В 12.30 с борта лодки взлетела зеленая ракета, и когда Андерссон прибыл на место, на палубе субмарины его ждал А. Гущин, одетый в парадную форму с белым кашне и в белых перчатках. Позже, к вящему удивлению шведов, к нему присоединился замполит капитан-лейтенант В. Беседин, стоявший на вахте в злосчастный день 27 октября. Шведы не рассчитывали на то, что русские выставят на опрос еще одного офицера, хотя и высказывали такое пожелание. Естественно, они были довольны таким «подарком», потому что вероятность пробить брешь в их организованной защите было в два раза легче.
Офицеры с тяжелым сердцем перешли в шведский катер и поплыли навстречу неизвестности. При посадке на катер порывом ветра с А. Гущина сорвало фуражку, и Карл Андерссон стал вылавливать ее багром. Но командир 137-й, вероятно, был слегка суеверен и попросил своих принести другую фуражку.
Катер быстро доставил всех к причалу о-ва Хэстхольмен. Там все сошли на берег, чтобы пересесть в вертолет. Замполит В. Беседин при высадке поскользнулся и едва не угодил в воду.
На берегу полковник Данквардт выстроил своих солдат в две шеренги, и русским полсотни метров до вертолета пришлось проехать в автомобиле(!), как штрафникам, сквозь строй. Полковник обладал большой фантазией и несомненными способностями к театральным постановкам.
Вертолет быстро доставил всю группу на островок Стумхольмен, а уже оттуда опять на катере они добрались до «Вэстервика».
„.Мы же стартовали из гостиницы примерно в половине одиннадцатого. Собрав в целлофановые мешки выданные накануне резиновые сапоги и зюйдвестки, мы пробрались сквозь толпу журналистов к автомашине и двинулись по направлению к верфи, где нас ожидал торпедный катер «Вэстервик». Следом мчалась кавалькада разномастных машин с журналистами, которые, однако, были вынуждены прекратить преследование, как только за нами закрылись ворота судоверфи.
У причала одного из доков стоял «Вэстервик» — небольшое серо-голубое суденышко размером с московский речной трамвай. Мы поднялись по трапу на палубу, где нас встретили командир катера и несколько офицеров в морской форме, которые, как выяснилось позже, имели к шведскому флоту такое же отношение, как мы сами.
Командир отдал честь, и нас провели в крошечную каюту. П. Бъёрлинг тут же куда-то исчез и оставил нас с Просвирниным наедине. Не успели мы как следует осмотреться, как у двери раздался стук каблуков и лязганье металла по металлу — снаружи, словно выросший из трюма, стоял матрос с карабином у ног. К нам приставили часового!
Под ногами заревели мощные моторы, и катер стал отходить от причала. Вошел вестовой и принес кофе с бутербродами, но мы не могли и думать о еде под охраной. Катер стало здорово покачивать, на основании чего мы сделали вывод, что вышли в море. Ю. Про-свирнин примерно прикинул курс и предположил, что мы двигаемся к югу от Карлскруны по направлению к о-ву Аспё25. Часовой усердно исполнял свою роль, устрашающе таращил глаза и время от времени разминался, делая уставные упражнения с карабином. Офицера связи по-прежнему не было.
Прошло около получаса, и катер, судя по всему, лег в дрейф, потому что моторы работали уже на пониженных оборотах, и качка уменьшилась. За задраенным иллюминатором чувствовался разгул стихии. Ветер завывал с такой силой, что заглушал шум моторов и наш разговор. Оба вслух подумали о том, что в такой шторм, достигший, вероятно, 6-балльной отметки, лодке на мели было несдобровать.
В этот момент прямо у двери включился динамик, и мы услышали голос диктора шведского радио. Эфир буквально клокотал от напряжения. Казалось, что мы присутствуем либо на корриде в Толедо, либо слушаем инсценировку пьесы, посвященной победе шведской армии под Нарвой. Голос диктора, упивающегося собственным красноречием, то взвивался ввысь, то опускался до таких драматических низин, что казалось, в провинцию Блекинге вступили кони Апокалипсиса. По ассоциации я вспомнил о репортажах Озерова с футбольного матча в Мельбурне, когда он ликующим голосом кричал «Го-о-о-л!»
По радио мы узнали причину такого возбуждения, овладевшего шведами. Репортаж велся из Гусиного пролива, из него мы узнали, что А. Гущин со своим замполитом и сопровождающими шведскими лицами находится на пути к месту опроса. Сразу после их убытия с лодки усилился шторм, и лодку стало так раскачивать и колотить о грунт, что возникла реальная опасность получения пробоины. Шведские суда, выставленные для блокирования лодки, разбросало по проливу, как щепки.
В коридоре мелькнула долговязая фигура шведского офицера, и мы потребовали убрать от нас часового и объяснить, что происходит на лодке и почему задерживается прибытие ее командира. Мы опасались, что наше короткое морское путешествие на «Вэстервике» является всего-навсего инсценировкой опроса и что настоящий опрос будет проведен в другом месте без нас. Мы не исключали также, что шведские военные вопреки договоренностям нарушат иммунитет А. Гущина и подвергнут его аресту.
Командир С-363 капитан 3 ранга А. Гущин (в центре) и капитан-лейтенант В. Беседин (2-й слева) на пути к месту опроса
Офицер, в котором Просвирнин узнал сотрудника штаба обороны и военного разведчика Леннарта Борга, выслушал нас и, не говоря ни слова, исчез. Вскоре появился Бъёрлинг, и мы повторили наши требования ему. Бъёрлинг смущенно пояснил, что часовой присутствует у нашей каюты как почетный караул, но обещал доложить наше требование вышестоящему начальству. Тогда мы попросили его помочь нам связаться по телефону с посольством, чтобы доложить обстановку послу.
Через минуту нас провели в другую каюту, и мы быстро связались по радиотелефону с Е. Рымко. Советник-посланник обещал тут же позвонить в шведский МИД и выразить протест по поводу грубого обращения с советскими дипломатами. Когда мы вернулись на наши места обратно, часового уже не было: военные не стали дожидаться «втыка» из Стокгольма и оперативно среагировали на обстановку26.
Время шло, а Гущина всё не было. Диктор по радио объявил, что с лодки в воздух взвилась ракета бедствия и что шведские спасатели в тяжелейших штормовых условиях приступили к снятию лодки с мели.
В этот момент на палубе «Вэстервика» началось какое-то неопределенное движение, послышались резкие слова команд, топот каблуков по трапу. В каюту заглянул Бъёрлинг и объявил, что капитан 3 ранга Гущин с политруком доставлены на борт «Вэстервика» и что нам разрешено с ним увидеться до начала опроса.
Мы встали, и в двери показалось знакомое по газетным фотоснимкам лицо. Увидев старшего по званию, командир лодки начал рапортовать:
— Товарищ капитан 1 ранга, командир подводной лодки U-137 прибыл…
Ю. Просвирнин, давая понять, что соблюдение устава в данный момент излишне, подошел к нему и крепко обнял:
— Молодец, Толя! Держись!
Толя улыбнулся в рыжие усы и в свою очередь обнял военно-морского атташе.
— Как обстановка на лодке?
— Всё в порядке. Только плохо с куревом.
Ю. Просвирнин достал из портфеля два блока сигарет и вручил их Гущину.
— Что с лодкой? — В свою очередь спросил командир. — Когда я садился в шведский катер, лодку сильно раскачивало. Боюсь, как бы не было беды.
— Не волнуйся. Сейчас для тебя главное — это.
Мы не собирались инструктировать Гущина, как ему себя вести на опросе, потому что не сомневались в том, что он владеет обстановкой лучше нас. Да и вообще говорить на эту тему в помещении, где вместо двери висела занавеска, было рискованно. Как писали позже шведские журналисты, за ней, пока мы разговаривали с Гущиным, стоял шведский переводчик Пэр Янссон и подслушивал нас. Шведы использовали любую возможность узнать что-нибудь новенькое и поймать Гущина на каких-нибудь противоречиях.
Отпущенные на свидание несколько минут истекали, и шведы поторопили нас, пригласив пройти в кают-компанию, где уже давно собрались члены экспертной комиссии. Командира подлодки и его
