Они небрежно распотрошили сумку, высыпав содержимое на землю, но ничего интересного там не нашли. «Гони кошель!» — потребовали они, раз уж он не оказался инкассатором или коммивояжером ювелирной компании. Он вытащил кошелек и отдал его на растерзание, чтобы не раздражать вымогателей. Они взяли деньги — всего-то триста франков, обшарили все отделения, прикарманили кредитку, остальное выбросили. Арсен вел себя очень тихо, но для порядка они все-таки ему всыпали: удар в бок, апперкот по печени и хук в челюсть. А потом скрылись за тем же углом, из-за которого и появились.
Он лежал на земле, тихонько постанывая и облизывая разбитую губу, воздев глаза к небу, которому, в общем-то, не было до него никакого дела. Очухавшись, он поднялся, слегка поморщившись, будто просто споткнулся. Он не удосужился собрать свои пожитки и уже без документов, с пустыми руками снова пустился в путь, вернувшись к своей нелегкой задаче.
Позже и дальше — вне времени и пространства — он проходил через лес. Он устал, тело ныло, он замедлил ход, вдохнул аромат леса, поднял глаза к густым кронам деревьев, остановился, сел, поджав ноги, и сосредоточился.
Для начала он позаботился о своем пристанище. Избавился от острых сучков, отодвинул в сторону побеги ежевики, оградив себя от ее коварного вторжения. Несколько известных ему растений — нарцисс, ландыш, плющ, — представляя собой окружающую его экосистему, предлагали себя в качестве удобной зеленой подушки. Ближайший пень наводил на размышления, привлекая внимание своим трухлявым видом. На расстоянии вытянутой руки лежала горстка камешков, похожая на вытряхнутые из пепельницы окурки, словно приглашая сыграть в бабки или просто хоть чем-то занять руки. Чуть поодаль группа шведских сосен демонстрировала свои юбки под дружное одобрение возбужденных папоротников. Заканчивая обзор, он отметил наверху нагромождение сухих ветвей, напоминавшее индейское погребальное ложе, где племя птиц-ирокезов свило себе гнезда-вигвамы.
Сидя в позе лотоса с прямой, как у всадника, спиной, опираясь на крепкий постамент из сплетенных ног, он был похож на статую. Так он провел свою вторую ночь под звездами, поблескивавшими сквозь неплотную завесу ветвей у него над головой. На этот раз спалось хуже, чем накануне, несколько раз он просыпался из-за таинственных улюлюканий, кудахтаний и всевозможных потрескиваний. Он вскакивал и вглядывался в темноту, пытаясь выискать ночного буяна, будто одним своим взглядом хотел свернуть тому шею. Ничего не добившись, снова засыпал.
Тем не менее он проснулся на рассвете, чувствуя себя вполне отдохнувшим. День обещал быть дождливым: небо набухшее, серое, ищет солнце, чтобы скрасить свои будни, ливни гарантированы. Первые капли упали на него не сразу. Они скапливались на листьях и набухали, прежде чем пролиться ему на голову. Он словно попал под водосточную трубу — вода лилась нескончаемым потоком, в котором попадались льдинки града, которые его одежда поглощала, как мятные леденцы. Он быстро промок до нитки, с него текло, пряди волос лезли в глаза, обильно орошая их водой. Несмотря ни на что он не шевелился, стоически, невозмутимо, безразлично застыв на месте. Он сидел под дождем и градом, который сыпался мелкой колючей крупой, испытывая его на выносливость и непоколебимость.
Сколько времени провел он в лесном заточении, неизменно пребывая в одной и той же позе? Несколько дней, вероятно. В любом случае, время для него уже не имело значения.
В этом году первое мая выпадает на понедельник. Поскольку выходные предстоят длинные, ты на машине отправляешься за город, чтобы найти тихое местечко, где можно будет насладиться свежим воздухом, позволив детям и собаке порезвиться вволю. После бесплодного блуждания по проселочной дороге, ведущей к помойке, ты наконец останавливаешься на краю леса и выходишь из машины, вдыхая полной грудью: «Дышите, дети!» По такому случаю все надели походную обувь. Закрываешь машину и даешь команду выдвигаться, освобождая пса, который чуть не задохнулся, натягивая свой поводок, вслед за ним бросаются дети. «Не уходите далеко!» — «Ну, дай ты им подышать, расслабься! Нарви лучше ландышей». Срываешь нескольких стебельков, чтобы подбодрить женщину, на которой женился, и сразу переходишь к другому активному развлечению, состоящему в том, чтобы ударом ноги валить попадающиеся сухие деревья. Даешь выход своей энергии, тебе это необходимо. Раздаешь налево и направо смачные пинки, с остервенением круша бедные шатающиеся тростиночки, рахитичные жертвы естественного отбора, напоминающие прыгунов в высоту с хрупкими от недостатка кальция костями. Пока играешь в лесоруба-каратиста, женщина, на которой женился, собирает букетик цветов, чтобы потом украсить ими салон, а дети сражаются на палках.
А где собака? «Дада!» — ну да! Собака-то и подавно имя себе не выбирает, хозяева возьмут да и наградят ее дурацкой клоунской кличкой, от которой не убежать, ибо она выгравирована на ошейнике: что за собачья жизнь! «Дада, вернись сейчас же!» Повышаешь голос, нервничаешь, берешь в руки палку в предвкушении выволочки, которую устроишь этому проклятому псу. Ты вообще не хотел эту собаку, ты их не любишь: они везде гадят и постоянно роют ямы в цветнике, но дети очень просили. «Этот балбес даже голоса не подаст, куда он запропастился!»
Внезапно рядом с Арсеном появился лохматый беспородный пес, шелудивый и упрямый, который стал крутиться вокруг него, тычась мордой, словно пытаясь сдвинуть его с места, чтобы посмотреть, что же он там прячет, а вдруг кость. Назойливая собака вывела его из оцепенения, он презрительно смерил ее взглядом и бесцеремонно оттолкнул. «Эй, вы, поаккуратнее!» — ты спешишь защитить свою собаку, не то чтобы вдруг воспылал к ней любовью, а просто нечего трогать чужое. Продираясь сквозь заросли, ты увидел за ветками чей-то силуэт и подошел поближе с палкой в руке. И обнаружил сидящего на земле странного типа в цивильной одежде, правда, очень грязного и весьма подозрительного. «К ноге, Дада. Оставь месье в покое!» Ты держишься на расстоянии, настороженно, с любопытством изучаешь безумца — вспоминаешь передачу по телику о сектах, члены которых подвергают себя такого рода практикам. Женщина, на которой женился, тянет тебя за рукав: «Пойдем отсюда.» — «Папа, что делает этот месье?» Подходишь ближе, сжимая палку в руках: «Все нормально, месье? Вам не нужна помощь?»
Покой Арсена окончательно нарушен, он поднимается, потягивается, разминая затекшее тело, и спокойно отвечает незваным гостям: «Нет, все хорошо, спасибо».
Он вышел из леса, жмурясь от яркого света. Сощурившись, взглянул на небо, потом на дорогу, расстилающуюся у его ног.
Он возобновил свое странствие с того же места, где его прервал. Пребывание в лесу полностью отрешило его от окружающего мира вместе со всеми его условностями. В полном покое и неподвижности он достиг некой очищенной, почти бесплотной формы бытия, освобожденной от какого бы то ни было догматизма, состояния, пограничного смерти.
Когда его силы были на исходе, он рухнул на скамейку. Эта скамейка, воткнутая в землю среди полей, воспринимаемая всеми как ошибка, предназначалась ему. Он занял свое место, счастливый, с улыбкой, застывшей на губах — cheese.
«Ну что, вы закончили фотографировать? Давайте, везите его в морг; будем устанавливать его личность».
В тот вечер инспектор Намиек вернется домой, терзаемый очередной загадкой человеческого бытия — дельце не простое! «Добрый вечер, семейство!»
Проснулся как обычно. В пять часов одиннадцать минут — накануне вечером, сидя на кровати в семейных трусах в цветочек, поставил будильник. Показалось, что в пять слишком рано — вечером смотрел фильм, как он там назывался? И не вспомнить, закончился в одиннадцать — уж полночь близится! — пора выкурить последнюю сигарету в кухне у окна — как говорится, не телевидением единым живы! — почистить зубы, стараясь не смотреться в зеркало, со всей очевидностью являющее взору последствия ночных бдений, сходить по-маленькому, опорожняя на ночь мочевой пузырь, — нет-нет, дружок, сегодня вечером любви не будет, — женщина, на которой ты женился, глубоко закуталась в одеяло в ожидании последнего поцелуя, как печати на визу в страну сна; пять одиннадцать, потому что…
Потому что тебя зовут не Ахилл, не Амбруаз и не Арсен. Тебя зовут Жан.
