Хозяйка мельницы

Евгения Демина ХОЗЯЙКА МЕЛЬНИЦЫ

Как рассказывают об этом свеи

Ясени битв
Коня пастбищ Ньорда
Вели к берегам
Гардарики южной,
Даритель колец,
Кнудсен Аскольд,
Явился вручить
Ключи Лёбенмейр,
Сестре Вёльдицлейва,
Конунга руссов.
Но вместо звонницы чаш
Увидели волки
Сражений бурю
Мечей: бесчестные
Венты и руссы
Не мирно их встретили.
Восемью восемь
Ночей точёных
Посланниц супруги
Морей Хозяина
Зерцала бури
Тростников Истого
Принимали, покуда
Ясени Фрейра
Их не сломили,
Покуда Драгенмейр,
Союзник руссов,
Не свергнут Аскольдом
Был, покуда
Древо драгоценностей
Не взяли свеи…

Как рассказывают об этом славяне

В лето… приидоша на Коростень варязи, иначе зовомые Русь, соуз с князем заключити. Но приидоша следом радимичи, приведши хозары за собой, и певкины, и прочие поганые, и повоеваша земли древлянския, и попортиша земли и скот, и пошед князь древлянский на радимичи, принявши помочь от варягов, и возвратиша своих девиц полонённых и добро отнятое, и полониша многия люди радимичския…

Как было на самом деле

Волкодлак и соколица

I

Над деревьями взмыли птицы. Рассказали: скоро ждать гостей.

Владислав улёгся на траву и смотрел на вечереющее небо. Молозивом растекались облака. Костёр точно доил их, быстрыми пальцами сцеживал белесые дымные струи. Жаден ты, Огонь Сварожич, больше обратно расплёскиваешь, ажно сучья хрустят — не терпится тебе. Кто ж из них кого пьёт? Небо — Огонь, иль Огонь — Небо?

По прогалине расхаживали разгнузданные кони.

Явились братья — с хворостом и ягодами, низанными на стебельки.

Костёр зачавкал ветками. Младшие уселись на плащи, засвистели в соломинки. Протянули брату ещё несколько, он слизнул с них червонную низь.

Вернулся старший. Нёс котелок с водой. Послужи-ка нам, Огонь. Вот тебе вода, вот ягоды, вот тетерева — угощайся.

Тревожно всхрапывали кони. Рассказали то же, что и птицы. Духом тянет из лесу — придут чужаки. Милости просим на трапезу. Лютым вскормлены, еды не жалеем.

Понимал Владислав животных — давно научили, ещё когда в лес увели с одногодками: воинских премудростей осваивать. Тяжело было учиться — иные себя забывали. А он не забыл. Имя своё помнил: Влеком звали. Волком. После уж нарекли Владиславом. За глаза — Волкодлаком. Серую масть не выведешь. А с такой породой стыд — зверей не понимать. Вот и научился. Правда, свою речь на месяц отшибло. Но по новой луне возвратился язык, и остался он только в выгоде. Днём — в луде, [1] на пиру, ночью — в шкуре, бору. Поутру — при мече, в ночь — при лунном луче.

По глазам узнавали в нём зверя — по сверкающим, чёрным, да с дикой косинкой. Круто вьются смоляные волосы, лице изжелта-смуглое, остроносое, остроскулое. Кровь ведь как река течёт по жилам: здесь смешались и вольный Дунай, и волошские водограи, и полесская тихая речка, и ясские[2] стремнины.

Вот у старшего, Светозара, взяли верх полесские ручьи. Глаза круглее, не сверкают, а блестят жидким блеском, словно рябь по воде. Щёки — медной чеканки, не желтеют — краснеют от солнца. Вон как пламя их высвечивает. Любо-дорого глянуть. Точно идол ромейский — говорят, у тех лица как живые… Отнин любимец… Флягу откупорил… Растерял ты своё молодечество, брату, как оженился. От всей удали и осталось — пировать да веселиться. Через то, видать, и жена твоя третий год выкидывает.

Уж младший — Братислав — век бойником останется, до смертного одра. Очи — омуты недобрые, заглянёшь в них — затягивают. Питает его реку подземный ключ, из тех, что не дадут иссохнуть Хвалынскому[3] морю в горячих степях. Была и степнячья кровь в роду их, только спрятала русло, проступила лишь в третьем брате. Так и прозвали его — Булгарин. Да Булгой[4] — за норов беспокойный.

А погодок его — Святополк — тих, молчалив, дик — что волохи, в своих кожухах волной[5] наружу. Тонкий, лёгкий, но силы не на пятнадцать лет, старших забарывает. То-то бровь заломил, на Светозарову флягу косится, жеребчик