облака раскаленное светило. Уже наплывала вечерняя сырость, и первые молочные клочья тумана засветились в низинках. По кустам отпевали последние песни лесные птахи. Они шли и слушали в своих душах музыку красоты, такую великую и торжественную, исходившую и от малинового заката, и от того, что вокруг них происходит невидимое вращение таинственных сил, которые трудятся для того, зачем Господь сотворил Землю и человека – ради появления между ними великого блага любви.
Вскоре Аристарх поселился у Валентины в ее доме, в деревеньке рядом с Темниковым, стал работать истопником в кочегарке районной средней школы и был счастлив так, как бывает счастлив человек, точно знающий, почем оно, это счастье.
Появились у него в Темникове и знакомые. Первым стал Микула Селянинович, он же многолетний кочегар темниковской школы, в напарники к которому устроился Комлев. Аристарх часто с улыбкой вспоминал их первую встречу. Завхоз школы Саня Мышкин привел в кочегарку нового работника рано утром, когда занятия еще не начались. В распахнутую дверь вместе с посетителями влетел свежий утренний ветерок, и на дощатом топчане шевельнулась куча тряпья, из которой раздался рыкающий голос:
– Дверь закройте, архангелы. Вам тут не курорт.
Потом из кучи появилась могучая мохнатая рука, которая отбросила засаленное ватное одеяло в сторону и обнаружила двухметрового пожилого мужика, сивую гриву и бороду которого явно обрабатывал местный визажист с помощью портняжных ножниц.
– Ну?
– Вот, Микула Селянинович, привел тебе напарника. Теперь в сутки через сутки будете кочегарить.
– А теньга?
– Теньга будет малость поменьше. С полторы ставки я тебя снимаю.
Мужик потряс лохматой головой и, наконец, внимательно взглянул на Аристарха, на его поджарую фигуру и аккуратную интеллигентскую бородку:
– Это что за ссыльный поселенец такой? Среди кочегаров таких отродясь не водилось.
Аристарх решил отрекомендоваться:
– Точно, имел отношение к местам заключения по политическим статьям. Сейчас начинаю жизнь с чистой совестью.
Мужик потянулся, обнаруживая могучую грудь:
– Это хорошо, что политический. Значит, сможешь на мои непростые вопросы отвечать. А то до тебя у нас бывший жулик работал. Он не смог. Пришлось изгнать его из этого скорбного места. Ну, давай знакомиться. Меня по паспорту Николаем Силуяновичем обозначили, но население Микулой Селяниновичем кличет. И ты зови меня просто, по-дружески: Микула Селянинович.
В разговор вмешался Мышкин:
– Он у нас раньше в местных силачах значился. Среди его подвигов есть несколько героических. Что, Микула, рассказать про «воронок»?
– А что рассказывать, опрокинул я его в пруд вместе с представителями власти, вот и все.
– За что же так?
– За надо. Я, понимаешь, на пруду с одной знакомой отдыхал, никого не трогал. Правда, малость водочки выпил и отдыхал. А эти, в «воронке», приехали тоже отдыхать, но выпили больше. Машину прямо рядом с берегом поставили. Вот так, значит. Всех я их наперечет знаю, все мне во внуки годятся. Они над знакомой моей пошутили, мол, нашла себе гриб трухлявый. «Гриба трухлявого» я им не спустил. Сначала в автомобиль загнал, а когда они мне стали оттудова грозить, я его с берега в воду и перевернул.
– И что, ничего за это не было?
– Как не было. Три года условно за хулиганство.
– Что-то мало!
– Чай, у нас Темников, народ на суд приходил понимающий. Все же знали, что милиционеры выпимши были. Судьи-то, поди, тоже живые люди. Да и не пришиб я никого.
Когда Комлев с Мышкиным вышли из кочегарки, завхоз сказал:
– Хотите, удивлю Вас? Угадайте, сколько Микуле лет?
– Думаю, все пятьдесят.
– Ему в этом году семьдесят исполнилось. А он со знакомой на пруду…!
– Действительно, народный богатырь.
Как потом оказалось, Микула был человеком компанейским и простым, но к философическим беседам совсем не склонным.
Со временем у Аристарха появилось и любимое место для хорошей погоды – скамейка перед фасадом дома, который смотрел на юг. Он любил греться на солнышке и читать газеты, а заодно поглядывать, как солнце скатывается за лес, как темнеют небеса, и небо набирается сонливой фиолетовой тяжести.
Вот и сейчас Аристарх читал передовицу в «Правде», написанную членом Политбюро Александром Бабакиным, и пытался свести концы с концами. Для него не была загадкой природа этого человека. Напротив, Бабакин являл собою довольно распространенный типаж политического мародера, готового очистить карманы любого павшего бойца и перебежать на ту сторону, где банка консервов тяжелее. Сколько их, людей с хватательным рефлексом и пещерным сознанием прибилось к руководящим постам в партии после смерти Сталина! Диктатор тоже делал много кадровых ошибок, которые и привели его к преждевременной смерти. Он сам создал вокруг себя круг самых отъявленных хищников. Однако в партии в целом он сумел вырастить слой политиков и управленцев, которые уподоблялись ему самому: далеких от примитивного стяжательства, по-настоящему патриотичных, сильных духом и характером. Авторитет партии тогда держался именно на них. Но все они были обречены на вымирание с приходом к власти Хрущева, который горел желанием «обновить» партийное руководство по той простой причине, что оно слишком хорошо знало, какой свиньей он является и в политических, и в человеческих делах. Хрущевское обновление привело в руководство первую волну людей, далеких от партийных принципов и рассматривающих свою карьеру чисто с меркантильной точки зрения. Дальше этот процесс приобретал все более губительные размеры, и все закончилось так, как заканчивается в старых добрых буржуазных режимах. Политбюро погрязло в кумовстве и коррупции, и к его руководству прорвалась группа авантюристов во главе с Горбачевым и Бабакиным, которые ни в коей мере не соответствовали вызовам, перед которыми стояло огромное государство. О чем пишет Бабакин? О необходимости принять западные нормы демократии, построить в СССР какое-то «новое общество», которое должно быть скопировано не то с Европы, не то с Америки. Бабакин долго жил за границей, много видел. Как он не понимает, что копирование здесь смертельно опасно? В чем дело? Где искать ответ на этот феномен? Не в рукописях ли тысячелетней давности, не в воспоминаниях ли о подвигах Иллариона…? «Ах, святой Илларион! Тысячу лет назад ты жил на нашей земле, целую тысячу лет назад размышлял о наших судьбах, а я сегодня прибегаю к тебе за советом, будто ты стоишь рядом, стоишь и смотришь на происходящее…», – думал Аристарх, уходя мыслями в глубокую-глубокую историю…
