— Это же полнейшее легкомыслие! «Кое-что забыть»… А если вы забудете все на свете? Забудете, где находитесь, откуда приехали, имя свое забудете, забудете, что надо есть и пить? Что тогда? — Сдерживаться становилось все труднее.
— Герман Петрович! Уверяю вас, ни один человек не поехал сюда, не проконсультировавшись у кого следует, то есть — хоть как-то не подготовившись. А сейчас, когда вы, специалист… Вместе с вами, за вами… Никто, уверяю вас, не бросится в эти пары, очертя голову, потому что всем ясно, что важна доза. А про есть и пить никто забыть не может инстинкты не дадут. — Она снова улыбнулась, на сей раз совершенно естественной улыбкой, и Визин понял, что ему не отговорить ее, не переубедить ни за что на свете.
— Инстинкты, — тяжело повторил он. — Да. Странное, очень даже странное вы приняли решение.
— Тогда и другие приняли «странное решение».
— Наверно, и другие.
— Может быть, — согласилась она. — Когда речь о Сонной Мари… То есть, я хотела сказать, если уж дошло до Сонной Мари, тут на все решишься… Признаться, я думала, все будет гораздо проще: я приезжаю, мне все объясняют, показывают, я иду туда и… Иду сама, имейте в виду, не надеясь, не рассчитывая ни на каких провожатых…
— Ну вот вы приехали сюда. И все по-другому. И ничего не известно. Потому что, скорее всего, ничего такого вовсе и не существует в природе. Что самое разумное в подобной ситуации? Естественно, вернуться. О чем я, могу вам доложить, и подумываю.
— Нет! — Она замотала головой. — Не верю. Вы не вернетесь.
— Вы лучше знаете, что я сделаю?
— Да! — уверенно сказала она.
— Очень оригинально… В общем, Маргарита Андреевна, поступайте как вам угодно — да вы так или иначе никаких советчиков не послушаете. И все-таки, мой вам совет: подобру-поздорову возвращайтесь домой. Уверяю вас, выиграете во всех отношениях, и само собой забудется, что вам так необходимо забыть… Если бы я даже знал, где такой источник, или попытался бы его искать, то все равно бы не стал вашим проводником.
— Почему? — Плечи ее дрогнули, потом опали; она обессиленно села на дальний конец скамейки.
Визин тоже сел.
— Потому что я не имею никакого, — ни юридического, ни морального, никакого человеческого права помогать вам рисковать жизнью.
— Зачем именно рисковать? Зачем рисковать?
— Да как же не рисковать! Вы себе хоть представляете путь по тайге и болотам? Несколько дней и ночей! В поисках того, о чем никто ничего определенного не может сказать!
— Конечно. Я ходила с мужем на охоту. У меня винтовка.
— Да что ваша винтовка?! Когда все — сплошная авантюра!
— Почему авантюра? Разве я хочу обогатиться или прославиться? Или мне нужны острые ощущения?
— Скажите… Вы стали бы принимать таблетку, например, от головной боли, не зная наверняка, что она именно от головной боли? Ну — выкатилась, выпала из упаковки или коробочки, точно не известно, откуда выпала…
Она подумала.
— Может быть, нет… Но может быть, и да. Все зависит от конкретных обстоятельств. Может быть, я вначале вдохнула бы этот пар раз. Ну — два. И стало бы понятно, как он действует.
— И вы считаете, что это серьезно? Обдуманно?
— А вы считаете, что поехать сюда — каприз?
— Я повторяю, — сказал он. — Я вам не помощник.
— Я не одна. Со мной еще та девушка. Вера. Вы знаете. Ей очень тяжело. Ей, уверяю вас, еще хуже.
— Тем более!
— Что «тем более»?
— Тем более я вам не помощник.
— И ваша совесть позволяет вам оставлять других в беде? — с отчаянием спросила она.
— При чем тут совесть! — сдерживаясь, чтобы не крикнуть, выдавил он. При чем совесть! И какая такая у вас беда! Внушили себе…
— Если бы не беда, разве бы мы оказались здесь?
Визин уже не мог смотреть в это страдальческое, измученное лицо; он стал смотреть прямо перед собой и говорить в пустоту, чувствуя щекой ее пылающий взгляд. Они почти не слышали друг друга.
— Такое легкомыслие, такая безответственность…
— Как можно судить…
— Ничего не знать, не ведать…
— Вы пойдете туда, я убеждена…
— Совершенно не отдавать отчета…
— Мы могли бы — я и Вера… Мы не обременили бы…
— Вы же ничего не хотите слушать!
— Вряд ли вы потом пожалели бы… Вам, может быть, понадобится помощь, помощницы… Сами сказали — такой путь по тайге и болотам… Группой всегда лучше — вот, например, охотники… Вы явно не продумали все до конца…
Визин крепился изо всех сил.
— Поймите, Маргарита Андреевна. Я в самом деле ничего не знаю. И спутник мой не знает. Мы ничего не знаем о местонахождении этого источника. — Последнюю фразу он проговорил чуть ли не по слогам, словно она должна была быть записана нерасторопным протоколистом. — Мы ничего не знаем!
— Удивительно… Журналист не знает, о чем писал…
— Не мне же вам объяснять, что случайно услышанное, даже опубликованное, не может быть принято, так сказать, за руководство к действию. Мало ли что они там пишут, эти борзописцы. И почему вы ухватились именно за эту писанину?!
— Вы же знаете почему, Герман Петрович.
— Да не знаю я! Не понимаю! Не укладывается, представьте себе! Когда нормальный человек, в полном здравии и уме…
— А если у него выхода нет?
— Как это «выхода нет»? Почему «-выхода нет»?! Каким образом в наше время можно дожить до «выхода нет»?!. Хорошо. Все. Если вам так хочется прогуляться по тайге… Пожалуйста! Один из таких любителей уже третью неделю гуляет там. Ищет выход…
— Какая бессмыслица, какой позор, — скороговоркой пробормотала она. Местные ничего не знают, вы не хотите… Куда же нам? Куда мне?.. Я готова к вам в служанки, в рабыни…
— Что за бред Маргарита Андреевна!
— Они говорят: где-то там. — Кивок на северо-запад. — Как будто туда, в ту сторону ходили… — Лицо ее мгновенно сделалось немым, она словно провалилась в омут каких-то своих, тайных, никому неведомых дум.
— Вот именно! — оживился Визин. — «Где-то», «как будто»… Мало ли в народе ходит всяких россказней! — Слово бывшего волюнтариста из Долгого Лога, произнесенное сейчас уже трижды, показалось ему самым уместным. Было бы что-то действительно серьезное, давно организовали бы научную экспедицию, и опубликовали результаты ее работы. Надеюсь, вы понимаете, что всевозможные интересные явления природы не остаются без внимания компетентных людей и организаций. Ком-пе-тент-ных!
— Господи! Почему вы скрываете? — Она посмотрела на него с укором. Ведь вы и есть экспедиция!
— Я и мой спутник — экспедиция? Вы себе представляете хотя бы в общих чертах, что такое научная экспедиция?
— Представляю. Читала. Видела по телевизору. Они ведь тоже бывают разные, верно?
— Ну что тут скажешь! — Его передернуло.
— Это бесчеловечно, — произнесла она. — Я уже девять лет… девять лет пытаюсь рассуждать здраво, не быть легкомысленной и тому подобное… Эра распяливания… Простите. — Она достала платок.
«Еще несколько минут, — подумал он, — и я либо наору на нее, либо брошусь на колени и тоже заплачу… Девять лет, эра распяливания… Ну кто это вынесет?..»
— Вы понятия не имеете, как мы надеялись на вас…
— Кто «мы»?
— Мы… Все…
— Но почему, с какой стати вы на меня надеялись?
— На кого же еще?
— Вы ехали сюда и ни на кого не надеялись!
— Но потом…
Прошли горбунья и ее мать, Настасья Филатовна; протащились, неся за ручки огромную бадью; взглянули коротко и молча, поменялись руками, потопали дальше, скособочившись.
— Вот они, — сказал Визин, — это пасечниково семейство, они почему-то не идут к источнику, не рвутся его найти. Им, по-вашему, нечего забывать? Или уже забыли?
— Да, я знаю историю их семьи.
— Почему они позволяют себе не забывать, и живут со своим горем? Забыли бы и — с плеч долой. Чего проще! Ведь им тут так близко!
— Так ведь теперь здесь и в самом деле ничего не знают…
— А если бы знали, то воспользовались бы?
— Я не сомневаюсь. Зачем помнить то, что мучает? — Марго встала. Хорошо. Простите за беспокойство. Я им объясню. Скажу, что говорила с вами. Мы —
