экземпляров! И часов таких у меня нет!
— Да, но эти книги и его глубокие знания, подкрепленные тем, что он уже видел в кабинете дедушки, не помогли ему сделать более вдохновляющий выбор, он только что предал тебя, — подтвердила ее худшие сомнения горгона.
— Он всегда меня предавал, я уже почти привыкла — пошутила она.
— Вот и не отвыкай, чтобы меньше разочаровываться в людях! — рассмеялась в ответ горгона. — Мы ему приготовим небольшой сюрприз, твой «пространственновременной континуум», совсем как в «фантастике». Завтра будет опять вторник!
— Опять? — заныла девочка. — Вторник такой сложный день, едва вечера дождалась.
— А ну-ка, не ныть! — скомандовала горгона. — Пока не закончился сегодняшний день, ты отлично знаешь, что тебя ждет завтра. Твою тетрадку я заполнила сочинением о подвиге советского народа в Великой Отечественной войне из вузовского учебника. Тетрадку подписала. Но ты знаешь, о чем тебя спросят на других предметах, подготовься! Завтра в человеческом обличье явится гарпия по имени Аэлло, ты с ней еще столкнешься.
— Я вас больше не увижу?
— Как знать! Постарайся просто… больше верить себе, ведь завтра ты не будешь знать точно, правда ли то, что сейчас видишь, тебе это будет казаться сном. Ты не будешь знать наверняка, что из всего увиденного и услышанного — Явь, Правь или Навь. Но когда ты проснешься, помни, что в самом начале ты должна создать гимн Прекрасному Слову! А свой первый эпос посвяти моей несчастной сестре, очень тебя прошу! У меня таких встреч еще не было…
Проснувшись утром следующего дня, она никак не могла избавиться от дежавю, будто бы вчера уже был именно этот день. Она бы не отказалась прожить еще один такой же день, потому что весь этот день ей невероятно везло, будто обо всем, что может с ней произойти, она знала заранее. Она получила пятерки по всем предметам, написав на «отлично» контрольные по физике и математике.
Только почему-то в тот день она с тоской ждала урока литературы, которую всегда любила. Предчувствия ее не обманули. В класс, вместо их старенького учителя литературы, относившегося к ней с симпатией и добродушием, в класс вошла странная женщина с колючим взглядом. Внешне она очень напоминала портрет головы Медузы с портрета Караваджо, который она где-то видела, только никак не могла вспомнить, где именно. Этой женщине очень пошли бы черные гадюки в волосах, гармонируя с ее резкими порывистыми движениями. Только у Медузы глаза были теплые, светло-карие, а у этой они отливали перламутром.
— А где Иван Алексеевич? — протянул с задней парты полный мальчик по фамилии Кургузкин, привыкший спать на уроках литературы.
— Какой Иван Алексеевич? — завизжала женщина, я у вас всегда вела литературу! Что, со вчерашнего дня забыли?
— У нас по понедельникам нет литературы, у нас в понедельник физкультура! — нагло заявил ей Кургузкин, за которым раньше никогда не водилось подобной смелости.
— Сегодня среда, ты совсем уж? — повернулся к нему ее сосед сзади.
Закончить он не смог, потому что весь класс утонул в хохоте и общих криках оконфузившемуся мальчугану, решившему, будто у них нынче среда вместо вторника. Как же им всем было смешно, когда их правильный, на редкость рассудительный отличник решил, будто наступила уже среда! Он даже не обратил внимания, что учится по расписанию вторника! Может, ему надо ночевать в школе, чтобы этот праздник никогда не кончался?
Но все умолкли, когда женщина, как две капли воды похожая на портрет Караваждо, взмахнув руками, как крыльями, пронзительно закричала: «Где она? Говори немедленно!»
Ее сосед испуганно вытянулся перед ней и, тыча рукой ей в спину, сказал: «Вот она вчера с ней о Маяковском говорила! О партии еще плохо говорила! Упоминали Геракла! У нее там тетрадка с сочинением неподписанная!»
Тетрадь лежала на учительском столе, новая учительница подлетела к ней и неловко взяла в руки, будто с трудом пользовалась пальцами. Ее лицо было очень изменчивым, нисколько не скрывая обуревавших ее чувств.
— Ты лжешь! Здесь сочинение о каком-то Бакланове, а не о Маяковском, а тетрадь подписана… Ты лжешь мне? — сказала она почти спокойно, но у детей от ее голоса пошли мурашки.
— Да нам про войну сочинение Иван Алексеевич задавал! — заорал от страха с задней парты Кургузкин. — Мы никакого Маяковского не проходили! Нам его не задавали! Мы Конька-горбунка проходили!
Пока весь класс орал вскипавшей гарпии, что им задавали «про Конькагорбунка», она повернулась к соседу, с ненавистью пялившемуся на свои руки, и тихо сказала: «Ты просто бредишь вслух! Твои фантазии меня иногда просто пугают!»
Чуть громче она добавила: «Сейчас у него будет и семь пятниц на неделе!» Ее замечание утонуло в общем хохоте одноклассников. Она подняла руку и любезно предложила: «Хотите, я из Конька-горбунка про Жар-птицу наизусть почитаю?..»
Учительница, вышедшая на замену Ивану Алексеевичу, все больше становясь похожей на большую всклокоченную птицу, растеряно кивнула ей головой, сверкнув большими серьгами с удлиненными драгоценными камнями, отшлифованными «под старину».
5. Телксиепия
В офисе продюсерского центра «Аполлон» с самого утра царили суета и оживление. В приемной с чашечкой кофе, в окружение всех мужчин ее фирмы, выставив практически до противоположной стены длинные ноги на высоких каблуках, сидела звезда андеграунда — Лина Воровская. И, как Эрато заявил как- то олигарх Бероев: «Не притянутая за уши, а настоящая «икона стиля»!»
Эрато, так и не сумевшая добраться до дома после диких событий минувшего вечера и еще более дикой ночной погони, сразу же поняла, что режиссер автобиографического фильма «Нет смерти для меня» и автор нашумевшего бестселлера «Обладать и принадлежать» — явилась к ней в офис с утреца пораньше, еще и успев покурить у нее прямо в приемной. Она нисколько не сомневалась, что все ее мальчики, знавшие, как она не одобряет эту вредную привычку, уговаривали жеманничавшую Лину: «Курите-курите! Не стесняйтесь!» Ну, точно! Еще и притащили из ее кабинета хрустальную пепельницу в виде ракушки, которую она держала для випперсон, не следивших за своим здоровьем.
Конечно, отчего бы при первом же появлении ее «неподражаемой, изысканной и своеобразной»
