположения, что одна рука в этом лагере управляла Рылеевым, а другая — им, Ростовцевым…
— Благодарю вас, подпоручик! — Николай обнял Ростовцева. — Вы — спаситель Отечества! Думаю, когда дело свершится в нашу пользу, вам надобно поменять место: вы будете назначены адьютантом к брату.
— Благодарю, ваше величество! — Сын директора училищ столичной губернии преданно припал устами к сиятельной длани.
— Теперь ступайте! — Николай отправил изменника восвояси. Он немедленно вызвал генерала Бенкендорфа, и они стали обсуждать план контрудара. Николай Павлович был уже осведомлен о том, что происходит на юге, и понимал, что, если не взять под контроль ситуацию в столице, он может потерпеть фиаско. А оно только в лучшем исходе кончится бессрочным домашним арестом.
Глава 26
Гвардия, в ружье!
В воскресенье Ломоносов предпринял важную меру. Он сумел убедить Оболенского, что события могут потребовать обеспечения войска значительным боевым припасом. Отправившись к генералу, поручик оставил Петра ожидать у себя на квартире. Появился он через час. За это время Ломоносов примерил оставленный ему хозяином офицерский мундир Финляндского полка, который затрещал на нем по всем швам и едва сошелся. Но выбирать было не из чего. Оболенский привез приказ начальника Гвардейской пехоты: генерал Бистром без лишних вопросов подписал наряд на амуницию для учений гвардии.
Ломоносов поехал в Новый Арсенал на Литейный проспект. Двухэтажное здание, располагавшееся менее чем в квартале от Невы, было выстроено перед Отечественной войной 1812 года по проекту Димерцова. Оно было окрашено в бежевый цвет. В сопровождение ему Оболенский дал двух солдат из полка, ничем не выразивших удивления при виде незнакомого офицера. Тем более что к гвардейским полкам было приписано немало офицеров, которых в казармах никогда не видали.
В Арсенале, после некоторого ожидания, явился дежурный офицер. У него Петр получил два десятка бочонков пороха. Боченки быстро нагрузили на извозчичьи дроги и прикрыли рядном. На кучерские козлы сел один из солдат, потому что извозчик за время ожидания куда-то запропал, и они поехали в полк. Однако по дороге офицер выказал щедрую натуру и непременно пожелал заехать в кабак и угостить солдат. Вначале сторожить груз остался один служивый, затем его сменил другой, а потом офицер сказал, что дождется их снаружи, но чтобы особо не задерживались, только допили штоф и сразу шли. Однако, когда рядовые, наконец, сумели выползти из кабака, от дрог и след простыл… Поняв, что совершили возмутительное упущение по службе, они договорились молчать, а в случае дознания валить все на незнакомого офицера.
Между тем в ближайшей подворотне офицер Ломоносов быстро преобразился в тароватого виноторговца в крытом полушубке вместо шинели. Бодро усевшись на козлы, он взял противоположное направление, и через наплавной Воскресенский мост переехал на Выборгскую сторону. Несмотря на то что переправа существовала тут еще до шведов, Выборгская сторона тогда только начинала застраиваться. Большинство построек выглядело новыми, так как район сильно пострадал во время ужасного прошлогоднего наводнения, уничтожившего сотни строений. То ноябрьское наводнение было и будет самым страшным за все века питерской истории…
…Опыт партизанской войны на Балканах пригодился Ломоносову. Он дал ему понимание необходимости тайных баз для обеспечения успеха. Прошлым днем майор нашел своего первого денщика, Ивана Шелепу, потерявшего ногу на Бородинском поле и проживавшего ныне инвалидом в небольшом домике на Выборгской стороне. Он спас Шелепу, положив его на последнюю двуколку с ранеными, которую успели отправить перед роковым штурмом редута. Оставшиеся люди были доколоты французами. Шелепа это помнил.
Дом был разорен прошедшим наводнением, но Иван восстановил его над основательным каменным погребом, оставшимся тут с прошлого столетия. Сюда и были доставлены бочонки, и верный ветеран вызвался схоронить их у себя в погребе до времени. За это майор выдал ему определенную сумму, вполне приличную для отставного солдата, нуждавшегося в поправке своего дома.
Между тем Николай Павлович днем посетил Михайловский замок, где располагалось его любимое детище — Инженерное училище. «До свидания, господа! Даст бог, еще увидимся!» — сказал он уходя. Генерал Нейгардт, по его поручению, разослал командирам гвардейских полков и бригад приказание явиться к семи утра во дворец в парадной форме, а генералам — и в орденских лентах.
В тот же вечер, около десяти часов, Николай собрал Государственный совет.
Обязанности председателя исполнял государственный секретарь, сенатор, президент Академии художеств престарелый Алексей Николаевич Оленин. Цесаревич и его брат заняли места по бокам председателя, и Николай, сделав сенаторам знак слушать его стоя, зачитал Манифест о восшествии на трон. В нем он ультимативно объявлял о том, что завтра примет императорский титул и с утра будет начата новая присяга. Манифест о восшествии на трон, зачитанный цесаревичем, заранее составил Михаил Сперанский, известный умением быстро и четко выражать мысли на бумаге. Прежний всесильный фаворит Александра, затем ссыльный, потом — сибирский губернатор, теперь он прозорливо сделал ставку на того, в ком видел грядущего победителя в борьбе. Хотя и не отказал его противникам, буде они одержат верх. Прочитав Манифест, цесаревич обвел присутствующих ледяным взором и сделал знак садиться. Никто из присутствовавших вельмож не посмел возразить ему. Тем более что на часах у дверей стояли солдаты конно-пионерного эскадрона. Заседание окончилось в час ночи, приняв все, что требовал Николай Павлович.
К вечеру произошло и еще одно событие. Полковник Булатов, поздно шедший к себе на квартиру по пустынной улице, внезапно был окликнут. Не успел он оглянуться, как на него накинулись несколько человек, похожих на полицейских шпиков. Возглавлял их человек с военной выправкой — впрочем, Александр Михайлович все равно не знал капитана Терехова… Полковник вздумал сопротивляться, но не успел ничего сделать — страшный удар по голове погрузил его в небытие. С полковником, уже вышедшим из состава привилегированной Гвардии, решили не церемониться. Позднее было распространено известие, что он был схвачен на следующий день и разбил себе голову о стену в муках раскаяния. На самом деле стена обрушилась на его главу накануне…
В столице наступила ночь, отмеченная небывалой тишиной…
Утром, к семи часам, в Зимнем собрались командиры Гвардии. Николай выступил перед ними:
— Господа, день настал! Ваши части должны быть приведены к повторной присяге новому
