в темницу вместе пойдем.
«Пойдешь ты в темницу, тетерев лысый», – подумал Шура и сказал:
– Тогда бери меня к себе, Михаил Сергеевич. Все, что могу, отдам на благо Отчизны.
Он провожал Горбачева до трапа, а в душе его бурлила радость. Судьба неожиданно повернулась к нему лицом. Конечно, дело не во второстепенной должности директора института. Дело в личной дружбе с человеком, который почти неизбежно станет новым главой государства.
Когда Шура доложил об успехе Гольдштюкеру, тот не проявил видимого восторга, а деловито сказал:
– План начал осуществляться. Имей в виду, Горбачев – человек быстрый, он может вызвать тебя в Москву в скором времени. Надо готовить условия связи на Россию.
– Ты что, с ума спятил? В Москве я с вами не встречался и встречаться не буду. КГБ нас выследит и подвесит за яйца в течение месяца. Категорически нет.
– И как же ты представляешь сотрудничество с нами? Или, может быть, ты решил сказать нам «до свиданья»?
– Это ты поначалу меня за дурака принимал, но сейчас-то, надеюсь, мнение у тебя изменилось. Если мы с Мишкой дело до катастрофы доведем, где я прятаться буду? Кроме Америки, у меня вариантов нет. Поэтому сотрудничать не прекратим, а встречаться будем во время моих командировок за границу. Благо, сейчас члены ЦК по всему миру шастают, ну а мне как директору мирового института и сам Бог велел. А четырех-пяти встреч в год нам с тобой хватит, чтобы стрелки подвести. Что без толку воду-то толочь. Все ведь ясно.
Через два месяца чета Бабакиных покинула столицу северной страны и вернулась в Москву. Как и много лет назад, Шуру переполняло ликование. Только теперь, имея за спиной большой опыт, он ничем этого ликования не выдавал.
Глава 8
1988 год. Аристарх читает статью Бабакина
В стране творилась небывалая вакханалия черных сил. Гигантский пропагандистский вал раскатывал паровым катком пролетарскую империю, не оставляя ни одного положительного момента во всей ее семидесятилетней истории. Многие люди, до недавних пор полагавшие, что жили в нормальной стране с нормальным народом, впадали в депрессию и безнадежность. Узнавать о себе так много плохого было невыносимо трудно. Страна приближалась к состоянию психоза.
Было неспокойно и Аристарху. Его, отсидевшего немалый срок в лагерях, не пугали человеческие страсти. Как часто ему приходилось видеть столкновение характеров, граничащее с убийством, как много самых низких и самых высоких людских черт открыла ему зона. Но сейчас, читая захлебывающиеся ненавистью статьи в «Огоньке» и центральных газетах, слыша истерический надрыв новых разоблачителей и ясно улавливая нотки фальши в их голосах, он понимал, что начала слабеть вся оснастка советского корабля. Куда бросит этот корабль, если оснастка окончательно обрушится? Большинство новых критиков еще вчера были видными советскими публицистами и политиками. И вдруг, словно по какому-то волшебству, они изменили свое мировоззрение, стали на себя не похожи. Ясное дело, что они отрабатывают новый заказ, просто заказчик поменялся. Аристарху приходилось сталкиваться с такой категорией людей в лагере. Там быстро открывалось, что вместо настоящего стержня внутри у них спрятано всего лишь приспособленчество, а зона ломает приспособленцев жестоко и безжалостно. Из них делают лагерных париев, презираемых каждым. Были среди диссидентов и сильные духом люди, но странным образом, сегодня их голосов не слышно. Они получают свободу, уезжают в Израиль или Америку, но по какой-то неведомой причине не путаются с коротичами и голембиовскими. Видно потому, что знают настоящую цену свободе. Комлев всерьез думал о том, что сегодняшним оракулам, прежде чем выскочить на самые высокие перестроечные трибуны, стоило бы при советской власти хлебнуть немного лагерной похлебки. Глядишь, дело пошло бы по-другому.
Еще Аристарх радовался тому, что после долгой душевной тундры у него, наконец-то, все сложилось на личном фронте. После выхода из заключения пять лет назад он поселился неподалеку от Дубравлага в старинном русском городке Темникове, который по необъяснимой прихоти хозяев политической карты СССР был отнесен к территории Мордовии. Мордва населяла здесь кое-где округу, а в Темникове во все века обитали русские. Вообще среди горожан уже многие века неискоренимо жила версия, согласно которой к зачатию первых темниковцев приложил руку (или что там еще) Илья Муромец.
Темников, как и любой старинный русский город, не таил своих корней и не стыдился своего происхождения. Здесь до сих пор можно было увидеть бабушек, приходивших на рынки в самотканых сарафанах своих матерей, кое-где на окнах продолжали красоваться ситцевые вышитые занавески и герани, а свадьбы и другие праздники сопровождались голосиситым криком тальянок, частушками и плясками народа посреди улицы.
В год освобождения Комлева советская власть еще чувствовала себя крепко, и у Аристарха не было надежды на то, что Питер примет его в прежнем качестве. Постоянное внимание КГБ, опаска и неприязнь бывших товарищей, необходимость заново устраивать жизнь где-то по соседству с Верой теперь уже на положении человека второго сорта привели его к решению начать с чистого листа и поселиться там, где его никто не знает.
На этот раз Господь распорядился не медлить с устройством личной жизни Аристарха после долгой отсидки, и все стало происходить с той стремительностью, которую испытавшие ее люди называют необъяснимой.
Первым делом, которое Комлев должен был исполнить по новому месту жительства, являлось получение паспорта на основании справки об освобождении. Еще не имея постоянного угла, Аристарх прибыл в местный райотдел милиции, в котором заодно умещался и паспортный стол. Выходя из кабинета начальника паспортного стола, которому он сдавал заявление, Аристарх натолкнулся на молодую женщину, шагнувшую ему навстречу. Они не сумели ловко разминуться, слегка соприкоснулись, и, извиняясь, он увидел ее улыбчивый и любопытный взгляд. Появившись через несколько дней снова в паспортном столе, Комлев обнаружил эту женщину сидящей за столом в приемной. Она улыбнулась Аристарху как старому знакомому и сказала:
– А я знаю, у кого Вы поселились. У бабки Анфисы, – и засмеялась.
Аристарху тоже стало весело, и он спросил:
– А почему это смешно?
– Бабка Анфиса – колдунья. Она Вас приворотит и заставит на себе жениться. После этого оба стали хохотать.
Просмеявшись, Аристарх уточнил, правда ли, что бабка волхвует. Валентина, так звали женщину, подтвердила этот антинаучный факт. Правда, народ к ней идет в основном заговаривать зубную боль и бородавки. На остальных направлениях медицины бабка дает сбои.
Аристарху было так легко разговаривать с новой знакомой, что он и сам не заметил, как они переходят с темы на тему, как он поведал о себе, а она очень просто рассказала в ответ, что находится в разводе, мужа попросила съехать сама, потому что любовь кончилась, что у нее дочка-подросток учится в сельхозтехникуме, о том, что она любит свой Темников, хотя многие считают его скучным и провинциальным.
Она понравилась Аристарху и внешне. Довольно высокая и легкая фигура, миловидное лицо с серо- карими глазами и очень улыбчивым ртом. Казалось, Валентина готова ответить улыбкой на любое обращение к ней. Необычная, очень мягкая манера речи, нескрываемая, видимо, идущая от природы скромность – все в ней очаровывало. Его не покидало ощущение легкости от ее присутствия, и, поговорив с Валей больше часа, Аристарх, наконец, сказал:
– Валентина Ивановна, мне так легко с Вами, так хорошо, что хочется еще больше времени вместе проводить. Но в кино вроде бы приглашать не очень удобно, не дети мы, а куда еще – не знаю.
Валентина просто ответила:
– А Вы пригласите погулять. У нас тут округа красивая. Одно удовольствие.
На следующий день к вечеру они встретились как старые знакомые и пошли на окраину города, где за холмы и перелески опускалась заря. Что-то необычное творилось у них обоих в головах и душах, что-то необъяснимое. Они шли по пустынной дороге и молчали. Над горизонтом медленно садилось в лиловые
