Нынешние монетаристы сохраняют для наших современников представление о допустимости произвола в регулировании денежного обращения. Одно из важных положений неомонетаризма высказано в такой форме: 'В настоящее время золото представляет собой являющийся объектом спекуляции товар с той специфической особенностью, что большие количества этого товара принадлежат правительствам'.
Это утверждение голословно, поскольку нет точной и даже приблизительной оценки количества золота в частных руках. Но оно фиксирует внимание на том, что золото может быть средством, дополнительным рычагом, расширяющим возможности государственного регулирования экономики в условиях капиталистического способа производства. Объектом спекуляции может быть любой товар, но нет товаров удобнее для спекулятивных сделок, чем серебро и золото. Появление их в хозяйственной жизни обусловлено не столько химическим составом земной коры, сколько потребностью в наличии такого товара. Даже то, что драгоценных металлов два, вполне объяснимо: стало возможным существование экономических структур, использующих разницу в соотношениях золото: серебро во времени и в пространстве.
Суждения меркантилистов, напрямую или косвенно связанных с купеческим капиталом, свидетельствуют, что они считали синонимом богатства золото или серебро, но не тогда, когда оно лежит в сундуках и не пускается в оборот. Драгоценные металлы привлекали внимание теми возможностями, которые они давали предприимчивому дельцу. Это различение восходит к античным временам. 'Сами деньги не представляют имущества, если они не приносят нам пользы', — писал Ксенофонт, выдающийся историк и экономист античности. 'Не безумно ли называть богатством изобилие, среди которого можно умереть с голоду', — задавал риторический вопрос Аристотель.
Выпав из экономической жизни, деньги теряют для нее значимость. Только в моменты, когда они уходят из нее или вновь возвращаются, деньги выполняют общественно значимые функции. В составе причин того или иного функционирования денег отсутствует ничем не обусловленный произвол государя или государственного деятеля.
Вернемся в связи с этим к тем свойствам золота, которые перечислены в начале главы. К. Маркс иронически замечал по поводу списков этих свойств, приводившихся политэкономами до него: 'Может показаться, что золото становится деньгами еще находясь в земле'. Разумеется, свойства золота и серебра интересуют нас пе в плане материаловедения, а как свойства функциональные, как элемент социальной действительности.
Возьмем, например, такое свойство драгоценных металлов, как прочность, стойкость к физическим и химическим воздействиям. Вернее было бы назвать это свойство неуничтожимостью. Если учесть характерную для экономики особую приверженность к чему-то стабильному, слабо изменяющемуся, то золото подходит для исполнения функций меры стоимости и средства обращения не потому, что оно не портится в чьих-то конкретных руках или кубышке. Основополагающей будет неуничтожимость мировых запасов золота. Даже используемые на промышленные нужды драгоценные металлы не теряют своих свойств и физического состояния. Долгое время золото вообще не использовалось нигде, кроме производства ювелирных изделий, служащих для образования частных сокровищ. Вплоть до XX века ежегодное потребление золота оценивалось до 0,2 % запаса. Если к этому добавить, что и вовлечение новых количеств золота не превышало 3 %, то становится ясным, что существенна даже не прочность, не неуничтожимость, а именно вытекающая из того и другого стабильность запасов. Инерционность запасов драгоценных металлов обеспечивает стабильность их стоимости. Оценивая динамику стоимости зерна, Адам Смит пишет: 'Ценность серебра, напротив того, меняется очень сильно из столетия в столетие, но очень мало ежегодно; она остается часто неизменной или почти неизменной в течение полстолетия или даже целого столетия'. И далее: 'Цена этих металлов (золота и серебра) не гарантирована, правда, от всяких изменений, но те изменения, которым они подвергаются, медленны, постепенны, равномерны'.
Тем самым соблюдается одно из главных требований к мере стоимости — стабильность, неизменность во времени.
2. Доход от чеканки
В экономической истории средневековья честность эквивалентного обмена уступает место насилию, другое наименование которого — 'внеэкономическое принуждение'. Категорию эту используют где нужно и где не нужно. Иногда она прикрывает неумение разобраться в экономических отношениях, установить их объективный характер.
Рассмотрим частный пример того, когда ссылка на внеэкономическое принуждение оказывается несостоятельной.
В описаниях проблем денежного обращения в древности и в средние века подразумевается само собой, что монеты чеканились из металлов, находящихся в государственной казне. Это не совсем так. Монетные дворы раннефеодальных государств работали зачастую 'на заказ'. Ставя штампы на металл, они как бы продавали гарантию (доверие) к качеству и количеству металла. Эта процедура напоминала учет частного векселя в банке и относилась к своеобразным доверительным операциям.
Тем, что существовал чистый доход от чеканки монет, вряд ли кого можно удивить. Покупная цена драгоценного металла практически всегда была для монетного двора ниже рыночной цены выпущенных монет не только на затраты чеканки, но и еще на некоторую сумму, которая ранее считалась чистым доходом государя, а теперь поступает в государственный бюджет. Хорошо известны величины чистого дохода от чеканки по средневековой Германии: 1385 год, Нюрнберг — доход составил всего 1,45 %, курфюст Саксонский в конце XVI века 'брал' 2–2,5 %, Венский монетный двор — 5 %. XVII век в связи с Тридцатилетней войной и сопутствовавшим ей денежным кризисом принес повышение чистого дохода от чеканки: в 1621 году в Дрездене он составил более 60 % и до конца века серьезно не снижался. Курфюст Бранденбургский получал 50 % дохода, а ранее скромный в своих аппетитах курфюст Саксонский — 42 %. Конечно, в сравнении с доходом 300 %, какой получали монетные дворы, некоторых германских князей, такой доход выглядел небольшим.
Несомненно, величина чистого дохода от чеканки в значительной мере, хотя и не полностью, зависит от доступа к месторождениям драгоценных металлов (для Европы — к серебряным рудам). В любом случае доход от чеканки — результат перераспределения прибавочного продукта, получаемого за счет эксплуатации рабочих серебряных рудников. Если сам рудник принадлежал феодалу, то владелец был в состоянии без особых потерь отказываться от чистого дохода, получаемого в результате чеканки, поскольку и без того весь продукт доставался ему, Но когда источник драгоценного металла (серебра) находился в чужих руках, то церемониться не приходилось и, претендуя на свою часть прибавочного продукта, курфюст, князь или герцог превращали его в доход от чеканки.
Марксистско-ленинская политическая экономия, в отличие от других экономических учений, строго последовательна в вопросе об источнике прибавочной стоимости, которая может быть создана только в процессе производства. Земельная рента, процент за кредит, предпринимательский доход получаются в результате распределения созданной прибавочной стоимости по категориям эксплуататоров — землевладельцам, банкирам и промышленным капиталистам. Применительно к чистому доходу от чеканки монет трактовка остается точно такой же: прибавочная стоимость создается производительным трудом при добыче драгоценного металла. Доход от чеканки монет составляет часть этой прибавочной стоимости.
Доля его зависит от многих факторов. Наиболее важными из них, помимо горно-геологических условий и принятой технологии добычи драгоценного металла, являются сложившиеся система землевладения и финансовая система. Рента, изымаемая из прибавочной стоимости землевладельцем, и процент, достающийся банкиру, — части того же пирога, из которого обособляется и чистый доход от чеканки.
Изготовление монеты не всегда оказывалось выгодным занятием. Сомнительность выгоды в особенности касалась медных и бронзовых денег. От Северного до Южно-Китайского моря по всей территории Евразии государства пытались извлечь хоть какой-нибудь прок из меди и бронзы. В Швеции
