сталинистов взгляды на происходящее в стране. Теперь они были сломлены и бессильны, но у всех у них появилось объединяющее начало, о котором не хотел думать вождь: жестокая ломка инакомыслия породила ненависть не только к нему, но и к той власти, которую он строил. Эта ненависть спряталась до поры до времени в московских и питерских квартирах интеллигенции и лишь обитавшие в них дети напитывались ее миазмами, чтобы став взрослыми, отомстить за родителей разрушением всего советского строя. Сталин совершал великие достижения и делал великие ошибки. Одна из самых больших его ошибок заключалась в организации широкого преследования оппозиции по принципу «лес рубят – щепки летят». Этих щепок было много, и, превратившись во врагов Сталина, они постепенно становились детонатором исторического реванша.
Однако в Ветошкине таковых не числилось и праздники проходили в том, новом, советском стиле, который надолго станет стилем жизни нескольких поколений. Сплоченная кампания окояновцев соединилась с выходцами из близлежащих сел и устроила в комнате Воли новогодний вечер. Собрали вскладчину закуску, вынули из сундучков припрятанный до случая домашний самогон, украсили комнату вырезанными из чайной серебряной бумаги листьями и зайчиками и сели за стол. Сначала танцевали под гитару и гармонь. А в двенадцать затихли, стали слушать новогоднее обращение Молотова по радио. Черная бумажная тарелка хрипела и трещала, но голос руководителя можно было разобрать. Он говорил об успехах советской власти, ее несокрушимой мощи и уверенной поступи в будущее. Затем раздался бой курантов. С криками «Ура!» ребята подняли стопки с самогоном и выпили. Затем снова начали танцевать. В комнате царило феерическое веселье. Севка веселился заодно со всеми, однако замечал, что Воля держится как-то необычно и по большей части сидит на кровати. Удивительного здесь было мало. Теперь весь техникум знал, что Хлунова является городской задавакой, с которой по-простому не поговорить. Она всегда может неожиданно вспылить или отбрить за неудачно сказанное слово. Открытому и веселому парню совсем непросто с такой подругой. По всеобщему мнению, они не очень подходили друг другу. Сегодня Воля держалась особенно отчужденно и всем своим поведением хотела привлечь внимание Булая. Ей нужно было, чтобы тот заметил ее особое состояние и сам начал разговор о причинах. Причины же были весьма серьезными. Она почувствовала, что несет в себе ребенка. Правда, вопрос об отцовстве был для нее не совсем ясен. С Колосковым Воля встречалась довольно редко. Обычно Владимир Дмитриевич приезжал в техникум без водителя. Приезды всегда случались вечером, когда занятий уже не было. Сделав дела, выезжал на окраину села и прятал машину среди разрушенных графских конюшен. Через полчаса туда подходила Воля и они лихорадочно соединялись прямо в машине. Все случалось быстро и совсем скоро Хлунова уже снова была в техникуме. Она не знала, догадываются ли о происходящем ее подруги, но надеялась, что не догадываются, ведь у всех на устах был ее роман с Булаем.
Наконец Севка подошел к ней и спросил:
– Тебе нехорошо, что-то стряслось?
Она кивнула:
– Стряслось.
– Выйдем, поговорим?
Они вышли в коридор и сели на подоконник. Воля вынула из кармашка юбки носовой платок и молча заплакала, аккуратно промокая слезы.
– Я беременна.
Севка смотрел на нее будто не понимая, о чем речь. Он уже несколько месяцев сожительствовал с девушкой и никогда всерьез не задумывался о последствиях. Блаженное состояние души сделало его ленивым и самодовольным. Он существовал так, как наверное люди могут существовать очень редкие периоды в своей жизни. У него все было хорошо, и он поднимался и ложился спать не потревоженный чем либо. Теперь все круто менялось. У них будет ребенок. Первоначальная растерянность прошла и парень обрадовался:
– Отлично! Будет сын!
– Сева, мы же учимся.
– Ну и что? Поедешь рожать к моим. А попозже я подъеду. Будем жить-поживать и добра наживать.
Воля внутренне расслабилась. Она побаивалась сообщить Булаю о беременности, но все обошлось. Значит, теперь можно завести речь и о женитьбе.
– Мы не расписаны.
– На весенних каникулах распишемся, это быстро делается.
– Меня даже твои родители не знают.
– Вот беда, узнают. Поедем к ним с ближайшей оказией и узнают.
Они вернулись в комнату, где веселье шло полным ходом. Теперь Воля тоже танцевала и подхватывала застольные песни.
В жизни Севки начался новый этап – он стал привыкать к мысли, что скоро станет отцом. Состояние это приносило ему благостную расслабленность и светлое восприятие всего происходившего вокруг. Он не замечал даже того, что несмотря на беременность, Воля относилась к нему все холодней и холодней. Парень списывал эту холодность на ее особенное состояние, хотя беременности было всего несколько недель сроку и Воля переносила ее без труда. Она с затаенным чувством напряжения ждала знакомства с Севкиными родителями, потому что инстинктивно понимала, что от них очень многое зависит в ее дальнейшей судьбе. Главное для нее сейчас заключалось в том, чтобы создать будущее для себя и ребенка.
Наконец настал праздник 8 марта и техникум распустили на трехдневные каникулы. На дороге еще уверенно держался зимник и окояновцы добирались домой на санях. Выехали поутру под звуки капели, звонко извещавшей о конце зимы. Воля полулежала в сене, закутанная в тулуп, чувствовала на животе теплую руку Севки, который притулился рядом, смотрела в синее мартовское небо и грустные думы чередой проходили через ее голову.
Да, ей не повезло в самом начале жизни. Она родилась в благополучной семье и имела все шансы добраться до хорошего положения. Ведь не случись трагедии, перед ней открылся бы путь в любой горьковский институт, а затем и престижная работа была бы обеспечена. Престижная работа, интеллигентный муж, большой, красивый город, культурная жизнь. Все это было вполне достижимо. Но трагедия перечеркнула будущее черной жирной полосой. Вместо престижной работы и приличного мужа впереди жизнь в грязном Окоянове или еще хуже, в деревне, с нелюбимым человеком в ранге аж колхозного агронома, воспитание босоногих и чумазых детей, которые будут играть с козами и свиньями… Да и этого еще надо достичь. А то, не дай Бог, не так будущей свекрови слово скажешь, и ляжет она поперек женитьбы…
Отец и мать встречали молодых на пороге. Севка заранее передал с оказией весточку о том, что приедет с невестой. Родители улыбались гостям, но в их глазах читалось пристальное внимание к девушке. Какова она, что за пара будет нашему сыну?
Сходили с дороги в специально для них протопленную баньку и затем вернулись в дом розовые от жара и березового веника. Сели за стол, начали неторопливый застольный разговор. На сей раз его вела мать Севки, Анна Егоровна. Она подала гостям куски горячего пирога с гречкой, налила молока.
– Слава Богу, стали жить по человечески. Есть чем гостей попотчевать да и сами не голодаем. Слава Богу. Кушайте, кушайте, Волечка. У нас все по деревенскому, все просто.
Воля уже успела мельком осмотреться и понять, что это правда. В севкином доме стояла простая мебель местной выделки, кованые сундуки для белья, горка для посуды, железные кровати с коваными же решетками, на некрашеных полах лежали домотканые половики. Единственным украшением комнаты был двухведерный никелированный самовар с медалями, доставшийся семье по наследству. В красном углу, перед киотом мерцала лампада, на стене висело несколько старинных фотографий и часы- ходики. Дом по деревенским понятиям был просторным. В нем имелась одна большая и две маленьких комнаты, разделенных дощатыми перегородками, а также кухня с большой печью, способной уместить на лежанке четырех взрослых человек. На кроватях горой лежали подушки с вышитыми наволочками, на печи, за занавеской, сохли валенки, источавшие запах мокрой овчины. За печью, на скамье хозяйка поставила бадьи с приготовленным на утро кормом для животных. Из этого угла также наплывал кислый запах
