– Не путайте, пожалуйста! Ваша жена погибла из-за вас! Вообще все из-за вас! Навязались на нашу голову!
Я задохнулся от возмущения.
– Да вы же… вы же… убийца! – ошарашенно произнес я. – Отравительница! И на свободе…
– Ничего подобного! Я никого не травила! Никто не заставлял вашу жену пить виски! Я ее вообще не знала, никогда не видела, а потому не могла желать ей смерти!
– Тем не менее она умерла!
– Да! В конце концов, суд квалифицировал мои деяния как убийство по неосторожности. От умышленного убийства оно отличается тем, что в таком случае нет намерения вызвать смерть! Неужели вам непонятно, что я не хотела смерти вашей жены!
– Да, но вы хотели смерти Евы!
– С чего вы взяли? – холодно спросила Анна, неприятно усмехнулась и посмотрела на меня, как на душевнобольного, с жалостью и презрением.
– Но вы же согласились, что в ампуле был яд!
– Вы ошибаетесь, мы с вами вообще не говорили о ядах. Где бы я могла достать яд, сами-то подумайте! Я действительно приносила сестре ампулу… С сильнейшим снотворным. Она давно мучилась бессонницей и просила меня об этом. Ваша жена по неосторожности выпила из стакана с растворенным лекарством, что наложилось на сильное алкогольное опьянение. Все это в сочетании вызвало острую сердечную недостаточность и как следствие – летальный исход!
Анна говорила быстро и бесстрастно, будто читала заученное и давно осточертевшее стихотворение.
– Что вы такое несете? – Я обомлел от ее наглости. – Я же сам достал ампулу из машины Германа… И вы мне признались, что…
– Чушь! – перебила меня она. – Я ни в чем вам не признавалась!
– Да как же… Да вы же… Это вообще… – от волнения я опять перестал заканчивать предложения, а женщина, стоящая передо мной, была абсолютно спокойна.
– Яд – это ваши пьяные фантазии! – сказала она.
– Пьяные? Почему вдруг пьяные?!
– Да потому что был предновогодний вечер, вы хорошо приняли на грудь, вот и насочиняли.
Я в изнеможении привалился к картине Оллингтона. Мне хотелось втиснуться в нее и найти прибежище среди геометрических плоскостей. Я даже готов был к тому, что они, эти плоскости, перережут и меня на несколько частей, как изображенных на полотне людей. Тогда не пришлось бы слушать эту женщину…
– То есть на самом деле вы белая и пушистая?.. – проговорил я. – А я… сумасшедший.
– Заметьте, не я это сказала!
– Но Ева… Я не понимаю, почему она допустила пересмотр дела. Из-за вас же погиб ее муж!
– Вы опять что-то путаете, милейший! – Анна неприятно рассмеялась. – Это из-за вас погиб ее муж! Скажите спасибо, что вас за это не осудили, а ведь могли.
– Не могли! Были свидетели, которые видели, как Герман Панкин сам шагнул под мою машину!
– Свидетелей можно найти любых! Интернет пестрит объявлениями типа: «Мы увидим все, что пожелают клиенты нашей фирмы»!
Я ошарашенно смотрел на женщину и медленно прозревал. Как же я сразу не догадался, что все дело в деньгах, в больших деньгах… Конечно, она же сестра Евы… У нее же тоже наверняка денег – куры не клюют…
– Ну, я вижу, что вы все поняли правильно! – Анна опять усмехнулась. – А теперь будьте любезны все же объяснить, что вы делаете в квартире моей сестры!
Я понял, что дальше не готов обсуждать тему ее освобождения. Пока не готов. И потому можно, пожалуй, ответить на поставленный вопрос:
– Видите ли, Ева пропала… Я…
– Она не пропала, – опять перебила меня Анна. – Ева в клинике.
– В какой клинике?! – Я с удивлением отшатнулся от этой ужасной женщины, но поскольку позади меня по-прежнему была картина, я пренеприятно стукнулся о раму затылком.
– В наркологической. Она слишком много пьет.
– Нет… Погодите… Этого не может быть! Я подвозил ее домой… где-то час назад… Она была совершенно трезвой!
– Вы просто не знаете алкоголиков. Им хватает трети стакана, чтобы впасть в полную прострацию. Чтобы опьянеть до потери рассудка, им и пятнадцати минут достаточно. Впрочем, я совершенно не обязана вам все это объяснять. Это вы объясните мне, как попали в чужую квартиру!
– Я… Я просто… Двери были открыты…
– Опять открыты? – Анна сморщилась. – Говорю же, что она совсем спилась…
Я вспомнил, как выглядела Ева в детском доме. Она была взволнована, расстроена, но никак не походила на опустившуюся алкоголичку, которых я на своем журналистском веку тоже повидал немало. Что-то не срасталось… Что-то во всем происходящем было не так, чувствовалось что-то противоестественное и даже жутковатое.
– Мне кажется, вы опять затеяли… – начал я, но Анна очередной раз не дала мне договорить:
– То, что я затеяла, вас никоим образом не касается, а потому я прошу вас покинуть квартиру!
– А если я не покину?
– А если не покинете, я все же сдам вас полиции. И вас арестуют за взлом квартиры моей сестры!
– Но я ничего не взламывал!
– Даже если и так, вы открыли ее украденными у моей сестры ключами. Кроме того… – Анна опять усмехнулась и показала на мою куртку, – у вас из кармана торчит кошелек Евы.
Я похолодел. Ответить на эти ее слова мне было нечем. Из кармана куртки действительно торчало удлиненное дамское портмоне вишневого цвета. Объясняться и оправдываться смысла не было. Я достал портмоне и бросил его на мягкий диванчик под картиной. Конечно, у меня хватило бы сил и ловкости, чтобы заломить этой стерве руки и привязать ее к барной стойке в кухне, например, длинным шарфом Евы, что брошен на тот же самый диванчик. Но что я буду с этого иметь? Ясно что: кражу, разбой, нанесение тяжких телесных… Пожалуй, не стоит так подставляться. С Анной надо бороться ее же методами. Правда, нормальному человеку, каким я себя все же считал, придется наступить на горло собственной порядочности, чтобы до этих методов опуститься… Но я это сделаю! Я буду не я, если не сделаю! В память о Лизе!
Я вышел из квартиры. Анна, глядя мне вслед, презрительно улыбалась. Она сразу заперла за мной обе двери. Я постоял на лестничной площадке, соображая, что предпринять в первую очередь. Ничего умного в голову не приходило, и я решил для начала забраться в свою машину, как в крепость, и чуть передохнуть от переизбытка впечатлений сегодняшнего дня. Возле машины я сунул руки в карманы джинсов, чтобы достать ключи, и наткнулся на мобильник Евы, который так и не выложил. Вот оно! До того, как явилась Анна, я же хотел просмотреть телефонную книжку ее сестры! Может, наткнусь на полезного человека!
Ни одного родственника Германа Панкина я не обнаружил. Такой фамилии в телефонной книге Евы не значилось вообще. Зато я нашел телефон Слесаренко Е.Г., адвоката. Недолго раздумывая, я позвонил Слесаренко.
– Добрый вечер, Ева Константиновна! – раздался у меня в ухе густой и раскатистый мужской голос. – Чем могу быть полезен?
– Это не Ева… Это ее… друг… – начал я. – Меня зовут Игорь Вишневский. Я работаю в газете… но… конечно, не в этом дело… Понимаете… мне кажется, что Ева Константиновна в опасности… Мне бы хотелось с вами поговорить… не по телефону…
Какое-то время Слесаренко молчал, видимо, размышляя о том, что услышал, потом спросил:
– А как я пойму, что вы ее друг?
Я смешался, тоже помолчал, соображая, как лучше ответить, и сказал следующее:
– У меня нет возможности сейчас это вам доказать в полной мере. Единственное, что я могу, это только дать понять, что многое о ней знаю. Например, я в курсе, что ее сестра Анна получила два года условно,
