отдельно, а ее интимный мир – отдельно, и нельзя их объединять в одно целое.
Семья Булая принадлежала к тому советскому поколению, у которого отняли присущую народу традиционную мораль и попытались внедрить в души искусственный кодекс строителя коммунизма. Сам по себе он звучал пафосно, только в построение коммунизма никто не верил, и, соответственно, в этот кодекс тоже. Утратив корни, молодежь быстро теряла остатки тех нравов, которые еще успела почерпнуть в семьях своих родителей, и отправлялась в самостоятельное плавание по жизни, беззащитная перед лукавыми соблазнами, не имеющая понятия, куда эти соблазны могут завести. В ушах звучали строчки Высоцкого: «Мы порвали десять заповедей рваных», в их умах осели легенды о свободе нравов на Западе, и молодежь семидесятых не хотела отставать от этого «прогресса». Будучи уверенной, что следует современным веяниям, она не знала, что там, на Западе, подобная свобода является достоянием всего лишь кучки протестующих интеллектуалов и хиппующих бездельников. На самом же деле, мораль западного бюргера твердо стоит на традиционных устоях. Семья свята. Супружеская измена может караться разводом по суду и имущественным иском, обручение – серьезный экзамен перед браком, частая смена партнеров считается аморальной и неприличной. Оказавшись впервые в ФРГ, Данила с удивлением обнаружил, что здесь нет той свободы половых отношений, о которой мог темпераментно разглагольствовать любой советский студент. Конечно, в этом обществе никто не будет открыто осуждать человека за ветреный образ жизни. Но для девушки в маленьком городке – это приговор. А тем, кто хочет получить свободу секса, прямой путь в публичные дома, где их ждут иммигрантки из слаборазвитых стран.
Советское молодое поколение семидесятых годов смело срывало с себя моральные оковы, чтобы дать толчок следующему поколению, над которым само обольется слезами. Они шли в никуда, все больше и больше приобщаясь к водке и все больше и больше вытравляя в себе душу. Через десять лет брака Булаи обнаружили, что большинство знакомых семей распалось. Причем, делалось это с какой-то удивительной простотой, будто развод не давил чугунным катком души их детей, будто не рвались нити человеческих отношений.
Раньше Зоя не боялась возможности развода. Она с первых лет брака поняла, что мужчины из рода Булаев не разводятся с женами. Для этого нужны невыносимые обстоятельства. Даже то неприемлемое для жениха унижение, которому она подвергла Данилу, не выкинуло его из семьи. Поэтому можно было смотреть в будущее спокойно. Если у Данилы и заведется тайная зазноба, то ничего в этом особенного нет. Во всех семьях такое бывает, стоит ли расстраиваться.
Однако на сей раз происходило что-то другое. Не тех Данила кровей, чтобы двурушничать по-крупному. Одно дело – ненадолго занырнуть в какой-нибудь курортный романчик и затем забыть его, как пьяный сон, другое – если он решит, что встретил женщину своей судьбы. Тут Булай способен устроить драму в стиле Шекспира. Кто она, эта его пассия? Насколько она по-женски сильна и привлекательна? Насколько способна вести бой без правил?
На сей раз в душе Зои поселилось чувство тревоги. Самым главным двигателем ее настроений был инстинкт собственницы, у которой могут отнять источник благополучия. Она решила пока не выяснять отношений с мужем, а прибегла к хорошо проверенной тактике – попыталась окружить его интимным вниманием. Когда-то по молодости этот прием хорошо действовал. Ее супруг долго не догадывался, что женщины зачастую симулируют интимную тягу для решения собственных задач, принимал все за чистую монету и проходил таким образом курс сексо-психотерапии после очередного кризиса.
Теперь же проверенная методика не действовала. Данила оставался холодным, его душа витала где-то в далеких эмпиреях, и это было опасно.
У Зои не хватило решимости взять быка за рога и прояснить ситуацию. С ее «заслугами» перед мужем трудно было выставлять претензии, хотя она постепенно созревала и для этого. В конце концов, какая разница – толкала она его на измены или нет. Если не развелся – значит, должен вести себя как нормальный муж, а коли изменяет, то должен отвечать. Но пока рановато так ставить вопрос. Может взбеситься. Надо выждать, время терпит.
Зоя прекратила свой «интимный эксперимент», и снова началась каторжная по своему холоду и скандальности семейная жизнь.
В то же время, наблюдая за поведением Данилы сквозь угар ссор, она не могла не уважать его за ту мужскую несгибаемость, с которой он нес свой крест. Иногда ей приходило на ум, что ей страшно повезло. Из ста мужчин, девяносто девять устроили бы над ней расправу, оказавшись на месте Булая. А он попытался понять и простить, хотя цена для него оказалась предельно высокой. Где-то в глубине души у нее даже появлялась гордость за мужа, которую она тотчас прогоняла прочь, потому что сама была причиной его страданий. Однако понимание того, что рядом с ней живет мужчина, достойный высокой любви, тревожило ее. Она боялась, что такая любовь к нему вот-вот придет, и это поставит крест на их браке.
Зоя не удивилась, когда узнала, что Данила стал наведываться в церковь. Это соответствовало его духовному облику. Саму же ее в храм не тянуло. Не было на душе такой тяжести, какую можно скинуть только с помощью веры. А грехи… Что грехи. Другие и не то делают.
Вместе с тем в ее сознании начался медленный процесс переосмысления собственного отношения к войне с мужем, чего никогда раньше не было. Она все еще продолжала воображать себя лидером в семье, но мысль об иллюзорности этой идеи стала подтачивать ее уверенность. Все чаще и чаще Зоя задавалась вопросом – почему, собственно, она борется за лидерство? Что ей это дает? Когда-то ощущение хозяйки семьи позволило ей шагнуть в первую измену. Разве она стала от этого счастлива? Нет. Не стала. Зато нанесла неизлечимый удар человеку, отдавшему ей себя. Однажды Данила спросил ее, испытывала ли она по-женски со своими любовниками то, что испытала с ним? Этот вопрос, который она сама себе никогда не задавала, вдруг осветил всю картину ее интимной жизни за пределами брака. Чего ради она делала это? Ведь эти связи не давали и крохи того одуряющего чувства, которое она познала с мужем. Зачем она делала это? Тешила в себе самолюбие? Не велика ли цена для такой мелкой задачи? Может быть, она слишком много на себя взяла? Может быть, это тоже были попытки доказать свое лидерство? А что в итоге? Теперь у Булая до конца дней будет моральное право в любой момент с ней расстаться.
Она вела безумную гонку амбиций с мужем, который ничем не угнетал ее.
Ей нравилось осознавать свое превосходство во вкусе, в повседневной аккуратности и воспитанности, и она не упускала случая в язвительной форме указать Даниле на его несовершенство. Но ведь если честно взглянуть на вещи, муж состоятельнее ее во всех главных вещах: в образованности, в профессии, в способностях. Везде он лидер, везде у него все получается. Правильно ли она соревнуется с ним, уязвляя его в мелочах? Пытаясь ответить себе на эти вопросы, она приходила к выводу, что муж сам виноват в таких отношениях. Он не смог полностью простить ее измен, не достиг величия души, в глубине его натуры постоянно свербит боль униженного самолюбия. Хоть он не упрекал, но она чувствовала его состояние и не могла не выстрелить агрессией в молчаливое указание на собственное окаянство.
Зоя не любила анализировать свое поведение. Ее мыслительный процесс был устроен так, как он устроен у большинства женщин: фокусировался на практических повседневных вещах и отношениях с близким кругом людей. Поэтому ей было удивительно, что в голову стали приходить размышления о муже и собственной роли в его жизни. И хотя чувство вины было ей совсем не свойственно, она начинала осознавать, что играет в его жизни совсем не благостную роль. Ей пришлось даже допустить, что ему может захотеться сбежать от такого брака к другой женщине, и это желание будет иметь основания. Подобные просветления стали посещать ее все чаще, хотя вместе с этим она продолжала навязывать Даниле бесконечный, изматывающий бой двух людей, скованных цепями брака.
Глава 11
1987 год. Булай и Аристарх
Что-то стало происходить с мировоззрением Булая. Шумиха перестройки внесла в его голову беспросветную путаницу, разрушив прежние стройные и надежные идейные конструкции. Он читал повалившие лавиной публикации демократических авторов, слушал их выступления по телевидению, и чем дальше, тем больше начинал осознавать, что в государственном руководстве ни у кого нет понимания происходящих событий, а тем более, плана действий. Его стал возмущать Горбачев, учредивший безумный «сухой закон» в то время, как экономика страны полным ходом катилась под откос. Он видел, что этот лидер несет явную чушь о перестройке социализма в Советском Союзе. Долгое время пробыв за границей, Булай понимал, что люди, мечтающие напялить на СССР заграничное платье, готовят ему наряд не впору.
