понял, что готов завопить от ярости. Неделю назад погиб Джанни! Весь этот злосчастный заезд прошел под мрачной звездой трагедии. Полиция не вылезает из гоночного городка, газеты пишут об убийстве и всяких версиях его причин куда больше, чем о «Фортуне». А эти идиоты выставляют шампанское, как ни в чем не бывало! Они что — думают, будто в такой ситуации прилично пить из горлышка, поливаться и дурачиться, делая вид, что все о, кей?
На Брэндона он старался не смотреть, чтобы не сорваться. Сейчас, когда все осталось позади, ужас тех двадцати секунд обрушился на Даниэля сильнее, чем испытанная им почти смертельная перегрузка. Он понимал, что ему было страшно, и не стыдился этого страха. После аварии в Вальденштадте, когда Лорни извлекали из машины будто поломанную куклу, он научился признаваться себе в такого рода слабостях. Тот миг — миг удара, нечеловеческой боли и провала в слепящую пустоту — стоил трех месяцев мучительной войны не только с собственной изувеченной плотью. Его тогда хорошо «починили», через сорок дней он уже смог ходить и начал издеваться над собой, занимаясь упражнениями, к которым, как уверяли врачи, можно было приступить еще не скоро.
Но все это время — и пока продолжалась полная беспомощность в металле и гипсе, и когда тянулась изнуряющая борьба за возвращение силы и упругости тела, — он выдерживал гонку с собственным страхом. Он знал: после таких травм редко возвращаются на трассу, причем чаще всего — не из-за самой травмы. Страх шел за ним на предельной скорости, иногда вырастал непомерно, целиком занимая в его душе «зеркало заднего вида». Но ни разу не вырвался вперед! Вернуться Даниэль хотел сильнее, чем просто выжить и выздороветь. Он вернулся.
Со страхом Лоринг справился и на этот раз. Но теперь его неумолимо одолевала злость. Как мог Брэд все это задумать и вытворить?! От начала до конца. От просверленного бака — до сегодняшней трусливой попытки избежать разоблачения таким вот эффектным и подлым способом. Будь ему пятнадцать лет, все это лезло бы в какие-то рамки, но если тебе стукнуло уже двадцать восемь…
Даниэль очнулся, когда перед ним вдруг оказался президент Ассоциации с кубком в руках и холодное серебро жестко коснулось его ладони. (Видя, что гонщик смотрит сквозь него отсутствующим взглядом, Пьетро Галлато буквально всунул ножку изящной вазы ему в руку). Трибуны стихли, замерев в ожидании: подбросит ли великий Лорни, как обычно, выигранный кубок, или на этот раз не станет?
Конечно, он не стал. Как не притронулся и к бутылке. Поглядев на победителя, Олафсон тоже (впрочем — не без сожаления) не взял свое шампанское. Что до Брэндона, то у того, кажется, шевельнулась мысль — изобразить, будто все в порядке. Он даже открыл бутылку и глотнул из нее, но потом шагнул к барьеру балкона и просто скинул шампанское своей команде.
В душевой Даниэль почти «отошел». Упругие струи теплой воды оживили его онемевшую шею, и он подумал, что врач, пожалуй, не понадобится: позвонки в порядке, боль была просто мышечным спазмом. Теперь главное — пережить пресс-конференцию, и тогда можно отключиться.
К его удивлению, журналисты очень мало спрашивали о взрыве и о гибели механика. Кажется, два-три вопроса, и то больше — «для порядка». Во-первых, за неделю газеты и журналы уже «наелись» всякими интервью на эту тему, а во-вторых, в пресс-центр пришли главным образом репортеры спортивных изданий, а этим было нужно другое. Все понимали, что темой номера будет сенсационная «парная гонка» братьев Лоринг, тем более что в начале ее Лорни ухитрился пройти «шпильку» без снижения скорости.
Даниэль почти не слушал вопросов и отвечал односложно, по старой, давным-давно продуманной схеме: да, вначале было трудно, да, он рисковал, но риск оправдал себя, нет, никаких особых трудностей в этой гонке не было. Такие банальности он говорил очень редко — на самом деле ему обычно хотелось сказать журналистам что-то интересное, отметить в прошедшем заезде какой-то особенный момент. К шаблону он прибегал, если очень уставал или бывал недоволен собой. (Они-то и не подозревают, что можно, даже выиграв заезд, ругать себя на чем свет стоит!)
— Но почему вы все-таки предприняли такую рискованную атаку, причем — в таком опасном месте трассы? — настырно усилила вопрос молодая симпатичная журналистка с волосами, выкрашенными в ярко-красный цвет и сколотыми над левым ухом игривой метелкой.
Он оценил оригинальность ее вида, отчасти искупившего назойливость вопроса, и впервые за всю пресс-конференцию улыбнулся. Улыбка Лорни всегда настраивала журналистов дружелюбно: слишком добросердечно-юной она была и совершенно не укладывалась в образ неизменно уверенной в себе суперзвезды. (Какой-то корреспондент рискнул однажды написать: «Когда Лоринг улыбается, отлично видно, что он совсем не заносчив, а скорее непобедимо застенчив!»)
— Я почувствовал, что могу выжать из машины максимальную скорость, поэтому и атаковал. Ни позади, ни впереди не было других болидов. Значит, можно было предпринять обгон. Место там (да!) считается опасным, но это ведь не причина отказываться от атаки.
— Но вы не снизили скорость, проходя «шпильку»! — не унялась красноволосая красавица.
Она сидела, вытянув руку с диктофоном так, что он всего на метр не доставал лица Даниэля. Кажется, ей ужасно хотелось, чтобы он ее запомнил.
— Может быть, я немного ошибся на этом повороте — я мог потерять машину. Но ведь этого не произошло!
Лоринг-старший продолжал улыбаться, и красноволосая сдалась.
— Это было великолепно! — вырвалось у нее.
Остальные зашумели и засмеялись. А потом разом набросились на Кнута и уже следом за ним — на Брэндона. Но что говорили тот и другой, Даниэль не слышал — он сидел, опустив голову, чтобы козырек бейсболки спрятал его лицо в тени, и думал только о том, что все должно вот-вот закончиться.
Наконец собравшиеся стали подниматься. Распорядители встречи решительно оттеснили журналистов к двери в коридор, хотя те, как обычно (и даже больше, чем обычно!), вновь рвались к гонщикам, щелкали фотоаппаратами, поднимали над головами камеры, пытались еще что-то у кого-то спросить.
Красноволосая все-таки ухитрилась змеей пролезть под локтем охранника и подскочила к Даниэлю, когда тот, последним встав из-за стола, направился к двери в холл:
— Послушайте!.. — она почти коснулась его красиво выставленным бюстом. — Еще один вопрос: а почему ваша жена никогда не приходит на гонки? Ко всем гонщикам, когда они выигрывают, жены подходят, поздравляют, а к вам…
— Во-первых, — он сам удивился мягкости своего голоса, — не «никогда». Вы не все гонки смотрели. А во-вторых, мисс, у нас двое маленьких детей, и мне спокойнее, когда жена с ними, а не на гонках. Разве это не правильно?
— Да, — она вдруг смутилась. — Да, наверное. А вы не могли бы…
И тут он сломался:
— Простите! Я проехал за час двадцать минут триста семьдесят километров. Вы не пробовали? Нет? И не пробуйте! До свидания.
Голос чемпиона прозвучал почти умоляюще. И тотчас охранник подцепил девушку под локоть:
— Пресс-конференция закончена. За-кон-че-на! Что за люди…
Впрочем, в задержке было и преимущество: когда Даниэль вышел в просторный холл, там уже никого не осталось — журналисты уходили через коридор с другой стороны здания, а охрана, пресс-атташе, сотрудники офиса успели выйти на улицу, где было прохладнее.
— Дени! Дени, постой!
Он оглянулся. Невесть откуда взявшись, к нему подошел и встал в двух шагах Брэд. На его щеках пунцовыми пятнами проступила краска, губы странно подрагивали.
Даниэль молча, в упор смотрел на брата, думая в эту минуту, что он его ненавидит. Почему Брэд все это сделал? Почему? Почему?!
— Дени, я хочу тебе объяснить! Послушай! Я…
— Сволочь!
Кроваво-красное пятно на миг затмило глаза, и Даниэль ударил вслепую. Но попал. Его ладонь наотмашь смазала по лицу Брэндона, тот вскрикнул, отпрянул. И растерянно поднял руку, словно ждал нового удара. Однако старший брат резко отвернулся и почти бегом кинулся к стеклянным дверям, ведущим на балкон.
