— Девушка, сделайте, пожалуйста, пусть их приглушат.
— Ого! — сказали задние.
— Солидный человек, а такое поведение…
— Но есть же предел! — воскликнул Визин.
— Вы что? Станете отрицать, что нас искривляет…
«Все, отключаюсь, — в изнеможении решил Визин. — Ну их к чертовой матери. Где эта девушка? „Проконсультироваться“, видите ли…»
А сзади, тихо:
— Вот бы охота была, если б пингвинов к нам на север…
— А они съедобны?
— В наше время все съедобно…
Следствием преобладания математического является беспрецедентная рационализация, машинизация, технизация. Мечта апологета: техника заменит вся и все; она будет доиться, нагуливать мясо, отращивать шерсть, плодоносить и, в конце концов, заменит самого человека. Такова мечта апологета, а в переводе с древнекакого-то «апологет» означает «идиот»… Тут, конечно, самое интересное в том, что она будет доиться.
— И вы, товарищ Визин, вносите сюда достойную лепту…
— Пожалуйста. Вот коньяк. Строго конфиденциально. Если вам не полегчает…
— Полегчает. Большое спасибо. Я уверен: полегчает. Сколько я вам должен?
— Без химии она доиться не будет.
— Девушка, нет ли места в соседнем салоне? Ну в том, где мамаша с малышом. Что он кричит — это пустяки. Детский плач никогда не вызывал у меня отрицательных эмоций.
— Какая мамаша? Я не понимаю. — На Визина сверкнули зеленые глаза, знакомо двинулась рука.
— Скажите, ваше имя не Лина?
— Нет. Хорошо. Отдыхайте. Скоро посадка…
Соседи справа понизили голоса.
— У нас в лаболатории тоже такой псих был, — сказала женщина мужчине.
— Такие есть везде, — ответил он.
— Представительный с виду человек…
— А с непредставительного какой спрос?..
Техника, техника, техника… Тончайшая, мудрейшая, искуснейшая… Во что превратится гомо сапиенс на очередном витке спирали?.. Говорят, что, возможно, в будущем мы станем с большими головами и атрофированными конечностями… Авторитеты говорят… С большими головами, наклоненными над раковинами и извергающими излишества…
— Лина, а где студент?
— Какой студент?
— Очкастый.
— Наверно, он был раньше. Идите, вам станет легче…
Жаль, что нет рядом сердобольного, заботливого очкарика. Без него ничего особенного. Туалет как туалет. Ярый гул. Теснота. Никаких просторов и зеркал. И репродуктор молчит…
— Извините, я, кажется, что-то такое съел. Или, может быть, выпил. Сейчас пройдет. Уже легче. Вообще-то я вполне здоров.
— Ничего-ничего. Может, минеральной воды?
— С удовольствием.
Глаза ее перестали быть зелеными…
— И примите вот эту таблетку…
Тишина. Хорошо. Ну, естественно, самолетная тишина. Диспутантов приглушили — остался шорох; если прислушаться, то можно, конечно, разобраться, о чем они толкуют, но зачем прислушиваться? Собака лает ветер носит… Блаженство — один на два кресла… И все же Мэтр выдает себя, хотя и камуфлируется. Почему он камуфлируется, почему не говорит прямо? Разве так пишутся главные книги жизни?..
…если бы преобладало эмоциональное, тоже, скорее всего, был бы не мед… Тут можно только гадать… Химико-физико-математическое искривление… Научно-технические суеверия… Мораль и нравственность построены по математическому принципу, и можно, значит, говорить также о морально-этическом и нравственном суеверии… Может быть, такое развитие обусловлено самой природой… Природа — сама себе венец… Но почему мысль об искривлении? Это не случайная мысль… Разрыв между нравственными потребностями, установками и кажущимися материальными потребностями, с одной стороны, и человеческой натурой и ее действительными требованиями с другой… Результат — комплексы неполноценности, неустойчивости, недовольства, немочи…
И вдруг — по проходу, напролом, торопясь — угловатый, плешивый человечек.
— Закройте папку! Закройте скорей папку! Заложите палец!
Визин не в силах был не повиноваться — такой у человечка был призывающий и молящий вид. Он плюхнулся рядом, вытер потную лысину; он шумно и часто дышал, как будто только что преодолел дистанцию с барьерами.
— Вы сейчас читали на тридцать четвертой странице.
Визин заглянул, опешил.
— Да.
— В самом конце страницы — слова: «Памятью природа расквитывается с нами за смерть». Верно?
— Верно…
— Уф! — с облегчением вздохнул плешивый. — Несколько минут мучился. Но — поймал! Кстати, это не слова автора данного произведения.
— Может быть, — сказал Визин. — Он любил цитировать.
— Так я и знал. Вы не удивляйтесь. И извините меня. Я тренируюсь. Мне нельзя не тренироваться постоянно. Я, знаете ли, телепат. Пожалуйста угадал! — добавил он не без гордости.
— Почему вы выбрали для ваших тренировок именно меня? — спросил Визин.
— Случайно. Совершенно случайно. Вы верите в случайность?
— Нет, — сказал Визин.
— Зря. Простите меня. Всего доброго. — И телепат удалился.
«Пустяки, брат Визин, коллега. Пустяки. Раз уж решился, раз уж полетел… Как ты там запланировал? Зажмуриться, затаиться, не дышать, ждать, что получится? Вот и жди… И попроси, чтоб совсем выключили диспутантов…»
— Вот деятель! — беспокойно донеслось от пингвинов и белых медведей. Так же он все на свете может отгадать; ничего не утаишь… Таких надо за тремя замками держать…
Визин обернулся к ним.
— Извините, — сказал он, — я слышал ваш разговор о переселении животных. По-моему, интересная идея.
Они посмотрели с недоверием.
— Я серьезно! — убеждающе произнес Визин. — Идея — будь здоров! Вопрос, как они привыкнут?
— А чего им не привыкнуть? Тут лед — и там лед, — сказал один.
— Там другой лед.
— Да как же другой? Лед есть лед.
— Нет, друг. Лед льду рознь. Как и земля земле.
— Привыкнут, — сказал другой.
— Видите ли, — сказал Визин, — память — такая штука, такой сложный и хитрый механизм… В общем и за сто лет этот пингвин свою Антарктиду не забудет. И захочет — да не получится. Тут я, ребята, по этой части кое-что читал. Вот, скажем, ты что-то хочешь забыть, а — никак. Конечно, организм обладает забывательными способностями, факт. Но иногда их бывает недостаточно. Особенно если что-то очень укоренилось в памяти.
— Пингвины не живут сто лет, — сказал первый.
— Притом, — сказал второй, — если забывательные способности не срабатывают, то можно что-нибудь впрыснуть, и — привет. Мать родную позабудешь. Не так?
— Ну… не совсем так. Разве всем впрыснешь? А новое поколение? От впрыснутых-то еще нормальные рождаться будут. Это сколько же времени надо всем подряд впрыскивать, чтобы уж чисто впрыснутые рождались?.. Да и что впрыскивать?
— Что, не изобрела еще наука, что ли?
— Да вроде, нет. Не слышал. Разве что, может быть, где-нибудь какие-нибудь опыты ведутся. На Западе.
— Значит, думаешь, нельзя переселить?
Визин только что собирался ответить, как к нему подошла стюардесса, другая, не та, что предлагала минеральную воду, — и тихо сказала:
— Вам радиограмма.
На клочке бумаги четким ученическим почерком было написано: «Успокойтесь. Скоро будете у цели. Тошнота, сонливость и головная боль пройдут. Опыты по пингвинам и б. м. ведутся и успешно. Впрыснуть можно. Лина.»
Стюардесса протянула новую таблетку — серебристого цвета чечевицу, размером с копейку. Визин кивнул, взял ее и сразу проглотил… Собеседники отплыли. А те, справа, почему-то остались.
— Интересно, — сказала женщина, — а у них тут мармалад дают? Ужасно обожаю мармалад, особенно светлый.
— Вряд ли, — сказал мужчина. — Раз до сих пор не предлагали… Впрочем, можно попросить.
— Конечно… Для кого-то и коньяк можно, а для кого простого мармалада нет. А ведь у них тут все можно достать.
