обманутой и совращенной как недоразвитая девица, отдавшая девственность за фантик от конфетки.
Профессор наблюдал, как из нее выползают лицедеи, которые пойдут на сотрудничество с новыми хозяевами и будут душить культуру народа, чтобы превратить его в дойное стадо олигархов. Они будут поливать ложью и клеветой русскую историю и откроют ящик Пандоры со скотскими инстинктами, а за это власть распахнет перед ними свои закрома.
И лишь в темных трюмах этого парохода будет биться живое сердце немногих мыслителей, не потерявших совесть, не продавшихся за зеленые бумажки. Они возьмут на себя каторжную работу удержания от гибели русского духа, игнорируемые и презираемые новорусской знатью. Они будут работать на грядущие поколения русских людей. В беспросветном своем труде они будут постоянно задавать себе вопрос: не постигнет ли плоды их работы судьба дел светочей первого «русского парохода»? Услышат ли их те, для кого они стараются сегодня?
Александр Зенон держал в руках пожелтевшие бумаги и смотрел на зимний Дрезден. Ему было грустно. Он думал о вечном пароходе русской интеллигенции, который, кажется никогда не найдет собственного причала. Он вспоминал свое детство, безоблачным голубым небом проплывшее в его жизни. Из этого неба приходили слова его матушки, которые сопровождали его всю жизнь:
«Ты русский человек, Сашенька. Тебе суждено всю жизнь русским оставаться. Где бы ты ни был, что бы ты не делал, русская кровь всегда будет в тебе звенеть и от этого ты всегда будешь любить свою землю. Будешь ее любить, будешь ее бедами и праздниками жить. В этом и есть человеческое счастье».
Он действительно жил своею землей, которая стала для него волшебной и недосягаемой Атлантидой, существовавшей только в его сознании. Зенон знал историю России так, как ее мало знал кто-нибудь из его современников. Он сумел совместить в своей голове те исторические знания, которое были накоплены в России и те знания, которые были накоплены в Европе и Америке о России. Получился необыкновенный результат, соизмеряющий Россию с общим потоком человеческой цивилизации, и указывающий на ее место в этом потоке.
После прихода к власти демократов Зенон получил возможность поехать к себе на родину, потому что ранее проходил по запретным спискам, как сын своего отца. Тогда еще была жива жена Софья Андреевна, также дочка русских эмигрантов из семьи состоятельного торговца мануфактурой Клыкова и они отправились в путешествие вдвоем. Волнующая встреча с Родиной оказалась и прекрасной и горькой, и вдохновляющей и разочаровывающей. Сначала супруги посетили Санкт-Петербург, где когда то жили их родители. Они нашли родительские квартиры на Литейном и Гороховой, но не просили впустить их внутрь, потому что понимали, что никаких дорогих для них следов там не осталось. Старики бродили по улицам города в поисках знакомых строений, изображенных на фотографиях семейного архива. Узнавали их и плакали от радости. В душах их соединялись вехи времени, вызывая сладкую боль. За неделю жизни в гостинице «Европейская», уже ставшей пристанищем новых нуворишей и проституток, они увидели, как на поверхности жизни устраивается новый класс богатых, ничего, кроме денег не имеющий за душой, и как бедствует простой человек. Зенону как воздух нужны были беседы с власть предержащими для того, чтобы понять, как они осознают ситуацию, куда держат курс. Его попытки встретиться с мэром города Анатолием Собчаком были поначалу безуспешными и, наверное, закончились бы неудачей, если бы не проректор питерского университета Валентин Козлов, который знал Зенона по его публикациям. Александр Александрович воспользовался академическими каналами и попросил Козлова организовать встречу с Собчаком. Мэр Санкт-Петербурга смог выделить для него двадцать минут, но их вполне хватило для того, чтобы сделать нужные выводы.
Руководитель города встретил его у дверей кабинета и усадил за богато сервированный чайный столик. Поглядывая в листочек на краю стола сказал, что много слышал о работах Зенона и надеется, что теперь историк внесет свой вклад в создание нового облика демократической России за рубежом. Зенон пытался внимательно слушать его, с трудом преодолевал удушье от сильного запаха парфума, которым Собчак видимо только что пользовался. Ему, прожившему жизнь в скромных трудовых условиях, сразу не понравился шелковый костюм собеседника и его яркий галстук от какого то кутюрье. Все в мэре говорило о том, что он выставляет себя напоказ, красуется перед окружением и, похоже, видное место в его жизни занимает женское внимание. Даже секретарша в его приемной шокировала Александра Александровича своим слишком смелым для официального места костюмом. Старику хотелось услышать от Собчака только одно: как демократы относятся к страшной социальной несправедливости, захлестывающей страну. Он терпеливо слушал мэра, который в режиме монолога рассказывал об успехах новой власти и наконец, вставил вопрос о бедности. Ответ поразил его:
– Вы же историк, Александр Александрович и знаете, что есть фазы развития общества, которые нельзя обойти. Сейчас Россия находится в фазе перераспределения общественного богатства и накопления частного капитала. Представить, что такая фаза может быть справедливой невозможно. Ведь это процесс во многом стихийный. Прав Егор Гайдар, когда говорит, что равномерное распределение богатства затормозит создание крупных капиталистических мощностей. Сейчас он готовит программу шоковой терапии, которая ускорит этот процесс. Конечно, будут пострадавшие, но мы должны понимать объективную необходимость классовых различий.
Зенон всегда отличался смелостью своих суждений и не стал изменять своему обычаю:
– Такая трактовка хорошо известна, она представлена младореформаторами, хотя широко не рекламируется. Правда, Вы о ней раньше не говорили. Я читал Вашу полемику с Лигачевым в зрелые годы перестройки. Тогда Вы как раз упирали на несправедливость, порожденную КПСС. Едва ли стоит сравнивать ту несправедливость и эту. Так вы полагаете, что присвоив общественные богатства, новые русские капиталисты созреют для более человечного отношения к своим согражданам?
– Так говорит мировой опыт.
– Здесь я бы поспорил. Мировой опыт очень разный, и, казалось бы, нам следует заглянуть в собственную историю и сделать выводы из нее. Знаете, например, почему провалилась реформа Столыпина?
– Это общеизвестно. Архаическая крестьянская община ее не приняла.
– Это верно. Только почему не приняла? Потому что крестьяне были настолько глупыми, чтобы не видеть собственных выгод? Ан, нет, господин Собчак. Премьер Столыпин, бывший некоторое время губернатором в остзейских землях, вывел модель землепользования оттуда. А та модель отличалась тем, что владелец хутора, нанимая батраков, выполнял свои условия перед ними. Казалось бы мелочь, да? Но в русских условиях эта мелочь обернулась катастрофой. Новые кулаки, так называемые мироеды, навязывали наемным работникам такие кабальные условия, что получалось чистое издевательство. К тому же, даже этих договоренностей по найму кулаки поголовно не выполняли. Батраки сплошь и рядом не получали своих грошей. Их обсчитывали или просто выгоняли без расчета. Зачастую били и унижали. Тогдашний «новый русский» оказался не готов к цивилизованным отношениям. Он показал себя как варвар. В результате крестьяне стали ненавидеть новый порядок, а вместе с ним и Столыпина. Кулаков жгли повсеместно. По России гулял «красный петух», а в ответ появились «столыпинские галстуки». Это очень плохая национальная особенность русского человека. Плохая у богатых, плохая и у бедных. Вы не думаете, что проецировать западную культуру отношений на новый русский капитализм означает повторять ошибки Столыпина? Чем глубже социальная пропасть, чем слабее обманутый, тем страшнее будут издевательства над ним, а значит и уродства нашей жизни будут страшнее, чем на Западе. Я так считаю.
Собчак разочарованно смотрел на интуриста. Он никак не ожидал столь резкой отповеди своим взглядам. Как правило, гости с Запада говорили противоположные вещи. Его тон стал официальным, хотя и вежливым.
– Конечно, с позиций Германии все смотрится по-другому. Но мы имеем и другие мнения, к стати, в той же Германии. И будем ориентироваться на эти мнения. Мне было интересно послушать Вас, господин Зенон. Надеюсь и Вам тоже. До новых встреч. Собчак встал и протянул Зенону руку. Тот вышел из кабинета как оплеванный.
С тех пор он стал внимательно наблюдать за процессами в российском правящем классе и делать записи на память.
Помимо этого, поездка в Россию оказала влияние на Зенона и с другой, совершенно неожиданной стороны. Супруги посещали православные святыни, без которых встреча с Родиной была бы неполной.
Зенон был воспитан атеистом, так как оба его родителя в соответствие с модой молодой русской элиты
