сохраняются узы семейного и детдомовского воспитания, преданность родителям, вся та ценностная ориентация, заложенная еще в детстве и детдоме. Почти все они провели детство в крепких трудовых семьях. В беседах они говорили с уважением о родителях и дорожили памятью о них. У всех у них чувствовалось самоуважение, они не утратили еще связь с семьями, с малой родиной и даже с детским домом. Ну разве забыли братья Анатолий и Василий Шпаковы, как с началом войны с гордостью провожали в Красную Армию отца Ивана Осиповича, а сами вместе с матерью и двумя старшими братьями ушли в лес, к партизанам.
В беседе с пятнадцатилетним Сашей Строгановым, уроженцем Смоленской области, я узнал, что родился он в деревне Осиновики в дружной крестьянской семье, а с началом оккупации в 1942 году вместе с отцом и двумя старшими братьями Михаилом и Владимиром ушел в партизанский отряд «Суворов». В июне брат Михаил в бою с карателями погиб, а мать расстреляли немцы. После этого отец, брат Владимир и Саша с разрешения командира отряда решили перейти линию фронта на сторону войск Красной Армии. Но попали в окружение. В бою погибли отец и Владимир, а Саша уцелел и вернулся назад, к партизанам. Но отряда не нашел и тогда направился в свою деревню. По дороге был задержан и вместе с военнопленными красноармейцами отправлен в Белоруссию, под Оршу, в лагерь. Из лагеря бежал, но был пойман, избит и полуживым доставлен в детский дом.
— Ну а в детдоме как жилось? — спросил я.
— В детдоме меня выходили, — отвечал Саша. — Я там окреп, стал учиться, работал в подсобном хозяйстве. Жили дружно, особо не голодали, да и партизаны продукты подбрасывали.
— А здесь, у нас, как ты себя чувствуешь? — поинтересовался я.
— А здесь ничего, ребят много знакомых, друзей. Кормят сытно, не обижают, только к немецкой форме никак не привыкну.
— А родных-то помнишь?
— Ну а как же? Они были добрые, работящие. Холили меня…
Среди набранных подростков были и такие, которые по разным причинам рано лишились родителей, длительное время воспитывались в детском доме и считали его родным, относились к нему с глубоким уважением и доброй памятью. К примеру, Гриша Нурецкий — рано остался сиротой и в течение семи лет воспитывался в детдоме, а Плесенцов Витя с трех месяцев остался без родителей и до войны прожил у тети в Смоленске, когда же немцы выселили ее из квартиры, она поместила Виктора в детский дом.
Особенно тронула меня судьба шестнадцатилетнего Вани Замотаева, крепенького, умного и расторопного подростка. В беседе со мной он рассказал:
— Родился в селе Надеждинка Воронежской области в семье механизатора. Мама запомнилась мне доброй и ласковой, но она сильно болела. И когда мне исполнилось пять лет, умерла. А отец был гулёна, шлялся по девкам, женился на другой женщине и уехал куда-то на Дальний Восток, а меня отдал жить к старенькой бабушке. Она, помню, тогда сказала отцу: «Ну, вот Иван родился и отцу не пригодился». Она была мудрая и строгая, любила ходить в церковь и всегда брала меня с собой. Мне нравилось бывать в церкви, все там было красиво, я с удовольствием слушал церковное песнопение, легко вдыхал благовонье трав. Все прихожане были вежливые, степенные и добрые. Я рано научился читать и с помощью бабушки одолел старославянское Евангелие. В шесть лет она отдала меня в школу и следила за моей учебой, одновременно нагружая работой по хозяйству. При этом всегда наставляла: «Делай все, Ваня, споро, с умом и талантом — как Боженька велит». Но на третий год моей жизни у бабушки она занедужила, с кровати уже не вставала. Я кормил ее, поил настоем трав. Все заботы по хозяйству теперь легли на меня. Бабушка не поправлялась и все говорила: «Время не дремя, пришла пора уходить к Боженьке». Перед кончиной она завещала: «Будь, внучек, добрым, будешь и счастливым». И рассказала христианскую притчу: «Когда Бог создал человека, у него в руках оставался комок глины. Бог оглядел человека и остался доволен своим творением. Тогда Бог спрашивает у человека: «Чего еще тебе не хватает?» Человек отвечает: «Создатель, дай мне счастья, его у меня нет». И тогда Бог вложил в ладони человека оставшийся комок глины и сказал: «Вот твое счастье, твори его сам!» Так что каждый Божий человек, Ванюша, — кузнец своего счастья!»
Когда бабушка преставилась, мой двоюродный брат Ефим Замотаев с моего согласия отвез меня в Минск и поместил на воспитание в детский приемник имени Кирова. Затем был детский дом в городе Борисове, а оттуда меня перевели в детский санаторий «Астрожицкий городок» под Минском, который с началом войны сделали детским домом. Отсюда меня вместе с другими ребятами мобилизовали. За эти пять лет пребывания в детских домах я закончил пять классов и стал пионервожатым.
Я слушал Ваню с волнением, потом поинтересовался:
— Скажи, как тебе жилось в детдоме и чему ты там научился?
Ваня вздохнул:
— Всяко бывало: и холодно и голодно, но жили дружно и интересно. А научили меня там жить и дружить с непохожими людьми.
— Вот мы с тобой непохожие, как ты думаешь, могли бы мы дружить? — спросил я.
Ваня задумался, затем улыбнулся:
— Я вас не понимаю, как мы можем дружить? Вы немецкий офицер, а я ваш подчиненный воспитанник, русский пацан, насильно мобилизованный в немецкую армию, хотя говорили, что берут в Русскую освободительную армию. Разве может быть между нами дружба?
— Все так, Ваня, но я тоже русский, крещеный, волею судьбы, как и ты, ношу эту мышиную шкуру немецкого мундира. Кроме тебя под моей командой находится еще семьдесят пацанов, разных по уму, характеру и прошлой жизни. Сейчас мы едем в Германию, в Гемфурт, где вас будут воспитывать и обучать военным дисциплинам. Там пробудем несколько месяцев. Скажи: на этот срок нужна какая-то организация, порядок, дисциплина не только на занятиях, но и в свободное время?
— Конечно, нужна, иначе ребята быстро могут разболтаться, — заметил Ваня.
— А кроме учебы, — продолжал я, — ребят надо занять чем-то, чтобы их пребывание там не было нудным и не интересным. Ведь у каждого подростка могут быть разные вкусы. Один любит книжки читать, другой в шахматы или в футбол играть, третий, как Бабицкий, представления устраивать. Вот теперь подумай, могу я справиться с этой ватагой ребят без их участия и помощи лишь со своими помощниками и преподавателями. Могу ли я своевременно узнавать настроения и потребности воспитанников? Нет, конечно, потому что ни Бойко, ни Абрамов — никто из них не знают и не улавливают интересы и желания ребят. Значит, среди самих ребят надо иметь авторитетного, признанного, всеми уважаемого моего помощника, который живет среди них, знает их заботы и может помочь мне настраивать их жизнь и учебу. Этот помощник должен быть честным, умным, добрым и наблюдательным. Ему я должен доверять как себе. Мои отношения и общение с ним должны быть взаимно искренними и дружественными. Вот о такой дружбе я и говорил тебе, поскольку ты по всем признакам годишься мне в помощники и я отношусь к тебе с доверием, состраданием и любовью. Как, ты согласен?
— А справлюсь ли?
— Справишься, я буду помогать, давать тебе советы.
— Тогда согласен, — ответил Ваня. Мы пожали друг другу руки и на прощание я посоветовал держать наш разговор при себе, быть самим собой, излишне не выделяться.
Через два дня ребят перевезли в Гемфурт, там уже все было приготовлено Больцем для их размещения. Ребята осваивали охотничью усадьбу, трясли неснятые с яблонь осенние яблоки и с аппетитом поглощали их.
Вечером за рюмкой коньяка вдвоем с Больцем мы обсудили все вопросы жизни и дальнейшей подготовки подростков.
— Опыт у нас уже есть, — начал Больц. — Все обучение будем строить по тем же предметам, что и раньше: подрывное дело, основы разведки, топография, стрелковое оружие, прыжки с парашютом и строевая подготовка. Ребят надо разделить на три взвода по двадцать пять человек и назначить командирами Фролова, Горохова и Ситникова, которые участвовали со мной в операциях против партизан. Люди надежные, знают подрывное дело, разведку и топографию. Я взял сюда еще Абрамова, он будет учить пацанов обращению со стрелковым оружием. Ну а братья Бойко будут по хозяйству, а также помогать врачу и повару Герману.
Распорядок дня оставим тот же. Но меня заботит настроение ребят. В детских домах их, конечно, пичкали советской пропагандой. Но я надеюсь, что в их возрасте взгляды и мировоззрение непрочны и
