— А-а-а! — рядом со мной на постель приземлилась домоправительница, вместе со свечой и двумя крысами.
— Это лишнее, — заметила я, отстраненно раздумывая — могу ли я себе позволить более тесное знакомство с Шапокляк и залезть к ней на плечи.
— На помощь! — отчаянно затрубила домоправительница. И вскоре в мою каморку набилась куча народу с кошками и крысоловками.
Ага-ага, и только бабуся была в этот момент в неприличном виде! Мы с Милкой оказались вполне одеты. Правда, про мой наряд можно было сказать всего два слова: на вырост! Я чувствовала себя карандашом в стакане, но почему-то счастливым карандашом. Крысы до меня еще не добрались!
Кошек, кстати, вскоре утащили обратно, поскольку эти пушистые вредители полностью игнорировали извечных врагов, то бишь крыс и мышей, но активно стремились ко мне, выгибая спины и показывая когти.
Слава богу, метлы, веники, мышеловки и крысоловки были предметами неодушевленными и действенными. Спустя всего лишь часа три, не больше, челядь избавилась от нашествия любвеобильных грызунов и удалилась.
— Дармоедки! — обласкала нас уходящая последней госпожа Аннита. — Две здоровые… — Она посмотрела на меня, жавшуюся к Милке. — Две большие девки не могли справиться с маленькими мышами!
Под ногой пискнул последний забытый грызун.
— Спокойной ночи! — подпрыгнула на полметра домоправительница. И ретировалась со словами: — Сегодня утром поговорим! Серьезно!
— И вам того же, сударыня Аннита! — радостно ответствовала Милка, видимо считавшая, что легко отделалась.
Я лишь молча сползла по ней, почти теряя сознание от слабости и усталости.
Милка взяла дело в свои руки. Покрутив меня в разные стороны, наметила, где убрать, где добавить, и стащила с меня одежду, снова закутав в саван. Одну юбку и блузку сразу оставила на утро.
На дворе уже давно сияли обе луны. Свечи догорели.
— Поздно ужо, — сообщила мне подруга. — Спи давай. Набирайся красоты. Завтрева домастрячим.
— Спасибо! — прошептала я благодарно, погружаясь в глубокий сон. Покой и уют пока для меня выражались в тишине, безлюдности и блаженном ничегонеделании.
— Просыпайся, засоня! — ворвался в мои грезы о большом смачном куске колбасы недовольный голос няни. — Тама в людской тебе завтрак оставили, а как господа откушают, я Милку пришлю. Пущай за тобой присмотрит. И расскажет заодно, как следует себя вести в господском доме, а то ты вчера со своими мышами позволила себе лишку!
Я познакомилась с задерганной теткой-поварихой. Теперь, сидя за длинным столом в пустынной людской, мрачно жевала скудный завтрак для постных дней, предписанных местной религией, о которой я пока ничегошеньки не знаю. Жевала и отчаянно дулась, пока не пришла Милка. А с ней пришел… Оу!
Двухметровый красавец-мужчина лет тридцати с копейками. Одет с иголочки: сапоги сияют, пуговицы на сюртуке блестят, батистовый шейный платок белого цвета оттеняет загоревшее гладковыбритое лицо с мужественными ямочками на подбородке. Русые волосы слегка вьются… Одним словом, песня! Мечта одинокой девы!
В общем, типичный образчик местной аристократии. Я потом представителей данной породы в этом имении нагляделась пачками, всяких-разных. Одно только могу в его защиту сказать: какой-никакой, а в ледяную реку сам нырнул и приблуду безродную, ни минуты не задумываясь и рискуя жизнью, спас. Вывод: не стоит судить по внешнему виду… и среди дворян люди попадаются.
— Пожалте, ваша милость! — суетилась служанка-великанша. — Вы так неожиданно! Мы даже прибрать все не успели!
— Не суетись! — приказал барон Летгар, присаживаясь рядом со мной.
Взгляд упал на обручальное кольцо. В глубине души поднялись неописуемое раздражение и глухая обида. Вот судьба-злодейка! Почему, ну почему если приличный мужчина — так обязательно женат?!
— Добрый день! — А голос, а голос каков — бархат, а не голос! Пробирает до самой селезенки, аж по спине мурашки побежали.
Еще одна причина прийти в уныние. Ладно бы пищал фальцетом или заикался. Ни одного видимого недостатка. Может, откопать?
— Здравствуйте, господин барон, — застеснялась я своего внешнего вида. Это я о мешковатой блузке и нелепой юбке, а не о том, как на лицо сейчас выгляжу. Если об этом задумаюсь… уйду в монастырь сторожем работать. К монашкам ни один соблазнитель и близко не подойдет! Чес-слово!
— Хотела поблагодарить вашу милость за мое спасение, — вынырнула я из эмпиреев. — Если бы не вы, то пугала бы я не вас, а рыбок. Спасибо огромное вам и за меня и за рыбок! — И ресницами на него блым-блым. Типа я в смущении.
Как истинный джентльмен и аристократ, барон принял неприступный вид и сообщил:
— Что ты, не стоит благодарности, на моем месте так поступил бы каждый…
«…Настоящий мачо», — мысленно добавила я.
И тут мой спаситель устроил мне настоящий допрос.
— Как раз о столь непонятных явлениях я и хочу с тобой поговорить! — поставил он меня перед фактом своего любопытства. — Ты бы не могла мне объяснить этот странный феномен звериной любви к тебе?
— Наверное, мылась плохо, — прошептала я, краснея.
На зеленом фоне это смотрелось ошеломляюще, судя по выражению баронских глаз.
— Но потом тебя отмыли, — проявил мужчина логику. — И все равно к тебе продолжили настойчиво лезть все животные в округе!
— Может, съели что-нибудь не то? — промямлила, не зная, куда себя девать.
Мне подарили пронзительный взгляд.
— Все?!
— Я не считала, — шаркая ножкой, застенчиво призналась я.
— Так все же… — настаивал барон Летгар. — Есть ли у тебя хоть какое-то разумное объяснение?
Я помяла в руках ржаную горбушку и прошептала:
— Любовь?..
— Понятно! — хмыкнул спаситель. Слава богу, удержался от того, чтобы покрутить пальцем у виска, и на том спасибо.
Но я рано обрадовалась.
— Как ты попала на берег? — напал на меня его милость.
Я закрыла лицо руками и пискнула оттуда:
— Не помню. Головой ударилась.
— Откуда ты пришла? — не сдавался «гестаповец».
— Я головой ударилась! — возмущенно напомнила, убирая ладони и гневно пялясь ему в глаза.
— Как тебя зовут, ты хотя бы помнишь? — начал терять терпение барон.
— Я же только головой ударилась! — возмутилась я. — Конечно, помню! Александра, Саша, можно Сашенька, но не Санечка. Еще, как вариант, Алекс…
— Прекрасно! — обрадовался «настоящий ариец». — Что-то еще вспоминается?
— Конечно! — гордо сказала я. — Мне двадцать три года…
Все выпали в осадок. Барон даже соизволил на Милку внимание обратить. Что привело ту в немалое удивление. Великанша с перепугу грязную посуду на пол уронила, которую хотела перед тем унести