ботиночки, за ней нужен глаз да глаз! Наташка подбирает на пианино мелодию Окуджавы. Вот кто был первый и самый верный поклонник Булата! Сможет ли когда-нибудь Говоров их вытащить из Союза? Страшно и больно жить с мыслью, что он навсегда разлучен со своими девочками. А ведь ему так мало надо для полного счастья, если бы сейчас они все вместе ехали на машине, распевали бы Окуджаву — все, остановись, мгновенье, ты прекрасно!
Впрочем, для полного счастья Говорову всегда чего-то не хватало.
Ну как определить, какая бензозаправочная станция — последняя перед Лондоном? Где это написано? А если и было написано, то на их тарабарском языке! Дважды они сворачивали, высматривали красную «тойоту». Красных машин попадалось много, но не «тойоты», а если и были «тойоты», то без Скворцова. Уже появились указатели — к центру города, значит, они в Лондоне и надо самим как-то пробираться к дому Лени Фридмана.
Кира знала английский чуть лучше Говорова, но, услышав ее акцент, местные жители корчились от хохота и отвечали скороговоркой фраз, которых ни Кира, ни Говоров не понимали.
Стемнело. Кира купила карту Лондона. Они тормозили на перекрестках и при свете уличных фонарей читали названия площадей и стритов, сверяя маршрут. Что-то произошло с машиной. Включались только вторая и третья скорости. Ни третья, ни четвертая не цепляли, не тянули. Теперь сзади гудели. Не желая пугать Киру, Говоров не показывал вида, что машина сломалась, благо настало время знаменитых лондонских вечерних пробок, особо не погонишь. Но он ждал каждую минуту, что машина встанет как вкопанная, и тогда… Каким чудом они доползли — одному Богу известно. И когда они вошли в тихий сквер, окруженный трехэтажными однотипными домами и на освещенном крыльце Фридмана увидели Скворцова, вздымавшего руки к небу и что-то кричащего, то Говоров обрадовался ему, как самому близкому и родному человеку.
— Я понял, что мы разминулись, я поспешил обратно, я несся как сумасшедший на красные светофоры. Мы думали, что ты позвонишь, скажешь точное место, где находишься, и я бы поехал тебя встречать.
— Я буквально силой удерживал Алексея дома. Он считал, что знает твой маршрут, и хотел разыскать тебя в лондонских пробках. Я ему повторял: сиди и жди! Андрей, если заплутает, обязательно позвонит! В конце концов, ты не через джунгли пробираешься, а по цивилизованному городу, всюду телефонные будки.
— Верно, Леня, телефонные будки я видел, но еще надо знать, как в вашей цивилизации звонят из автомата, какую монету опускают. А у кого спросишь? Ни одна сволочь в твоем городе по-французски не лопочет. В вашей имперской столице привыкаешь к левостороннему движению, только на перекрестке не знаешь, кто кого должен пропускать. И потом, я решил: пока машина едет, пусть едет. Я боялся, что если остановлюсь, то уже не стронусь с места. В общем, в следующий раз передвигаюсь по Лондону только на общественном транспорте.
Вот так они говорили в течение часа, пока Кира кормила и укладывала Дениса. Концерт для трех голосов. Каждый упорно вел свою тему, добавляя вариации. Музыка модерн в стиле Шостаковича.
А потом сели за стол, выпили, закусили, еще раз выпили, и тогда Говоров почувствовал, что спало напряжение, полегчало. Незнакомый, сумасбродный Лондон растворился за стенами русского дома. Суета авеню, залитых светом реклам, и могильная темень переулков — все это прошло и сгинуло. Уютно горит торшер на кухне, и лишь запотевшая бутылка водки, только что вынутая из морозилки, напоминает о здешних туманах. «Мой дом — моя крепость», — говорят англичане. Правильно говорят. И дом моих русских друзей, которые меня ждали и за меня волновались, тоже моя крепость. Спасибо, ребята. Давайте выпьем!
Ну а дальше никакого разговора не было, сплошное соло Скворцова: «Я скоро куплю себе квартиру, три-та-та! Сорок пять тысяч фунтов, их надо во что-то вкладывать, ля-ля! Я люблю ходить по бабам, я встречаюсь там с женщинами, никого я не боюсь, я на Фурцевой женюсь, бум-ти-ри-ра-ра! У меня прекрасная коллекция видеокассет, все лучшие фильмы, если Кире интересно, я завтра позвоню, пусть приходит ко мне в гости, ба-бах!»
— И приду, — сказала Кира. — Я знаю Говорова, его в гости не затянешь, для него единственное удовольствие — шляться целый день по улицам.
Ого, подумал Говоров, он уже на Киру глаз положил! Впрочем, она не девочка, чтоб я следил за ее нравственностью. И смотреть фильмы ей действительно развлечение. Пускай.
«Эмигранты не могут вписаться в новое общество,— бил в литавры Скворцов, — лишь Солженицын и Ростропович сделали себе состояние, за это их даже советская власть уважает. А эмигранты держатся друг за друга и не умеют зарабатывать деньги».
Фридман и Говоров не спорили. Смаковали жаркое. Мы люди служивые, на зарплате, о мильонах не мечтаем. Если они Скворцову светят, пусть. Леша, твое здоровье!
«Мой английский без акцента. Все это говорят. Поэтому, ребята, вы себе представить не можете, в какие дома меня приглашают. А сейчас у меня работа, правда временная. Ни в какое бюро не хожу. Пью чай. Ко мне на дом приносят бумаги. Я смотрю, все ли там верно, все ли соответствует. Пишу заключение, и за это получаю две тысячи в месяц».
— Две тысячи фунтов? — проснулся-встрепенулся Говоров.
— Угу, — подтвердил Скворцов и тут же взял самую верхнюю ноту на женскую тему, какие, мол, англичанки душевные и покладистые.
За что тебе, дураку, платят такие деньги? — хотел спросить Говоров, но не спросил. Разомлел. К тому же музыкальные упражнения Скворцова забавляли. Леня Фридман тихо посапывал, а Говоров вообще был в очень мирном настроении.
Хорошо сидели.
На следующий день Скворцов позвонил точно в условленный час и заныл, что у него назначен прием у зубного врача, о котором он забыл, и еще набежали какие-то дела, мелочь пузатая, но все-таки отодвинуть их нельзя, поэтому ему крайне неудобно перед Кирой, он же ее звал к себе, чтоб показать, и Кира, наверно, настроилась.
…Между прочим, ночью Говоров сказал Кире, что на трезвую голову Скворцов испугается назначенной свиданки и сделает все, чтоб от нее отвертеться, а Кира ответила… Но это уже неважно, что она ответила. Сейчас было ясно: Алексею Скворцову очень нежелателен приход Киры к нему домой. Может, его покровители из разведки ему это отсоветовали или Скворцов подумал, что Говоров подумает, а портить их отношения Скворцову не хотелось. А вдруг и впрямь зубной врач?
— Кира переживет, — отмахнулся Говоров, — но у меня проблема с машиной, и ты можешь мне помочь.
Собственно, с машиной проблем не было, ее уже чинили. Когда утром Говоров и Фридман затолкнули ее в ближайший гараж, хозяин гаража (типично пиратская морда из фильма «Остров сокровищ», для полного сходства не хватало лишь черной повязки на глазу, двенадцати мертвецов и бутылки рома) заявил, что надо менять сцепление и к завтрашнему вечеру все будет готово. «Хау мач из ит?» — спросил Говоров (единственно, что мог спросить по-английски, а так все переговоры вел Фридман). «Четыреста пятьдесят фунтов», — ответил пират, и это, естественно, был грабеж среди бела дня, а чего еще ждал Говоров в стране, освященной традициями морских разбойников? Во Франции ремонт обошелся бы в два раза дешевле, но как переправить машину через Ла-Манш? Те же деньги. И без машины будет испорчено все путешествие по Англии. «Ладно, — согласился Говоров, — но я могу заплатить чеком французского банка». Разбойник скривил рожу. Переводить франки в фунты? Да за это банк сдерет налог! Снова вступился Леня, бойко взял пирата на абордаж. Говоров слушал, не понимая, о чем идет речь. Наконец разбойник благосклонно кивнул. «Он предлагает дать ему триста фунтов наличными, — сказал Фридман, — тогда он не будет выписывать квитанцию. Работа по-черному, без налога. Эта его устроит».
То есть проблема заключалась в том, где достать триста фунтов наличными. По французскому закону Говоров не имел права снять в английском банке больше ста пятидесяти фунтов — в тот период жестко ограничивали покупку иностранной валюты. А у Фридмана на счету оставалось десять фунтов до зарплаты.
