Володя побледнел и сжал кулаки, но мать, словно догадавшись о его намерениях, встала между ними.
— Что ты, Петя? — сказала она мужу. — Тебе вредно волноваться.
— Да уж загонит меня в гроб твое отродье. Ну... ешь.
Володя сделал движение к двери.
— Куда?
— Книжку-то надо поднять.
Мать махнула рукой.
— Я схожу. Ты уж садись.
Она вышла.
Володя, нахмурившись, сел за стол и взял ложку. Но есть ему было противно, хотя и хотелось после купания.
— Его, верзилу, кормят, одевают, обувают, — сказал Петр Иванович, — а он еще сцены закатывает... Приводит в раздражение. Да ведь мне стоит слово сказать, и духу твоего здесь не будет... Я и тебе и матери твоей благодетель. Дармоед... Ученый какой. Школу кончать...
Он выпил большую рюмку водки.
— Ну, а она где шатается? Тоже одна порода! Марья!
Володина мать принесла книгу и положила ее на стол.
— Тебе кто велел книгу приносить?
Та робко уставилась на мужа.
— Мальчишки бы, пожалуй, утащили... она ведь рубль стоит.
— А... рубль стоит?...
Он взял и снова швырнул в окно книжку.
— А кто позволил за нее рубль платить? Кто позволил? Твои деньги?
— Мои... это из тех, что я за белье получила... Помнишь, шила...
— Все равно... кто здесь хозяин, я или ты?
— Да что ты, Петя?
— Молчать! Говори, кто хозяин!..
— Ну, ты...
— Да, я! Так ты это и знай и помни... Дура этакая!
Володя вскочил.
— Вы не смейте так ругаться!
— Что-о?
— Володечка, — закричала мать, — милый, что ты!..
— Да, не смейте так руга...
Он не договорил, ибо Петр Иванович нанес ему здоровый удар кулаком прямо по челюсти.
Очевидно, это был день крупных сражений.
Володя ответил ударом наотмашь и от этого удара Петр Иванович вдруг скрючился, схватился за живот и заорал:
— Убил! Убил!
Марья кинулась к нему.
— Петенька! Голубчик!
И, обернувшись к Володе, сказала с упреком:
— Ах, что наделал, душегубец!
Но у Володи еще сильно горела челюсть, и ему было не до жалости.
Он сердито посмотрел на мать, махнул рукой и вышел.
— И чтоб духу твоего!.. Чтоб духу не было!.. — орал Петр Иванович.
Володя пошел на грязный, раскаленный двор, где ребята играли в чижика и, не зная, что делать, направился к воротам.
«Ни за что не вернусь», — думал он. И тут же с болью в сердце подумал, что ему деться некуда.
Он даже плюнул, до такой степени противно ему было это сознание.
Какой-то карапуз, пробегая мимо него, прошепелявил:
— Клейменый!
Он легонько дал ему по затылку и мрачно вышел на улицу.
И первое, что он увидел, был тот самый роскошный автомобиль.
Из него вылезал бритый незнакомец.
— А, ты вот где? — сказал он. — Я приехал знать... Твой мама и папа тебя пустят... ко мне?.. Я хочу коварить с твой мама и папа?
— Пустят, — сказал Володя, усмехаясь. — Они вот меня из дому выгнали.
И сказав это, он тут же пожалел, что сказал. Зачем было этому незнакомцу знать его семейные дела. Но слово не воробей.
— Выкнали? — переспросил незнакомец с интересом. — О, какой дело! Хочешь ехать со мной?
Вокруг автомобиля собралась толпа ребятишек, живших в доме.
Володя преисполнился гордостью.
— Хочу! — сказал он. — Если можно!
— Можно. Садись!
И Володя покраснел даже от удовольствия, услыхав, как ахнули все ребята, когда за ним захлопнулась тяжелая дверца.
Автомобиль взвыл и плавно покатился, все ускоряя ход.
Володина мать появилась в воротах.
— Ребята, Володю не видали?
— А он вон... на автомобиле уехал.
— Ну, чего врете!
— Ей-богу!
III. Любители наследств
Если вы посмотрите на карту Северной Америки, то немного южнее сороковой параллели, на западном берегу найдете большой город под названием Сан-Франциско. Сан-Франциско — главный город Калифорнии. Американцы сокращенно называют его Фриско.
Этот город очень велик, это самый большой порт на западном берегу Северной Америки, и в нем очень много и чрезвычайно богатых и чрезвычайно бедных людей. Летом в Сан-Франциско становится жарко, и тогда богатые люди переезжают в свои загородные дома, роскошные дачи с громадными садами и парками.
В один августовский вечер на большом шоссе, идущем из Фриско мимо всех этих роскошных загородных строений, заметно было необыкновенное оживление.
Толпы народа шли из города по этому шоссе, уступая поминутно дорогу велосипедам, мотоциклетам и автомобилям, которые давали о себе знать нетерпеливыми звонками и гудками. Повидимому, все эти люди шли в одно и то же место и по одному и тому же делу, ибо никто не спрашивал другого, куда он идет. Только когда навстречу попадался велосипедист, все окликали его и одновременно спрашивали:
— Еще жив?
На это получали ответ:
— Жив!
Иногда, впрочем, торопившийся велосипедист вместо ответа предпочитал просто отмахнуться.
Время от времени в толпу сзади врезался особенно нетерпеливый автомобиль, который раздраженным ревом расчищал себе дорогу, ослепляя людей гигантскими прожекторами.
— Доктор
