посетителей. Ресторан «BlinOk» стал понемногу заполняться студентами, менеджерами разных калибров, офисной мелюзгой, сбежавшими на перерыв секретаршами, их воздыхателями с фигой в кармане и видами на будущее, приезжими лопухами, прощелыгами с юридическим образованием…
Вавилов прервался, чтобы заказать себе пива, сдул на микрофон пену, хлебнул и вернулся к приятному занятию. О чём говорят друг с другом клиенты, знал прекрасно, успел побывать в шкуре каждого из них, исключая женщин, но и с ними Илья не испытывал затруднений. Ясно же, что именно секретарша, прожжённая баба, ответит глисту в обмороке на предложение съездить с ним в Турцию.
Под пиво к юристам добавились их дёрганые клиенты, таксёры, продрогшие уличные шлюхи, бритые сопляки, косящие под братву из модного сериала, саксофонист из соседнего джаз-бара…
Вавилов попробовал наиграть на губах импровизацию, тряся у щеки рукою, сложенною ракушкой, чтобы вышло гнусавое вибрато, но сбился и бросил это дело.
– Обойдёмся без музыки, – сказал он, окидывая хозяйским оком озвученный зал.
Скрипнул стул. За спиной Вавилова какая-то девчонка прыснула смехом и закашлялась.
– По спинке похлопать, зая?
– Короч, три пива нам, орешки солёные. Кто играет сегодня?
– Зая, салфетку возьми.
– А тут он справа ка-ак… В дыню прямо, а у того из пасти, ты понял, посыпались…
– Ирина, представьте: пляж, песочек, водичка двадцать шесть, тент, ведёрко со льдом, во льду бутылочка, а?
– Во-от. И я думал – зубы. Орешки он жрал, вон как ты сейчас. Полон рот набил как раз.
– А тут я такой, весь в белом. А, Ири…
– Га! Орешки!
– А вы такая…
– Я не такая. Отстань. С тебя мачо, как с конуры дача.
– Почему вы так… Что смешного?
– Ты смешной.
Илья Львович сидел, откинувшись в кресле, и смотрел в потолок.
Шипела кофеварка, поминутно хлопала дверь, пуская в зал волны городских шумов, рядом прощёлкали каблучки, Вавилову почудился запах духов, едва заметное движение воздуха коснулось его щеки, по векам прошла тень.
Он открыл глаза, огляделся. Иллюзия развеялась, пусто стало в зале. На хозяина лунного ресторана навалилась усталость. Не мудрено – весь день убил на звуки.
– Есть не хочу, – сообщил гостям Илья, подумав при этом: «И не странно. Жрал что ни попадя весь день. Вон сколько посуды грязной».
Кое-как запихав использованную посуду в приёмный ящик мойки, он запустил длинную программу. После машинально выдвинул лоток кассы. Пусто.
– А ты думал, они ещё и платить будут, – буркнул он, вышел из-за стойки и направился было в кабинет, но передумал. Нечего там делать, да и спать хотелось смертно, прямо не держали ноги.
– Вас я выключать не буду, развлекайтесь, – бросил он через плечо, заходя в спальню. – Ресторан работает до последнего посетителя.
– Бармен! Ещё три светлого и орешки! – донеслось из зала. Клиенты приняли предложение – сидеть до последнего – с готовностью, достойной лучшего применения. Вавилов плотно закрыл за собою дверь, чтобы подгулявшие посетители не мешали спать, разделся, с наслаждением принял душ, поставил будильник на семь утра, заполз под одеяло и мгновенно уснул. Во сне он видел безликие толпы, осаждавшие барную стойку, и, на затенённой сцене, саксофониста в чёрном трико. Тот наигрывал что-то знакомое. Женский голос вплетал в саксофонный истомный мяв непонятные слова: «Самэтайм эн зэ ливин из изи…» Тонкая женская фигурка раскачивалась на эстраде. Илье показалось, что слушает колыбельную, но слова в ней были странные:
Сомнение душило Илью, казалось, он сейчас узнает певицу. Вот-вот вынырнет из темноты её лицо. Но саксофон визгнул…
– Слышу-слышу, – пробормотал спросонок Вавилов и зашарил по тумбочке, пытаясь выключить будильник.
– Заткнись, – проворчал он и, неловко дёрнув рукой, смахнул будильник на пол.
Конечно же, мелкий паршивец и не подумал замолчать, орал, лёжа на боку, всё истеричнее.
Пришлось встать. Когда умолк истошный писк, до слуха Ильи Львовича донеслись аплодисменты и одобрительный ропот толпы.
– Гости мои расходились не в меру, надо бы убавить громкость, – сказал хозяин ресторана, неприязненно покосившись на дверь.
Он кое-как умылся, оделся наскоро, пытаясь на слух определить, что творится в зале.
Чей-то уверенный микрофонный голос. Жидкие хлопки.
– Что-то не припомню я… – начал Вавилов, возясь с узлом галстука.
За дверью взвыл саксофон, рассыпались рояльные аккорды. Не было таких звуков во вчерашней фонограмме и не могло быть.
Илья оставил в покое узел и ринулся к двери. Когда распахнул её…
– Эй, моряк! Ты слишком долго плавал! – встретил его женский, исполненный насмешки окрик. Слоновьим хохотом ревел распоясавшийся саксофон.
– Я! Тебя! Успела позабыть! – глумилась низкоголосая насмешница.
Вавилов пошатнулся, как будто волна звуков толкнула его, отёр лоб – выступила испарина. С отвисшей челюстью следил, как приоткрылась дверь гостевого (того, что в коридоре) туалета и сутулый какой-то типчик шмыгнул в зал. На ходу одёргивал пиджачишко и возил платком по физиономии – по всему видать, отлучался сунуть под кран морду и торопился обратно к столу.
– Мне! Теперь! Морской по нраву дьявол! – разудало вопила певичка, и зал поддерживал её азартным ритмичным ором.
Всё-таки Илья нашёл в себе силы пойти туда.
Полно народу, негде упасть райскому яблочку. Спины пиджачные, голые женские плечи в пене коктейльных платьев, на экране – залитая лимонным светом устричная раковина эстрады, где рок-эн-ролит под прицелом прожекторов полуголая рыжая дива с микрофоном. Ярится, исходит рыком саксофонное жерло, а чёрный, гибкий, похожий на чёрта саксофонист борется с непокорным своим инструментом, душит его обеими руками, закусив мундштук.
– Его-о хо-очу-у люби-ить! – низко, с хрипотцою, стонала в микрофон медноволосая ведьма, указывая на Илью пальцем.
Он обмер, потому что узнал эту женщину. Пришлось опереться о стену. «Быть не может. Это не та. Ту я забыл. Сколько лет…» Вавилов шевелил губами. Свет ослепил его; должно быть, осветитель наставил прожектор-пистолет, чтобы взять в круг хозяина ресторана. Толпа зашумела. Илья щурился; прикрываясь пятернёй, шарил по залу взглядом, – к нему стали оборачиваться. Жемчужные пятна лиц…
Издав предсмертный вопль, умерла музыка, рыжая певичка исчезла.
– Вот и наш герой! – прокричал с экрана ведущий, перекрывая ропот толпы. – Илья Вавилов!
– Уо-о! – заревел зал, засвистал, захлопал не в лад.
– Что же вы, Илья Львович, стоите так скромненько у стеночки? К нам пожалуйте, к нам!
Вавилов рванул ворот рубашки, замотал головой.
– Не хотите? Как знаете! Значит, место ответчика…
Илья выкатил глаза: камера взяла крупным планом пустое офисное кресло. Точь-в-точь такое украшало
