таким вот безумным фейерверком! Отчаяние? Нелепая гордость, дошедшая до идиотизма? «Так и так — я пропал!» Что случилось? Кто-то узнал? Шантажировал? Или… Какая теперь разница? Если бы Даниэль успел прочитать записку до старта, у него была бы возможность что-то изменить. Теперь такого шанса, кажется, уже нет. Или еще есть?
Все эти мысли успели вспыхнуть в его сознании за те краткие секунды, в течение которых Даниэль миновал пит-лейн и выскочил назад, на трассу. Когда болид уже выходил из-за ограничительной белой черты «отнорка», в зеркале заднего вида вырос «скид». Олафсон! Успел?! И снова в сознании как вспышка: «Если он отрежет меня от Брэндона, я уже ничего сделать не смогу! Ни-че-го!»
«Ларосса» с яростью отчаяния ринулась наперерез чужой машине. Олафсон едва ли ожидал, что Лоринг на это решится, и, когда обе машины оказались на трассе бок о бок, вероятно, на миг растерялся. Ну да: Лорни бывает резок и нагл в своем напоре, однако такой риск!.. И все же сиренево-золотой болид удержал позицию, продолжая лететь вплотную к «лароссе». В течение всего сезона «скиды» оказывались ничуть не менее быстрыми, а значит — можно обыграть Рыжего Короля в этом противостоянии.
Даниэль понимал: на заправленной под завязку, тяжеленной машине долго идти вровень с более легким и маневренным болидом Кнута невозможно. И будь это обычный момент гонки, сдал бы назад. Ведь Олафсона ждет как минимум еще одна дозаправка, а он сам теперь может гнать до конца. Значит — еще будет возможность опередить шведа. Но сейчас от позиции на трассе зависело то, что было для Лоринга в тысячи раз важнее места на подиуме, чемпионства, да и всего остального.
Нажим на педаль до отказа. При входе в поворот машины едва не соприкоснулись, и железные нервы Олафсона не выдержали: он чуть-чуть сдал в сторону. Этого оказалось достаточно — Даниэль проскочил вперед.
Он не знал еще, что собирается делать. Стремление оказаться ближе к машине брата было совершенно инстинктивным — человек всегда бросается к близкому существу, если тому грозит опасность. А есть ли в этом смысл, думает уже потом.
У Лоринга мелькнула мысль сказать Грэму Гастингсу о том, что задумал Брэндон, и потребовать связаться с командным пунктом «Ронды». Пускай остановят спятившего пилота! А он остановится? Наоборот: еще верней попрет на «риф», уже не думая, есть перед ним другие машины или нет никого! С характером у Брэди всегда было так: если уж что-то ему в башку втемяшилось, то любое сопротивление только укрепит его намерения. Потребовать красного флага [19]? Да кто на это пойдет? Даже если Грэм поверит в такую необходимость, комиссары могут счесть требование необоснованным. А пока разбираются…
Последней, уже совершенно шальной мыслью было: «А что, если взять и разбиться самому? Можно же удариться о барьер так, чтобы машина разлетелась, а мне попало незначительно! Тогда появится пейскар, и движение будет замедленно. Да, но обломки могут убрать быстро, все начнется сначала, а успею ли я выкарабкаться из машины и добраться до этого идиота? К тому же рассчитать удар очень сложно, а если я сильно расшибусь и потеряю сознание, то уж и совсем ничего сделать не сумею! Конечно, в этом случае Брэди может передумать. Но вдруг — нет?»
Даниэль вел машину на пределе сил — своих и ее, вел в режиме квалификации, когда каждая отыгранная сотая доля секунды стоит дороже золота. Ему уже плевать было на полные баки, на то, что стальное сердце болида задыхается от напряжения, сражаясь с тяжестью мощного тела. Победа стоила дороже всех кубков, всех наград мира!
— Лорни! — голос Гастингса прозвучал, как показалось гонщику, необычайно громко. — Блумквист ушел на пит-стоп. Перед тобой только Брэндон, и у него заправок, возможно, уже не будет. Его залили под завязку. Догоняй! Ты второй.
Тотчас Даниэль увидел впереди сине-белое пятно — болид своего брата. Сейчас тот как раз входил в «шпильку». В ту самую «шпильку», за которой — прямая, а потом — роковая дуга вдоль «рифа Дейла». Рифа, чей смертельный удар считается трагической честью…
Глава 21
«Риф Дейла»
Еще подростком он любил издеваться над самыми «знойными» мгновениями американских фильмов-катастроф. Это когда до взрыва адского устройства остается двадцать секунд, и нужно решить, какого цвета проводок перерезать либо какой код набрать, чтобы остановить запущенный механизм. Бесстрашные герои боевика отчаянно спорили по поводу единственно возможного варианта, язвили друг друга убийственными прозвищами, а в крохотных промежутках между их дебатами на черном экранчике неумолимо отсчитывались роковые секунды. И когда их до взрыва оставалось одна или две, тогда нужный провод безошибочно перерезался, и город, страна, планета оказывались спасены от неминуемой гибели.
В реальности это действо занимало от одной до пяти минут экранного времени, и зрители успевали покрыться холодным потом, испытать онемение желудка, но затем облегченно ухнуть либо выругаться. За якобы двадцать секунд им показывали целую драму.
Даниэль смеялся и над героями фильма, и — еще больше — над зрителями. В тринадцать- пятнадцать лет, а тем более позже, пересев с карта в гоночную машину, он отлично знал, что такое секунда, десятая секунды, сотая секунды и что можно сделать за каждый из этих промежутков времени. Между прочим, секунда не так коротка, как кажется на экране, да и любая доля ее что-то значит, когда мир спрессован в серое лезвие трассы и каждый нерв живет словно сам по себе, выполняя свою единственную функцию, а все вместе нервы и весь организм работают воедино с нервами и организмом несущейся, обгоняя мгновения, машины.
За двадцать секунд можно выиграть или проиграть заезд, совершить обгон, поменять лопнувшее колесо или даже сполер. Но вот обменяться хотя бы парой фраз из шести-семи слов нельзя. Взрыв прогремит раньше.
Сейчас, в ту долю мгновения, когда Даниэль вдруг понял, что собирается сделать Брэндон, он осознал и другое: в его распоряжении двадцать одна секунда. За это время он, Даниэль, должен принять решение и осуществить его.
Сине-белый болид Брэда миновал «шпильку» и пошел на полной скорости по кривой, к «рифу Дейла». До «рифа» — восемьсот метров. Двадцать секунд.
Чтобы за эти секунды успеть настичь лидера, нужно пройти поворот, не сбрасывая скорость, а это было за пределами допустимого. Но выбора не оставалось — и Лоринг вошел в узкую параболу, оставив на шкале триста двадцать километров. Шестикратная перегрузка не вдавила, а буквально впечатала его в пилотское кресло. Болид, вероятно, в своей машинной душе решивший, что пилот помешался, и оттого испытавший ужас, рванул руль из рук Даниэля. Но на те три с половиной секунды, за которые они проходили «шпильку», у гонщика хватило сил одолеть машину, и это спасло их обоих.
И вот он — широкий полукруг, потом — почти прямая. Остаются тринадцать с половиной секунд. Педаль скорости уже вдавлена до предела. Сине-белая машина — в каком-то десятке метров впереди. Да, Брэд и не думает поворачивать, он идет прямо на «риф».
— Дэн?! Что ты?!
Вопль Грэма Гастингса задохнулся и заглох в наушниках. Опытный «дирижер трассы» отлично видел, что слова уже не имеют смысла.
Почти как в фильме. За две секунды до той невидимой черты, за которой уже не оставалось ни выбора, ни смысла, оранжевая «ларосса» вдруг настигла «ронду». Едва уловимое движение руля, и вот болид Даниэля огибает машину Брэндона и по внешней траектории поворота входит между нею и «рифом».
«Если он не отвернет, то вмажет меня в скалу, а сам отлетит к другой стороне трассы. Уцелеет, скорее всего! А я?» Как быстро работает мысль! Быстрее, чем мчится машина…
Между болидами — не более десяти сантиметров. Между «лароссой» и «рифом», что сейчас проскальзывает мимо, — возможно, еще меньшее расстояние.
