— И почему лирический кусочек серьезной статьи из газеты «Заря» мог привлечь внимание восходящей звезды газологии?
— Понимаю…
— С какой стати ты именно мне прислал ту вырезку? Именно мне! Разве ты не вычитал других подходящих фамилий?
— Вычитал, конечно, — ответил Андромедов. — Но ваш спор с инолюбами, ваша позиция, потом все так занятно повернулось… Вы извините, Герман Петрович, мне казалось, что я вас прямо-таки видел, чувствовал. Это не просто! Я…
— Опять — «казалось»! Хорошо. Идем. — Визин пошагал вперед. — Мэтр умер. Перед смертью он заявил, что всю жизнь занимался чепухой, что ни разу не почувствовал себя полноценным человеком. Он перечеркнул себя. В том числе и свой «главный труд жизни». Эту папку нашли на складе макулатуры.
— Невероятно!
— Очень даже вероятно. Мэтр занимался плазмой. Но, как теперь выяснилось, не только ею. Он вплотную подошел к получению «препарата Морозова», — назовем его так, — в лабораторных условиях. И испугался, и все уничтожил.
— А почему «всю жизнь занимался чепухой»?
— Потому, наверно, что в конце этой жизни понял некую истину.
— Значит, не чепухой, если понял истину!
— Я дам тебе, Коля, эту папку. Посмотри. Там много чисто профессионального, специфического — спрашивай, если непонятно. А в конце философия. Тут тебе спрашивать, думаю, не придется. Но я тебе дам папку только в том случае, если ты дашь мне слово, что все останется между нами. Никогда, ни в одном из своих многочисленных кружков и обществ, ни одной строчкой ты не выдашь, что знаком с этой работой. Во-первых, из уважения к воле усопшего — не зря он сдал ее в макулатуру. Во-вторых, чтобы не возникло никакой нездоровой возни.
— Даю вам слово! — торжественно выпалил Андромедов.
— Хорошо. Я подумал, что тебе следует знать содержание этой папки. Тогда мы сможем говорить. Мне необходимо говорить, я уже не могу все время молчать.
— Понимаю, — закивал Андромедов. — Когда я смогу ее взять?
— Я хочу еще кое-что посмотреть… Может быть, завтра.
— Ладно. Спасибо…
Они продолжали маячить между пасекой и деревней.
9
Уже опять припекало.
Визин сидел на скамейке у пасечникова дома и смотрел на барахтающихся в луже гусей; в соседней луже валялись две свиньи. Только лужи и напоминали о грозе, прошедшей так бурно и громко прошлой ночью. Небо было чистым, воздух — неподвижным; пространство наполнялось влажным жаром.
Думалось плохо. Мелькали обрывки фраз из рассказов старух. Смутно представлялось болото — как преодолеть шесть километров кочек, хляби, зыби? Но если туда ходили, значит — как-то преодолевали; наверно, была какая-нибудь гать или проход — словом, что-то в этом роде… Однако то все были мысли случайные, параллельные; главной же, тяжелой и беспокойной, была мысль: правильно ли сделал, что сказал Коле про папку Мэтра и обещал дать посмотреть. Он уже не был уверен, что поступил правильно. Ведь в сущности, кто такой Коля? Мальчишка, фантазер. Понял ли он хоть что-нибудь из его, Визина, разговора, из его намеков? Сомнительно. Да, он пылает, он загорелся, ему очень любопытно, в чем он чистосердечно признается. Но «медиаторы торможения» не рассчитаны на фантазерство и любопытство…
И тут же — опять параллельная мысль: ни в коем, ни в коем случае не поддаваться на уговоры этих. Никаких коллективных походов. Ему придется, возможно, выдержать соответствующий натиск, услышать неприятные слова, но что и как бы там ни было, компанией туда идти нельзя, такой ответственности он на себя взять не может. Только вдвоем, только с Андромедовым — другого варианта нет. А потом, брат Визин, коллега, еще неизвестно, есть ли тут вообще какой-либо вариант. Да. Для здравомыслящего человека, во всяком случае, — нет: ни вариантов, ни дел, ни проблем. Для здравомыслящего человека. Чтобы очень серьезно думать обо всем этом, думать и решать, и готовиться, надо быть хоть немного свихнутым.
«Да, может быть, я зря сказал Коле. Может быть, зря. И вся затея, может быть, зряшная… Когда же ему отдать папку? Завтра? Потом?.. Хорошо, что сразу не отдал. Надо потянуть… Но ты же хочешь разговаривать, ты не можешь „все время молчать!“ Какое драматическое признание перед юнцом… О чем ты будешь с ним разговаривать, когда он прочтет? О медиаторах? О регуляциях? Что ты сам-то смыслишь в этом? Или ты расскажешь ему об одиноком путнике, который был блистательным, преуспевающим, но потом его укусил микроб?.. Короче, ты доложишь ему о своем „великом открытии“. Лекция на тему „Нравственный аспект великих открытий“. Для коллекции их редакционного собирателя редкостей… Зачем ты со всем этим связался?..»
Потом пошли сначала отрывочные, облачно-легкие, а затем все более навязчивые мысли про этого загадочного Саню, который три недели назад ушел искать Сонную Марь и все не возвращается. Визин почувствовал смутную тревогу и стал было размышлять о возможных причинах этой тревоги, но был сбит появлением женщины.
Она вышла из «женского» дома и, старательно обходя лужи, направилась к нему. На ней были брюки и цветастая кофта навыпуск; волосы — кокетливо подвязаны платочком в горошек; она была невысокой и эффектной.
— Здравствуйте, — сказала она подходя, и заученно, механически улыбнулась. — Я пришла знакомиться. Конечно, я понимаю, с моей стороны не очень… — Голос ее странно западал, пропадал, она прокашливалась в кулачок и повторяла то, что он мог, по ее мнению, не расслышать; она была очень смущена, волновалась, и боролась с собой, стараясь это скрыть. Если бы мне еще неделю назад сказали, что я вот так, запросто, с налета подошла к незнакомому человеку… Например, в городе…
Визин бормотал что-то в ответ, тоже улыбался, спохватывался, убирал улыбку, всем существом ощущая, что ничего приятного из этой встречи не получится.
— Вы ведь тоже пришелец, как и я, как и другие. Так что было бы просто нелепо на таком маленьком пятачке планеты…
— Конечно… Безусловно…
— Ведь так или иначе…
— Да-да…
— Маргарита Андреевна. Маргарита. Можно просто — Марго. — И она как-то судорожно, рывком протянула руку; теперь уже совсем отчетливо было видно, что решение подойти к незнакомому мужчине далось ей чрезвычайно тяжело.
Он догадался, наконец, встать; ничего не оставалось, как пожать ее руку; он только что хотел назвать себя, как она перебила:
— Герман Петрович, так? Я уже знаю, знаю ваше имя. Все знают.
— Понятно, — кивнул он.
И оба поняли, что все эти учтивости и деликатности — сплошная маскировка, совершенно неуместная игра, и умнее и достойнее было бы сразу начать о главном; каждый это понял и увидел, что и другой понял. И Визин разозлился на себя за свои улыбочки и бормотания и довольно, резко сказал:
— Я знаю, с чем вы пришли.
Марго перестала улыбаться; морщинки разгладились; из-под правого глаза выглянула родинка. Это лицо было очень усталым, но взгляд болезненно горел.
— Вот видите, — проговорила она с облегчением. — А я тут дипломатии всякие…
Он уже не сомневался, что все придумки про «другие задачи», «лепидоптерологов» и прочий вздор убоги и жалки — им мог бы поверить разве что ребенок, но ни в коем случае не взрослый человек, рискнувший искать Сонную Марь; и потому нет смысла запираться, отговариваться, и вряд ли возможно им с Андромедовым незаметно, тайком исчезнуть из Макарова — тут на виду каждый шаг.
— Да, — сказал он, — я слышал эту легенду. В известной степени она меня заинтересовала. Как газолога. У меня отпуск. И я решил прогуляться в эти края. Коля составил мне компанию. Но то, что я узнал здесь, очень меня не вдохновляет. — Он теперь старался говорить как можно спокойнее. — Все сплошной туман, никто ничего не знает. «Вроде», «говорят», «кажется», «может быть»… Россказни, одним словом, ничего серьезного. Но меня, мои интересы понять можно. Можно понять и интересы журналиста Андромедова. Но простите, Маргарита Андреевна, как понять вас, ваши интересы? Ваши и ваших друзей. Старика, девушку, мальчика-казаха. Кто вы по специальности?
— Это не имеет значения, — поспешно ответила она, все также обжигая его взглядом. — Правда, совсем не имеет никакого значения. Конечно, мои и ваши интересы не совпадают, спору нет. У меня скорее личный интерес. Но ведь личный интерес — это тоже важно, тоже что-то значит, неужели не так?
— Я говорю с вами откровенно. — Визин насупился.
— Хорошо! — сказала она. — Мне надо кое-что забыть.
Он постарался выдавить снисходительную усмешку.
— И вы, взрослый и, судя по всему, образованный человек, верите в эту химеру? Приняли за чистую монету? Просто потрясающе!
— Герман Петрович! — Марго не отводила глаз, и это становилось невыносимым.
— Что?
— Это не так.
— Что не так?
— Это не химеры, Герман Петрович. И вы сами отлично знаете, что не химеры.
— Послушайте, ну, допустим, и в самом деле существует этот мифический источник. Допустим. И допустим, там действительно какие-то испарения. Как же вы можете вдыхать их, не зная о них ничего, кроме какого-то туманного намека в районной газете, кроме старушечьих россказней? Ни состава, ни свойств, ни механизма воздействия…
— Мне нужно кое-что забыть, — твердо повторила Марго.
— Я не спрашиваю, что вам хотелось бы забыть. Но как вы решились, не зная…
— Когда человеку нужно кое-что забыть…
