Александр Владимирович Голодный
Частица хаоса
'Я знаю точно – невозможное возможно'.
Шлягер так себе, на троечку. Но слова…
С чего все началось? Наверное, со снов. Легких фантасмагоричных видений, которые нормальный человек забывает сразу после пробуждения. Отсюда, кстати, вывод: или сны приходили не совсем фантасмагоричные, или я не вполне нормален. Или обе причины вместе.
Как и положено новизне, лучше всего запомнился первый. Тот, где я оказался…
***
Сэр, головной дозор докладывает: вышли к деревне. Посты противника не обнаружены. Похоже, гуки дрыхнут в своих хижинах, капрал.
– Хорошо, Майк.
Пока операция развивается точно по плану. Редкий случай в этих проклятых джунглях. За спиной остались ночная высадка с вертолетов и марш-бросок по разведанной парнями из Форт-Брэга тропе. Там мы были хорошей мишенью для вьетконговцев, пара пулеметных очередей могли легко ополовинить передвигающиеся цепочкой отделения. Теперь мишенями станет кто-то другой.
Повернувшись, негромко командую в густые предрассветные сумерки:
– Джонсон, передать по цепи: приготовиться к рассредоточению.
Только на последнем слове замечаю бойца, почти полностью слившегося с черной в полумраке зеленью. Его выдают белки глаз. Лишь затем захватившее ориентир зрение обрисовывает смутный контур фигуры солдата.
– Да, сэр.
Джонсон черный. Нет, мы, из Мэна, не такие расисты, как чокнутые парни из Алабамы. Но все-таки чернокожий – это не белый человек. Да, он исполнительный, крепкий парень, голова варит нормально, с ним можно поболтать о всякой всячине вне строя…
Вот только он другой. Дело даже не в цвете кожи. Вывороченные губы, приплюснутый нос, походка, как у гориллы, и такие же длинные руки. Про запах уже молчу. Мы все разим однозначно не розами в проклятой душной жаре, но пот Джонсона бьет по обонянию, как запах хищного зверя. Странное дело – за малышкой Мэгги я такого не замечал, а уж потели, кувыркаясь в постели, мы на совесть.
И в постели, и на заднем сидении отцовского «Шеви». То лето выдалось жарким, что на солнце, что на чувства. Последнее мое лето перед армией.
Светло-шоколадная кожа, увесистые круглые груди, вздернутый аппетитный задок… А как она стонала низким, слегка хрипловатым голосом, когда я запускал маленького Дерека на второй заход!
Поддавшись воспоминаниям, невольно отпускаю чувства. И сразу накатывает желание. Дьявол, как мне этого не хватает! Проклятые джунгли, проклятая война и проклятые гуки!
У них даже баб нормальных нет, одни желтые плоские «доски» с ненавистью в узких глазах. Нет, сайгонские проститутки свое дело знают, но это совсем не то. Никакого сравнения с нормальной американской девчонкой, решившей «отведать сахарку» с приглянувшимся парнем.
Скорее бы это все закончилось, мать его. Вернусь в Портсмут, отловлю мулаточку Мэгги и покажу ей, чего стоит крутой пехотный капрал. И как стоит у настоящего бойца, само собой.
Оторвавшись от приятных мыслей и воспоминаний, замечаю, что солдаты все так же почтительно ждут, когда командир закончит раздумья. И это правильно. Неплохо я их вышколил.
Ну, а то, что перенёсся мыслями домой… У меня это бывает. Дерек Хофман не железный. Хотя подчиненные считают по-другому. И пусть так считают дальше.
– Вперед, бойцы. Рассредотачиваться и занимать позиции без дополнительной команды.
– Да, сэр.
Розовый рассвет осветил джунгли, когда два моих отделения уже взяли деревню в полукольцо. Пулеметчики на флангах, лучшие стрелки по центру. Впрочем, у меня все стрелки лучшие. Было одно исключение – капрал Крайновски. Кто этому недоразумению доверил чин капрала и подчиненных – тот еще вопрос. Думаю, что похлопотал капеллан учебного центра. Я недоделанному поляку даже звание рядового первого разряда в жизни бы не присвоил. Ни скомандовать, ни мозгами пошевелить, ни научить, ни заставить. Но есть справедливость на войне: ушлепок поперся отливать в кусты и напоролся на вьетконговскую мину. Одна польза от дурака – нашел работу саперам. Теперь я командую двумя отделениями, а если верить лейтенанту Лонгу, то впереди взвод и знаки различия сержанта. Заманчиво, дьявол побери!
Но сладкие обещания – первое дело, чтобы подчиненный совал в огонь личную задницу. И по своей охоте, кстати.
Джунгли за спиной наполнились утренними звуками. Птицы проснулись. Разноцветная пернатая сволочь, враг разведчика. Еще раз внимательно осматриваю в бинокль деревню. Полтора десятка соломенных хижин у залитого водой рисового поля. Залитого – это хорошо. Если кто рванет через поле, мои парни быстро покажут придурку, что такое охота на уток. Ладно, начинаем. Хватит гукам спать.
– Разведчики, вперед.
Перебежками, прикрывая друг друга, боевая пятерка подобралась к крайней хижине. Остальные бойцы приникли к прицелам, готовые поддержать товарищей огнем.
Через полчаса осмотр деревни оказался закончен. Безрезультатный осмотр. Кое-какие выводы я, впрочем, сделал.
Женщины, дети, четыре старика. Ни одного человека, способного нормально держать в руках оружие. Где они все? Правильно, стреляют в солдат дяди Сэма. В основном, исподтишка, в спину, как их научили русские комми. А согнанные моими солдатами в кучу мирные желтые макаки обеспечивают партизан жратвой и базой.
– Гарри?
– Да, сэр?
– Выбери себе жертву для допроса.
– Слушаюсь, сэр!
Сколько энтузиазма! Гарри это любит. Не знаю, кем он был у себя там, в «Большом Яблоке», но, скорее всего, маньяком-насильником. Подлавливал одиноких дамочек на пустынных улицах. Похожий на питекантропа из школьного учебника, с такими же, как на картинке, низким лбом и массивными надбровными дугами. И силен неимоверно. Но меня слушается беспрекословно. Правильно, потому что вогнать упрямцу пулю в лоб для меня ничего не стоит, и русский трофейный «ТТ» на боку всегда готов к бою. Кое-кто получил свое, для остальных это стало хорошим уроком. А при выполнении боевых заданий «потери» неизбежны.
М-да, Гарри однообразен и предсказуем: девчонка лет тринадцати. И сто процентов еще не знала мужика. Нюхом он их чует, что ли?
– Ли, переводи.
– Готов, сэр.
– Нас интересует одно – где партизаны? Если вы будете молчать, этой девушке станет очень плохо. Скажите, где находятся партизаны, тогда мы отпустим ее и уйдем.
Ответом на чириканье подчиненного явилась тишина. Как-то и не сомневался.
– Никто не хочет заступиться за девушку? Вы так просто обрекаете человека на страдания?
Ага, один старик дернулся.
Что он там лопочет? Племянница? Тем лучше. Значит, сам развяжешь язык, если птичка откажется петь.
