начала века были неверующими. Но они все таки выросли в православных семьях и это отразилось на их нравственности. Однако икон в доме не держали и в церковь не ходили. Саша же тем более стал «объективным материалистом» и никогда не обращался к вопросу о том, есть ли Бог?
Поначалу Зенону казалось, что посещение Троице-Сергиевой лавры будет для него чисто культурным мероприятием и он шел туда наполненный научным любопытством, ведь лавра прямо связана с важнейшими событиями в истории русского народа. Однако его поразило поведение супруги, которая неожиданно встала в очередь к раке святого Сергия Радонежского и приложилась к ней со слезами на глазах. Александр Александрович, очень любивший свою жену, также почувствовал в душе что-то трогательное, непривычно трепетное. Это было похоже на состояние причастности к родине через святыни.
– А ведь и мои предки к нему ходили на поклон – подумал он – а я-то что же? Я же их потомок.
Он встал в очередь и вскоре приблизил свое лицо к поверхности раки. Что-то неуловимое творилось в пространстве. Будто от раки исходило магнетическое притяжение, которое несло в себе любовь и тепло. Он прикоснулся губами к раке и подумал:
– Наконец – то.
Отойдя, спросил себя: Что, наконец? Я это подумал или кто-то мне на ухо шепнул? Так и не ответив на вопрос, он пошел дальше по лавре, все больше погружаясь в волны времени.
Зенон обладал ярким воображением, и хорошо зная подробности истории, представлял себе те времена, когда русские собирали силы против татар, видел Дмитрия Донского и преподобного Сергия, видел рати дружинников и толпы провожающих их поселян. Или, может быть, он всего лишь думал, что это игра памяти, а на самом деле сознание его включалось в глубокие пласты времени и каким-то неведомым образом участвовало в прошлом?
Зеноны посещали святыню за святыней и чем дальше, тем больше Александр Александрович замечал, что с ним происходит нечто необычное. В каждом новом историческом месте он воспроизводил в памяти картины минувшего и каждый раз поражался их реальности.
С его памятью происходило что-то загадочное: она будто начинала жить самостоятельной жизнью, которая по своей яркости и убедительности ничем не отличалась от реальности. Что-то здесь было не так, но что именно – оставалось тайной. Он даже стал предполагать, что прошлое – это не просто оживающие в его сознании фотографии, а бурлящая действительность, находящаяся будто бы за пройденным углом и можно вернуться за этот угол, надо только постараться.
Мысль эта овладела профессором, когда он захотел воспроизвести в памяти крестный ход с возвращением нетленных мощей убиенного царевича Дмитрия из Углича.
Зенон загодя посетил Кремль, потом уединился в своей комнате в гостинице «Москва», попросил супругу не беспокоить его и сконцентрировался на 3 мая 1606 года. Вспомнить все: светлый весенний день, полная людьми Красная площадь, процессия с гробом Дмитрия появляется с Ильинки, стрельцы раздвигают среди людей проход и по нему навстречу гробу спешит государь Василий Шуйский. Нетленное тело царевича вынимают из гроба и Шуйский несет его на руках на Лобное место. Там укладывает на высокую подставку для всеобщего обозрения. Мимо Лобного места нескончаемым потоком льются люди, а царевич лежит, как живой, через 15 лет после убийства, лишь лицо его белее муки, да руки худы до кости. Александр Александрович идет мимо покойника в теснящейся толпе, среди рыдающих людей и плачет вместе со всеми, будто виноват в трагедии далекого прошлого. Слезы застилают ему глаза, сердце сжимает боль совести, и он видит, что признаки эпохи исчезают вокруг. Толпа превратилась в вечных людей, издававших вечный стон над телом убитого ребенка.
Зенону стало страшно и он захотел вырваться из этого пронизывающего душу стона и мысленно представил себя в номере гостиницы. Сцена тут же переменилась и профессор почувствовал на голове руки Софьи Андреевны, которая говорила: «Сашенька, милый, проснись, проснись, ради Бога…». Когда он открыл глаза, супруга рассказала ему, что была вынуждена прервать его одиночество и войти в комнату, потому что из нее раздавались рыдания. Она решила, что профессор уснул и видит во сне какой-то ужасный сон, поэтому разбудила его.
Но профессор знал, что это был не сон…
Вскоре после возвращения из России Софья Андреевна скоропостижно отошла к Господу, словно только и ждала, когда случится ее свидание с Родиной, чтобы завершить свой земной путь.
Скорбное состояние души, овладевшее Александром Александровичем после утраты, казалось, поселилось в нем навсегда. Но и желание искать истину в прошлом все больше овладевало им. Иногда он словно спохватывался и спрашивал себя: что со мной происходит? Может быть, я схожу с ума? Невероятно, чтобы с помощью памяти я попадал в реальное прошлое! Крохотная мыслишка иногда мелькала в его сознании, вызывая озноб: а что если попытаться посетить покойную жену? Ведь эта встреча все прояснила бы. Они были неразлучной парой, которая прошла не только через счастье, но и через совместную беду. У Зенонов долго не было детей и Софья Андреевна забеременела только в тридцать семь лет. Поначалу все шло хорошо, но чем дальше, тем больше анализы показывали, что ребенок будет неизлечимо болен. Немецкие врачи твердо рекомендовали прерывать беременность и после долгих мук, супруги решились на аборт. Четырехмесячному мальчику прервали жизнь. После этого существование их превратилась в один неизбывный стон. Неизгладимая боль от содеянного и жжение совести преследовали их постоянно. Зенон понимал, что это будет иметь последствия при его переходе в мир иной, и, наверное Софья Андреевна уже столкнулась с этим. Профессор постоянно носил в сердце желание посетить супругу, и в тоже время страх столкнуться с чем-то таким, что только увеличит его страдания, останавливал его.
Потом произошел особенный случай и в его путешествиях в прошлое появился спутник, который стал путеводителем по закоулкам дней минувших.
Александр Александрович начинал все смелее «ходить в историю», но всегда его экскурсии были краткими и несмелыми. Новый для него способ познания казался не только необычным, но и опасным. Те несколько вылазок, которые он осмелился сделать в качестве наблюдателя, мало что давали. Профессора так и подмывало вступить в контакт с жителями прошлого. Вот это было бы настоящий доступ к сокровищам истории! Зенон потихоньку дозревал до такого дерзновения и однажды дозрел.
Как-то он наткнулся в своих изысканиях на материалы комиссии Министерства культуры СССР, которая в 1963 году вскрыла гробницу Ивана Грозного и его семьи. Останки царя и его сыновей подверглись экспертизе и выяснилось, что в костях присутствует ртуть, в 2600 раз превышающая по своему количеству предельно допустимые цифры. В 2600 раз! И в останках его сына Ивана то же самое. Кости были настолько изуродованы наростами, что при жизни видно, причиняли страшные мучения.
А в останках младшего сына Федора ничего не обнаружено. Но его-то как раз травить не надо было, потому что он родился слабоумным.
Зенон вспомнил, что в свое время по Европе ходила болезнь «сумасшедшего шляпника». Она появлялась у мастеровых, применявших ртуть при изготовлении шляпного фетра. Симптомы этой болезни похожи на помешательство, при котором психические депрессии сменялись приступами буйного гнева, опасными для окружающих.
Все это навело профессора на мысль, что ртуть играла немалую роль в поведении Ивана Грозного и он решил посетить Кремль в период, когда заболевание царя стало очевидным, то есть, после 1570 года.
К решению этому его подтолкнули сведения об иностранном лекаре, врачевавшем государя. Не значит ли все это, что припадки Ивана Васильевич носили искусственное происхождение? Не было ли за всем этим тайного плана? Профессор перестал спать ночами, любопытство извело его окончательно и однажды утром настал момент активных действий.
Завершив ознакомление со всеми материалами, Александр Александрович задвинул шторы на окне, откинулся в кресле и закрыл глаза. Вспомнить все, что знаешь, оживить картины прошлого… Вот Кремль, стены уже сложены из красного кирпича, На Ивановскую площадь бросает гигантскую тень недостроенная колокольня, стоят Архангельский и Успенский соборы, площадь вымощена грязным деревянным торцом, В небе светит солнышко, сентябрьский день дарит миру последнее тепло. Меж соборами кучками торчат остатки пожелтевшего разнолесья, слышался стрекот сорок. Площадь безлюдна – лишь пробежит фигура в темной рясе да на крыльце царских хором две молодые девки выбивают пуховые перины. С заднего двора за хоромами несет дымком. Зенон огляделся, потопал ногами по земле – все в порядке, ноги стоят на Ивановской площади. Он набрал в легкие свежего сентябрьского воздуха и начал движение по давно
