Она забыла, что когда-то любила ходить в театры, благо Москва была в ее распоряжении, позабыла про выставки, классическая музыка тоже осталась в прошлом.
Только Лера всю дорогу щебетала, что им надо выбраться в театр… Вот и сон в руку!
— На «Евгения Онегина» с Лемешевым в царскую ложу не протолкнуться, — недовольным тоном сказала сидевшая рядом с ней дама в синем бархатном платье и черном страусовом боа. — Да и попасть, конечно, в оперу хотелось бы не к каватине, а к увертюре. Но боже, как он хорош! Это послевоенная постановка 1946 года, сейчас ему всего 44 года, голос просто тает! Редкое дарование! А партию Берендея он сам выбрал когда-то для дебюта в театре.
— А вы… кто? — запросто поинтересовалась Вероника, понимая, что раз это всего лишь сон, то и лишние церемонии ни к чему.
— Конь в пальто! — резко ответила дама, поводя белоснежными плечами под пышным боа. — Вторая горгона Эвриале приветствует тебя, третья муза Урания!
— Мне вообще никогда ничего подобного не снилось, — нисколько не обидевшись, блаженным тоном сказала Вероника. — А что должна делать муза Урания?
— Мне кажется, ты должна заниматься тем, чем уже занимаешься, — фыркнула дама. — Раньше муза Урания занималась астрономией, являясь олицетворением звездного неба, считаясь воплощением возвышенной, небесной любви. Владеет силой созерцания и размышления… Ну, хоть что-то из названного тебе близко?
— Я в детстве так любила астрономию! — призналась Вероника. — А любовь мне нынче светит только небесная. Да и осталось только созерцать…
— Ну, ты ведь уже много достигла этим… созерцанием, — напомнила ей Эвриале. — Ты уже спасла Каллиопу от уничтожения по спискам.
— «Мадам Огурцова» — Каллиопа? — уточнила Вероника.
— Конечно! Она тебе не сказала? А вообще хоть что-то сказала?
— Она сказала Анне, что мы — Урания и Эвтерпа, — вспомнила Вероника.
— Этого достаточно, — успокоилась Эвриале. — Вообще вам предстоит очень необычная и страшная зима. Все гарпии начнут уничтожать Каллиопу, а здесь, в театре младших муз ждет суровое испытание. И без вашей помощи им не выстоять. Знаешь, почему мы попали именно на «Снегурочку»?
— Потому что нас ждет зима? — рассеянно спросила Вероника.
— Зима ждет в России всех сразу после лета, — оборвала ее Эвриале. — Опера «Снегурочка», как и «Евгений Онегин» — в русском искусстве триумф взаимного творчества младших и старших муз, слияние литературы и музыки, классического искусства… Но «Снегурочка» — чудесная сказка, которую вы все должны повторить! А ты — муза, зовущая покинуть внешний хаос и суету бренного мира и погрузиться в созерцание величественного бега звезд, который является отражением человеческой судьбы. Ты — воплощенная сила познания, которая тянет к высокому и прекрасному…
— Я сейчас бухгалтер, наблюдающий, как российские деньги тянутся к прекрасным оффшорам, — с грустью констатировала Вероника.
— Тебя выбрала Каллиопа, а она не ошибается, — строго поправила ее Эвриале. — Даже это вам как-то должно пригодиться! Меня лишь удивляет, что четыре старших музы… женщины. Это, конечно, как- то станет понятнее со временем, но раньше все четыре музы были мужчинами. Представь себе, одной из них был и автор этой оперы.
Ты даже представить себе не можешь, как ему поначалу не понравилась эта сказка Островского. И вот однажды зимой, после многих неприятностей, он вдруг решил перечитать эту сказку, которую считал глупой и наивной. И он будто прозрел, ощутив ее удивительную поэтическую красоту… И больше для него не было лучшего сюжета и лучших поэтических образов. Что-то такое нужно сейчас и от вас! Вы должны растопить сердца! Посмотри, в зале люди, пережившие войну, а какие у них одухотворенные лица… Посмотри, они чувствуют всем сердцем смысл этой чудесной вещицы с переходом от снежного холода — к неудержимой страсти! Именно здесь наиболее ярко воплощается мысль о великой преображающей силе искусства…
— Но это же всего лишь сон! — с отчаянием воскликнула Вероника, не понимая, почему ее собеседница так серьезно относится к происходящей вокруг фантастике.
— Ты мне не веришь? Не надо верить мне! Поверь в себя! На твоих глазах, одним словом Каллиопа обрушала самые тайные и тщательно подготовленные замыслы! Прибавь к музам свою силу, замкни эстетическую триаду… или как это у вас там называется? Вы должны составить круг и растопить сердца!
— Я… я не смогу! — в отчаянии замотала головой Вероника.
— Тогда она погибнет!
— Ну, хорошо!
— Знаешь, кого ты мне напоминаешь? — улыбнулась Эвриале. — Одного древнегреческого поэта по имени Архилох. Его отец происходил из аристократического рода, а мать была рабыней-фракиянкой. Как незаконнорожденный сын, социальной перспективы на родине не имел и избрал карьеру наемного воина. От этого у него остался какой-то комплекс… Но главное, он вываливал это все… из такого же чувства правдивости… или справедливости, не знаю! Вот как ты! Вечно грызешь себя за что-то и не веришь себе самой. Архилоху говорили, что он напрасно сообщает о себе все худое! Кому надо было знать, что его мама — рабыня? Лучше бы папу одного назвал, верно? Но нет! Потерял на поле боя щит — опять сообщил в стихах всей Греции. Но стихи у него были на редкость великолепные.
— Это сейчас даже в переводе трогает, а тогда… про сердечный ритм, сокрытый в жизни… не писал никто. Никто, кроме той, которую ты боишься признать Каллиопой, хотя уже точно знаешь, кто она.
