— Сидеть, утырки! — угрожающе прохрипел, не двигаясь ни на йоту, Ждан. — Перестреляю!.. Хотите жить — заткнитесь и делайте что говорю! А еще одна такая шутка — и за первым отправится второй!
Ответ был обоснован, и бандиты остановились.
— Если кто худое слово еще хоть раз скажет — убью, — повторил полковник.
Отбросив в сторону окурок, один из беглых поднялся с земли, но не встал, а лишь присел на корточки. По лицу его струился обильный пот от непривычной физической нагрузки.
— До Цой-Педе пятьдесят километров по дороге. Лесом меньше, но дольше. Предлагаю взять на дороге первую попавшуюся полуторку.
— А черный флаг с черепом и костями на ней вывешивать будем?
— В смысле? — огрызнулся беглый, прекрасно понимая ход мысли Ждана.
— Ты идиот, что ли, я никак не пойму?.. Сейчас всю область милиция прочесывает, ищет беглых. И куда мы на полуторке поедем? До ближайшего КПП? Быть может, вы послушаетесь меня и во второй раз?
— Пусть говорит, — бросил кто-то из зэков, которому уже порядком поднадоела эта грызня. — Говори дело, холеный.
— Я тебе не холеный, гнида. — Кровь опять прилила к лицу Ждана. — Я авторитетный человек в своем мире, вынужденный хавать гнилой воздух в вашем мире! Я нужен вам так же, как вы нужны сейчас мне! А потому давайте договоримся раз и навсегда: я выведу вас и приведу куда нужно!
— Во как! — миролюбиво заметил все тот же бандит, которого озвученный расклад, похоже, вполне устраивал. — Что же еще, холеный?
Ждан стерпел и закончил:
— А еще вот что. Если я услышу дурное слово о себе, я эту глотку перережу.
— Чем, концом? — съехидничал один из бандюков. — Концом своим ты сучку свою пугай!..
Полковник нервно крутанул головой, выхватил из-за голенища сапога рядом сидящего беглеца нож и резким движением махнул им перед лицом неугомонного бандита.
Поначалу никто ничего не понял. Ослушавшийся Ждана бандит молчал и сидел с побагровевшим лицом, хватая ртом воздух. А потом из распоротого горла хлынула кровь… Крича и отплевываясь, двое бандитов вскочили со своих мест и стали утирать лица. Раненый повалился на бок и стал закрывать руками горло. Меж пальцев его прорывались неровные струи крови. Он сучил ногами по траве, вырывая ее с корнем, врезался каблуками в землю и свистел распоротым горлом.
Ждан и сам испугался того, что сделал. Минуту продолжалось безмолвие.
— В законе, говоришь?.. Вору руки кровью пачкать — не в масть… — пробормотал один из беглых.
— Воры руки пачкают, если их честь поганят. И тебе лучше помолчать, пока я не обезумел. Вы можете убить меня прямо сейчас. Но я знаю все милицейские посты до Цой-Педе. Так что лучше уж вам прислушаться ко мне.
Один из бандитов взвалил рюкзак на спину, и группа двинулась в сторону опушки ближайшего колка. Перемещение зигзагами от леса к лесу, от спуска к подъему удлиняло путь почти вдвое, но ходить по простреливаемым взглядом местам Ждан запретил. А его слово здесь уже кое-что значило…
Они шли весь день и еще половину следующей ночи.
Отдыхали по очереди, как велел полковник, мучились от голода и жажды, но не заходили ни в попавшуюся по пути сторожку с видимыми признаками жизни, ни в маленькое селение.
— Как же так! — возмущались двое из беглых. — Что же нам жрать?!
— Ничего не жрать, коли жрать нечего, — был им ответ. И Ждан уводил жаждущих хлеба и воды головорезов от жилья.
— Червонец, — рычал один из двух оставшихся бандитов, обращаясь к главному, — разреши сходить! Ну, кто там может быть?! Пара мужиков, пара баб — заберем жратвы, и все дела!
Но Червонец угрюмо молчал, толкая изголодавшихся сокамерников в спины.
Два или три раза они видели, как по проселочным дорогам проезжают «ГАЗы» и «ЯГи» с милиционерами в кузовах. Один раз им встретился пикет на дороге. Два мотоцикла, на колясках которых стояли пулеметы Дегтярева и Калашникова, и рядом — человек восемь людей в синей форме. Спокойно покуривая, они указывали руками в сторону залегшей группы, чертили в воздухе какие-то круги и, верно, соглашались друг с другом в том, что через такие кордоны прорваться бежавшим бандитам, если таковые имеются, невозможно.
Ждан был другого мнения. Он упрямо вел группу к Цой-Педе, делая большие петли и сводя к минимуму встречи не только с разыскивающими их милиционерами, но и старожилами.
— Черт меня побери, — пробормотал Червонец, вглядываясь в раскинувшуюся перед ним панораму. — Не знаю, в законе ты или нет, но ведешь нас правильно. Только скоро мы свалимся здесь с голодухи и ноги протянем.
— Не протянете. Жить хочется — потерпите. Я не пойму, вы в зоне от пуза жрать привыкли, что сейчас стонете как дети?
Сквозь частокол деревьев появились очертания села. Небольшого, в несколько дворов. Скорее, отшиб, чем село. Таких в пятидесятых на территории Чечено-Ингушетии было много, только Ждан об этом, понятно, не знал.
— Ты куда это подался, орел?! — окрикнул он одного из бандюков, направившегося в глубь леса.
— Жратвы набрать! — огрызнулся тот. — Или ты нас совсем решил голодом заморить?!
Вернуть его на место означало вступить в распри с оголодавшими, превратившимися в зверей бандитами. Понимая, что сейчас как раз тот момент, когда это не нужно, полковник решил использовать ситуацию с пользой. Можно было уйти одному, воспользовавшись темнотой, но оставаться один Ждан больше не хотел. Чудом выскользнув из рук Стольникова, он теперь ощущал большую потребность в обществе. Хотя бы в таком.
— Иди, только не один, а с ним. — Он кивнул в сторону второго. — Обойдете дома, в контакт не вступайте. Лучше украсть.
В четыре часа утра летом в горах сыро. Холод пронизывал Ждана до костей, промокшая после долгого ползания куртка на ватине потяжелела на несколько килограммов и обвисла, как бывает с одеялом, позабытым нерадивой хозяйкой на веревке перед дождем. Мучительно хотелось пить и есть, силы держались на какой-то струне, натянувшейся донельзя и готовой разорваться.
За тот час, пока двое бандитов колесили по отшибу в поисках еды, он ни разу не перекинулся словом ни с Червонцем, ни с остальными. Справедливости ради надо заметить, что те тоже не отличались разговорчивостью. Усталость сковывала, их мучили те же наваждения, что и полковника, и терять калории на бестолковые разговоры им, видимо, тоже не хотелось.
Когда на восточной стороне послышался треск сухих ветвей, Червонец перевернулся и занял изготовку с автоматом. Крюк просто привалился к дереву и уложил винтовку на колени.
Это мог быть кто угодно. Местный житель, промышлявший сбором грибов и кореньев, бандиты, а могло статься так, что это методично прочесывает территорию милицейский патруль.
Но к месту их стоянки приближались те самые двое, несшие рюкзак.
Радостно загудев и вызвав у Ждана приступ раздражения, беглые расселись в круг. Через несколько минут на земле в полнейшем беспорядке валялись пустые консервные банки, куски хлеба, луковая шелуха и другое, что именуется отходами человеческой жизнедеятельности.
Головорезы молча расселись на корточки — в позу, привычную для людей, отбывших добрую половину жизни в колониях, захрустели чем-то, зажевали, и послышалось бульканье воды. Полковник не вмешивался в процесс их радостной встречи. Ему поднесли вареного мяса, хлеба, луковицу, но он не хотел есть. Последние события заставили Ждана позабыть о еде.
— Садись, выпей. — Червонец протянул Ждану флягу, заранее предупредив: — Не спирт.
Напившись и забив жажду в дальний угол ожидания, полковник провел рукой по подбородку и ощутил сухой треск жесткой щетины. Последний раз его лицо находилось в таком заброшенном состоянии во время операции… Опухоль от укусов мошкары почти прошла, осталась лишь тяжесть на лице. Словно кто-то оттягивал кожу пальцами.
— Вы где харчи взяли? — спросил он.
