Она присела в кресло напротив. Жарковский слабым голосом продолжал:
– Я справлюсь, я обязательно должен с этим справиться.
– Что случилось, Витя? – ты невозможно бледен.
– Я – бледная поганка. Я убил свою жену.
– Как убил? Что ты такое говоришь?
– Мне только что сообщили, что она скоропостижно умерла от разрыва аорты.
– Как умерла? Ты же на днях навещал ее и говорил, что ее состояние стабильно.
– Да, было стабильно. Но каждый раз она отпускала меня со слезами, умоляла остаться или перевезти ее сюда, в санаторий.
Жарковский еще долго каялся, как он плохо обошелся с женой. По сути, бросил ее, только обеспечил уход, приставив к жене сиделку. Потом стал вспоминать, как дружно они жили когда-то, какой красавицей та была в молодости. Ксения чувствовала себя неуютно. Будто была и ее доля вины в смерти знакомой ей лишь по рассказам женщины. Хотя обе они, и умершая жена, и Ксения, были заложницами в руках всесильного хозяина. Но сейчас хозяин был слаб и беспомощен. И Ксения не посмела добивать его окончательно.
– Ну, я пойду, – сказала она вставая.
– Да, да. Иди, Ксения. Я завтра должен буду уехать в город, организовать похороны. За себя оставляю, как всегда, Марию Петровну Дмитрук. Я справлюсь, дорогая. Я должен справиться.
Ксении показалось, что несчастный старик сейчас разрыдается, и она, незаметно забрав цепочку назад, поспешно ушла от Жарковского.
На следующий день, как и обещал, в санаторий приехал Родион. Мария оставила любовникам ключ от кабинета и удалилась. Но Ксения не захотела в этот солнечный день таиться в темном сумраке кабинета Марии, ее тянуло на свет. Сегодня она могла не опасаться встречи с Жарковским, а быть увиденной другими уже не боялась. Хотя накануне ей не удалось поговорить с Жарковским, она была готова к разрыву с ним. Ксения потащила Родиона на залив, но в противоположную от санатория сторону. Там не было отдыхающих. День был безветренный и ясный. Зайчиками скакали по поверхности воды солнечные лучи. На берегу они натыкались на разбросанные там и сям валуны и отдавали им свое тепло. Родион и Ксения ступали по влажному, впитавшему зиму песку, оставляя легкие отпечатки. Чистая, прохладная вода подстерегала у кромки берега, не решалась выплеснуться им под ноги, но притягивала к себе взор. Несколько раз влюбленные останавливались и смотрели на воду: мелкие камешки на пологом дне виднелись четко, как под микроскопом. Не сговариваясь, Ксения и Родион поворачивались друг к другу, целовались и брели дальше – вокруг не было видно ни души.
Родион не спешил со своим сюрпризом. Дразня Ксению, разжигая ее любопытство, он распространялся о дымке над заливом, о яркости солнца, о происхождении камней, разбросанных на побережье. Один из них, красновато-серый валун размером с копну сена, был особенно красив:
– Этот точно с ледникового периода здесь стоит, – заметил, останавливаясь перед камнем, Родион. – Ишь, какая громадина.
– А я не люблю камни, они холодные.
– Вовсе нет. Потрогай, – Родион взял руку Ксении и приложил ее к нагретому боку валуна, а потом к своей щеке. – Никакой разницы!
Пальцы Ксении укололись о жесткую щетину:
– Тебе не жарко? Отчего ты не побреешься? – задала Ксения давно интересующий ее вопрос. – Боишься сходство с Николаем II потерять?
– Меня все уже достали этим сходством. Но бороду я отрастил по другой причине: с детства аллергиком был, а когда возмужал и начал бриться, пошли мучения: от каждого прикосновения бритвы – раздражение. С бородой меньше проблем. Она что, тебе не нравится?
– Мне все в тебе нравится. Просто я не люблю, когда мужчины чрезмерно озабочены своей внешностью. Вот и спросила. А где же твой сюрприз? – Ксения переменила тему. Нетерпеливые огоньки зажглись в ее глазах.
С другой стороны камня, сидя на чурбаке, подставляла первому весеннему солнцу свои обнаженные, кривые ноги Алина. Услышав знакомые голоса, она хотела вскочить и поздороваться, но следующие слова Родиона заставили ее затаиться.
– Знаешь, Ксюша, моя жена… спятила.
– Вот это новость! Ты говорил о ее странностях, но неужели…
– Это не совсем то, что ты себе представляешь. Понимаешь, в какой-то момент она превратилась в идеальную хозяйку! Записалась на кулинарные курсы. Каждый вечер удивляла меня каким-нибудь экзотическим блюдом. Хотя ее стряпня меня, честно говоря, не радовала: то одно подгорит, то другое. Я уже начал забывать, как самому стирать рубашки!
– И это твой сюрприз? – Ксения опустила голову и подковырнула носком туфли мелкий камешек. – Ты решил похвастаться, что твоя жена исправилась, а нам с тобой пора разбежаться?
– Ты только представь, какая чертовская у нее интуиция! Ведь она ударилась в заботу обо мне, как только в моей жизни появилась ты.
– Может, это совпадение? А скажи: ее старательность в быту распространилась и на другие сферы? Ты, помнится, говорил, что у вас с женой давно нет близости. Что ты ее не любишь. Что-нибудь изменилось в этом плане?
Ксения старалась держаться стойко, но слезы уже наворачивались на ее глаза. Единственное светлое окошко в жизни застило туманом горечи. Выходит, Родион, как и все женатые мужчины, водил ее за нос.
Родиона ничуть не смутил вопрос Ксении.
– Ну, ты понимаешь. У мужчин другое отношение к сексу. Мужчина может хотеть и нелюбимую женщину. Это вопрос физиологии. Вот когда женщина отдается двоим, это, я считаю, безнравственно. Значит, она обоих водит за нос. А с моей женой именно так и вышло. И представляешь, она даже рубашки – мои и любовника – закладывала вместе в машину.
– Может, она вас обоих любила?
– Насчет себя сомневаюсь. Знаю одно, я ее обеспечиваю неплохо, а тот… перекати-поле.
– Но ведь разные бывают обстоятельства, – думая о своем, заметила Ксения. – Иногда женщина бывает вынуждена…
– Вот уж не пойму, что ты кинулась ее защищать? Ты ведь не такая. Ты вон какой у меня храбрец – не побоялась остаться одна, с ребенком на руках. Кстати, ты уже получила развод?
– Остались последние формальности.
– Отлично. А я ведь так и не сказал тебе главное: я тоже подал на развод с Ладой.
– Так вдруг?
– Я не все еще рассказал. Вначале я только подозревал неладное. Ну, сохнет чужая рубашка на балконе. Лада отговаривалась: мол, бездомный художник, позаботиться о нем некому. Но когда я застал в собственной постели голубков – свою жену и этого мазилу Толика, – у меня глаза раскрылись. В общем, детей у нас нет, разведут быстро.
– Так, я не поняла, ты на нее рассердился или тебе нужна я?
– Конечно, ты, моя снежинка!
– Почему снежинка?
– Я же тебя впервые в белом халате увидел, тогда еще не знал твоего имени, так для себя обозначил. И потом, ты бываешь такой неприступной, такой холодной.
– Я теперь чаще надеваю вместо белого халатика небесно-голубой. Разве ты не заметил? И все-таки твоя новость удивляет. Ты говорил, что никогда не оставишь Ладу, что она слабая, неприспособленная.
– Да, я считал ее такой, боялся, что она сопьется, наложит на себя руки и бог знает что еще сделает. Но теперь вижу, что я ошибался. Она вполне прагматична. Все эти годы Лада только притворялась
