хотеть расследовать это дело. Молчание и бездеятельность будут означать, что и я на стороне сатаны, как и тысячи американцев, которые знают, но молчат. Если я опущу руки, то на меня найдет сатанинская тьма и у меня вырастут рога и хвост, потому что выбор только один: либо ты на стороне света, либо на стороне тьмы. Боже, разве я мог предполагать, что моя свободная страна поставит меня перед таким выбором? Зачем нам такая свобода, в которой происходят такие страшные вещи? Разве это свобода?
Воля и Севка
Первое сентября 1938 года открывали торжественной линейкой во дворе техникума. Пода выдалась на редкость солнечной и теплой. Площадь перед замком, окруженная старыми липами, еще пестрила клумбами маргариток и уличной герани, создававших праздничное, веселое настроение. Факультеты построились в рядами, перед ними вышли преподаватели техникума во главе с директором. Предстояло выслушать приветственные речи, но Воля мало обращала на них внимание. Она стояла в ряду агрономов-первокурсников и с любопытством рассматривала собравшихся. Многих она уже знала по первым месяцам своей работы в библиотеке, другие казались ей незнакомыми.
Ребята были очень разными. Тут стояли и явные выходцы из деревни, плохо постриженные, в яловых сапогах и хлопчатных пиджачках, и посланцы близлежащих мелких городков, в штиблетах и сшитой местными умельцами одежке и даже представители Горького, заметно отличавшиеся внешностью. Эти парни были подстрижены под полубокс и красовались в куртках с выпущенными наверх воротниками рубашек и брюках-клеш.
После приветственных речей появился фотограф, который стал поочередно снимать факультеты. Дошла очередь и до агрономов. Мастер соорудил из присутствующих «композицию» – построил весь факультет в пять рядов. Задние встали на скамейки а передние легли на траву. После этого он вставил в камеру стеклянную пластину, покрытую хром-серебром, заставил всех замереть, сорвал с объектива заглушку, и, с видом фокусника, сделав ею круговое движение, вернул на место. Сеанс закончился, студенты стали расходиться. Воля, стоявшая во втором ряду, за сидевшими на стульях, обнаружила, что позади нее находился рослый, светловолосый парень с затаенной усмешкой на губах. Он повернулся к девушке спиной и спокойно ждал своей очереди выйти из ряда. Кажется, он был ей знаком, наверняка приходил в библиотеку, но точно она его не помнила. Судя по всему, парень был старшекурсником и происходил не из беднейших слоев населения. На нем красовался дорогой чесучевый костюм, из под которого виднелась шелковая рубашка. Он был интересен, хотя девушка не могла понять, чем именно. Может быть, уверенной манерой поведения, может быть, затаенной улыбкой или светлыми серо-голубыми глазами.
Вечером у клуба, расположенного в графской церкви, по обычаю организовались танцы. На лужайке перед входом собралась молодежь. Парни по одну сторону от аккордеониста, девушки – по другую.
Аккордеон томно выводил мелодии конца тридцатых годов. В них отсутствовала сильная мужская нота, напротив, они были полны романтической нежности. Так было не только в России, по всей Европе властвовала эта музыка – будто кто-то невидимый знал о приближающейся катастрофе и дарил людям возможность быть по-особенному чувственными. «В парке Чаиз распускаются розы….».
Севка стоял в толпе парней и наблюдал за танцующими. Он пришел сюда не в поисках пары. Сердце его было полно Настей, но скоротать скуку, поглазеть и послушать… почему бы и нет. Ребята травили анекдоты, смеялись, поглядывая на девчонок, шли приглашать их на танец и снова возвращались на место. Над светлой полоской горизонта, там, где за Пьяной грядой поднимались хвойные леса, сверкали зарницы, но гром далекой грозы не долетал до Ветошкина. Красиво, тревожно, необычно. «В парке Чаиз распускаются розы….».
Потом Севка решил идти спать и, покинув приятелей, побрел к техникуму. Дорога шла через старинный парк, который тоже, будто впитав в себя тревогу далекой грозы, шумел своими темными ветвями, навевая беспокойные чувства. На аллее его окликнули и он увидел двух девушек – свою землячку Зину Кулькину и еще одну студентку, лицо которой показалось ему смутно знакомым, но он не признал ее.
– Севка, можно мы с тобой пойдем, а то страшно – сказала Зина.
– Пойдем, коли страшно – улыбнулся парень. Авось, втроем нас не съедят. А Вы девушка, откуда будете, что-то не признаю вас, первокурсница что ли?
– Я из Горького. С весны здесь в библиотеке работала. Вы к нам заходили, я помню. Меня Воля зовут.
– Теперь вспомнил. Значит, теперь учитесь?
– Да, мне здесь нравится. Агрономом буду.
Слово за слово ребята разговорись и расстались у дверей девичьей комнаты общежития. Севка пошел спать, а Воля легла в кровать, укрылась простыней с головой и стала думать.
Она уже чувствовала, что не сможет дальше вести прежний девственный образ жизни. Колосков разбудил в ней женщину и молодое тело властно требовало своего. Порой ее желания были настолько остры, что она была готова простить обиду и принять Владимира Дмитриевича. Но тот, видимо сильно испугался последнего разговора и больше не казал носа в техникум. Прошло всего две недели с момента их разрыва, а Воля уже поняла, что на месте Колоскова должен появиться другой мужчина и это появление невозможно без конца откладывать. Да, Севка похоже подходил ей. Он городской, культурный, аккуратный. Видный собой, хотя худой. Плечи широкие, лицо приятное. Наверное, по мужски сильный. Как ей нужна была эта сила! Она думала о Севке и решение постепенно вызревало.
Когда на следующий выходной Воля пришла на танцы, план действий уже полностью созрел в ее голове. Она увидела среди парней Севку и внутри у нее сработала какая-то пружина. Теперь она будет действовать так, как задумала.
Севка, как всегда не танцевал, но когда объявили «белый танец», Воля увидела, что Зинка направляется к толпе парней и явно целится пригласить Булая. Белый танец за весь вечер объявляли всего один-два раза и Воля решила не упускать возможности. Она обогнала Зинку, подошла к Севе. Поклонилась ему кивком головы и пригласила на танец. Севка, слегка обескураженный вышел в круг, взял ее руки, и вдруг почувствовал легкое прикосновение груди девушки. Затем, в движениях танго случилось еще прикосновение их ног и парня начало трепать возбуждение. Ему исполнилось восемнадцать лет, он был полон сил, и прикосновение молодого женского тела затуманивало ему мозги. А Воля ласково и податливо смотрела ему в глаза и он читал в нем обещание того, о чем не смел мечтать. Она обещала ему это!
Танец закончился, и она тихо сказала:
– Пойдем, погуляем.
Он последовал за ней, чувствуя, что не может сопротивляться ее зову.
Сразу за техникумом начинался старый лес, покрывший склон холма, ведущего к Пьяне. Они пошли широкой, хорошо утоптанной тропинкой к реке и вскоре достигли ее берега. Быстрые воды Пьяны сверкали под луной таинственным жемчужным светом. Где-то в ивняке посвистывала иволга, прохладная сентябрьская ночь уже опустилась на округу. Они сели на траву у берега. Дрожащий от возбуждения Севка обнял девушку за плечи и увидел, что она повернула к нему свое лицо, закрыв глаза. Севка поцеловал ее и теряя разум от нетерпения, повалил на траву. Воля не сопротивлялась. Пока Севка снимал с девушки белье, странные мысли прыгали в его сознании. Он видел лицо Насти, какой-то голос кричал ему, что он преступник, а другой голос одобрительно смеялся. Парень не мог понять, кто же из них прав, и ему казалось, что сейчас надо сделать самое главное – перейти в новую жизнь, стать мужчиной.
Все кончилось неожиданно быстро и он ничего не успел толком понять. Он сидел рядом с Волей растерянный и недоуменный. «Что я наделал, – думал он? Зачем я это сделал? Чепуха какая-то. А как теперь быть с Настей? Что теперь делать с Волей?»
А Воля не спеша привела себя в порядок, села к нему на колени. Обняла за шею. Крепко поцеловала и сказала:
– Теперь мы всегда будем вместе. Правда?
Зовет гора Магнитная
Встреча со Сталиным стала рубежной для Александра Александровича. Всю свою долгую жизнь он прожил в спокойном понимании правоты своих убеждений. Убеждения эти были просты и покоились на либеральных ценностях западного общества. В старости к нему пришла православная вера, но и она не заставила по иному взглянуть на свой внутренний мир, складывавшийся многими десятилетиями. Но вот сначала появился суматошный Поцелуев, у которого, казалось и системы взглядов-то не было, но его
