— Отлично, там и начинайте строить новую тюрьму. Я велю Канкрину выделить средства немедля…
Через пару дней император вызвал к себе семидесятилетнего, только что произведенного в генерал-майоры бывалого вояку Станислава Романовича Лепарского, поляка из киевских дворян. Лицо его, не блещущее интеллектом, выражало непоколебимость и преданность. Сорок лет прослужил он в русской кавалерии и с 1800 года командовал Северским Конно-егерским полком Первой Конно-егерской дивизии, шефом которого считался сам Николай Павлович. Эта близость, а также то, что он в свое время, треть века назад, при Екатерине Второй, возил пленных польских конфедератов в Сибирь и никого не упустил, определили выбор императора.
Он выглядел суровым и сказал Лепарскому, бывшему старше его более чем вдвое:
— С этого дня назначаю тебя комендантом Нерчинских рудников, где будут содержаться на каторге мои враги. Дело это важное и ответственное. Смотри, Лепарский, будь осторожен, за малейший беспорядок ты мне строго ответишь, и я не посмотрю на твою сорокалетнюю службу. Я назначил тебе хорошее содержание, которое тебя обеспечит в будущем. Инструкции по обращению с арестантами ты получил. Прощай, с богом!
Помимо того что Лепарский был человек надежный и светский в обращении, у него было еще одно качество, ценное с точки зрения Николая Павловича. Лепарскому довелось проводить экзекуции после подавления бунта в Чугуевском военном поселении. И он не проявил там жалости. В случае чего, расстреляет всех подопечных без сантиментов.
В конце июля месяца двадцать [29] осужденных по первой категории отправили на восток. В каждой коляске сидело двое закованных по рукам и ногам арестантов, жандарм и ямщик. Ехали на перекладных быстро — две ночи не останавливаясь, на третью ночевали. Везли князей Сергея Волконского, Сергея Трубецкого, Евгения Оболенского и Александра Барятинского, везли Василия Давыдова, Артамона Муравьева, Александра Якубовича, Александра Сутгофа, Ивана Якушкина, артиллеристов братьев Борисовых, Андрея и Петра, братьев Крюковых, Александра и Николая, капитана Алексея Тютчева, поручика Петра Громницкого [30], артиллерийских поручика Якова Андреевича, подпоручиков Александра Пестова и Ивана Горбачевского, прапорщика Владимира Бечасного, флотского лейтенанта Антона Арбузова. Везли небольшими группами.
К концу августа они добрались до города Иркутска, лежащего на излучине быстрой и полноводной Ангары. Из столицы Восточной Сибири ссыльных повезли уже казаки, надежнейшие конвоиры! За Байкалом еще почти неделю пришлось ехать дикими краями, прежде чем в отрогах Нерчинского хребта, на самой китайской границе, они достигли Нерчинских рудников. Рудники эти находились в двухстах семидесяти верстах за самим Нерчинском. Это была главная русская каторга.
…Именно нерчинское серебро было первопричиной русско-китайских приграничных столкновений в конце XVII века, знаменитой двойной осады Албазина, когда горстка русских людей дважды проявила чудеса героизма, ценою жизни отстояв самую восточную крепость Московии. Хотя Албазин по договору был все-таки снесен, среброносные горы остались-таки в русских пределах.
Еще в крутые петровские времена в существовавший на месте старых копей Алгачинский рудник отправляли ссыльных, а восемьдесят пять лет тому назад, на закате правления Анны Иоанновны, в Горном Зерентуе была выстроена уже специальная каторжная тюрьма. С тех пор хозяйство Нерчинского горного округа расширилось и разветвилось: в Кадаинской тюрьме работали еще ссыльные пугачевцы; Нерчинский завод, Акатуй, Благодатский — вот имена тех мест, где со времен Александра Благословенного жили и умирали сотни и тысячи ссыльных злодеев и мучеников. Всего в те времена здесь было двадцать рудников. Этот суровый край населяли жестокосердые люди.
В Нерчинском заводе ссыльные попали в руки начальника рудников Тимофея Степановича Бурнашева. Бурнашев вышел из низов, прошел суровую жизненную школу на Колывано-Воскресенских заводах на Алтае, знал горное производство и на закате екатерининского правления выполнял тайные поручения в Бухаре и Ташкенте. Словом, был он человек твердый и уже несколько лет немилосердно управлял тысячами нерчинских каторжан. И добавление двадцати человек в эту массу ничего не изменяло. Вновь привезенных отправили в Екатерино-Благодатский рудник, расположенный в восьми верстах от завода, близ деревни, со всех сторон окруженной горами. Рудник был открыт здесь около сорока лет тому назад. Это была безрадостная голая местность — леса на десятки верст были вырублены для заводских нужд.
Глава 46
По своей воле
Между тем Ломоносов и его люди поднимались вверх по Оби: где под парусом, где нанимали лошадей, тянувших по берегу «купеческую ладью», как упорно именовали они свое суденышко перед чужими. Благо деньги позволяли им ускорить свое продвижение. Каждый день, чтобы не затекали мышцы, все по очереди брались за весла и гребли по нескольку часов, точно ватага Стеньки Разина, поднимающаяся вверх по Волге. Тогда тишину над рекой нарушали исполняемые слаженым хором дикие и протяжные песни русских матросов, бурлаков и разбойников. От весел руки офицеров загрубели, но зато эта совместная работа спаивала команду Ломоносова воедино.
Медленно проплывали мимо берега: западный — равнинный, пересеченный протоками, расстилался зеленью до горизонта, а восточный — высокий, с желтыми стенами обрывов, наверху иссеченных корнями и увенчанных бесконечными кронами тайги. Навстречу попадались ладьи и барки, а некоторые поднимались, и их они обгоняли. В низовья подрядчики везли казенные запасы зерна и водки. Снизу доставляли в большие сибирские города рыбу, оленьи и тюленьи шкуры.
На баркасе устроили навес от дождя и очажок для приготовления еды и отпугивания дымом вездесущей мошки. Впрочем, на реке она почти не досаждала. Над водой ее сдувал ветер, а вот на суше — как повезет. Останавливаясь на ночь, они сразу разводили костры, чтобы отгонять мошку, в безветрие налетавшую тучами и доводящую до исступления.
День тянулся за днем в работе и разговорах. Благодаря медленному течению Оби, парусу и лошадям иногда в сутки проходили вверх по реке по пятьдесят верст.
Из рассказов спускавшихся навстречу купцов, им стало известно о казни пятерых своих товарищей и о том, что еще сотня или более осуждены на каторгу. Вслед за этим на лодке состоялась любопытная беседа. Вопрос поднял Иван Шимков:
— Что мы будем делать, когда наших друзей повезут Сибирским трактом? — спросил он товарищей. — Каким образом мы попытаемся их выручить?
— Очень просто. Надо организовать засаду и перехватить их, когда повезут на каторгу, — ответил, не думая, подпоручик Лихарев.
— Наверняка их повезут мелкими партиями, — остудил пыл друзей Ломоносов. — Если перехватим одну, — другие партии задержат. Нам надо добраться туда, где их соберут всех. А там — или устроим им побег, или взбунтуем каторжных и опять же устроим побег.
— А куда их повезут, как вы думаете, господа? — задумчиво спросил московский унтер Александр Луцкий.
— Скорее всего, на Нерчинскую каторгу, во глубину сибирских руд. Ну а мы с вами, господа, туда отправимся сами, без принуждения…
Тут же они узнали и о начале очередной русско-персидской войны. В Закавказье вторглась стотысячная армия персов. Эта весть слегка смутила Ломоносова и его товарищей — они чувствовали себя невольными дезертирами, в то время как их прежние друзья могли проливать кровь. Но они успокоили себя тем, что Персия не может считаться достойной противницей и будет разгромлена кавказскими войсками…
…В конце сентября они вошли в устье Томи, и на следующие сутки впереди завиднелись пристани и набережные Томска — последнего на восток крупного города Тобольской губернии…
…В начале XVII века Борис Годунов послал сургутского казачьего голову Гаврилу Писемского и
