профессор сказал укоризненно проводнице:
— Вы знаете, почему вас не любят дети?
— Потому что вы их так «воспитываете».
— Нет, матушка. Потому что у вас не материнское сердце. Не любите вы детей, не радуетесь их беззаботности…
Поезд резко затормозил. Проводница молча скрылась в тамбуре. Мимо окна проплыло название станции. Начальник охраны взглянул на часы:
— Ровно восемь. Пойду на станцию. Нужно достать газеты…
— Да, да! Кстати, напомните завхозу: детям нужно молоко и овощи. Покруче с ним: без палки- погонялки на нём далеко не уедешь.
Прошло пять дней в пути. Полковник Прозоров за то время побывал в Москве и теперь вылетел в Самгунь. Сразу же с аэродрома он поехал в горком партии. Зайдя в кабинет секретаря, Прозоров вдруг обрадованно воскликнул:
— Дмитрий Дмитриевич! Какими судьбами? Каким ветром занесло вас в такую даль?..
— Попутным, полковник. Проводил ваш последний эшелон, поехал в Москву. В Центральном Комитете партии посоветовали и мне ехать следом за вами, помогать обживаться на новом месте. Назначен парторгом завода, который будет делать ваши новинки. Как настроение профессора Кремлёва?
— Всё беспокоится о Споряну.
— Споряну скоро приедет. Нашли следы. Похитить-то его хотели, да не вышло…
— Рад за него! Ну, а вы как устроились, Дмитрий Дмитриевич?
— Да вот жду вас. Вместе начнём устраиваться. Ефим Алексеевич, познакомьтесь, — Вахрушев указал взглядом на секретаря горкома, — принимает радушно. Авиамоторный завод уже настраиваем на определённый лад. Поджидаем ваш институт, лабораторию Кремлёва. Кое-что и для вас наметили. Хорошие помещения. Особенно понравится Петру Кузьмичу здание, где думаем разместить основную лабораторию.
В эти дни полковник Прозоров и Дмитрий Дмитриевич развили в Самгуни бурную деятельность: приводили в порядок учебные корпуса, торопили городские организации с оборудованием квартир для профессоров и преподавателей. И в итоге подготовили институту условия, не хуже прежних.
Через неделю эшелон института подошёл к станции Самгунь. Профессор вышел на перрон в окружении ватаги малышей. Он долго любовался кружевами снежных вершин Базальтового перевала, о чём-то оживлённо беседовал с Вахрушевым, Ефимом Алексеевичем — секретарём Самгуньского горкома партии. Ефим Алексеевич провёл профессора по всему перрону, показал крытую площадку, на которую будут разгружать хозяйство института, вышел с ним на привокзальную площадь и предупредительно открыл дверцу машины.
— Прошу, профессор. Поедем смотреть ваши новые посады. Надеюсь, понравятся.
— С удовольствием, с удовольствием… — Он уже наклонился, занёс ногу в кабину автомобиля, но тут же отступил, будто передумал. Посмотрел на Дмитрия Дмитриевича, на хозяина машины и сказал начальнику АХО тоном, не допускающим возражений:
— Детей устраивайте прежде всего.
— Не беспокойтесь, профессор, устроим, — дружелюбно сказал, окая по-волжски, Ефим Алексеевич. — Охотно примут вас самгуньцы в свою семью, как самых дорогих гостей.
— Нет, позвольте, почему же гостей? — возразил профессор, усаживаясь. — Мы намереваемся пускать глубокие корни в Самгуни. Так что, пожалуй, и потесниться придётся.
Машина плавно покатилась вперёд и затерялась в шумном городском потоке транспорта.
ГЛАВА XV
НА НОВОМ МЕСТЕ
Три дня профессор Кремлёв и полковник Прозоров были заняты хлопотами по устройству ЦАВИ на новом месте. Наконец, было всё готово: аудитории, библиотека, общежитие, столовая. Наступила очередь размещения оборудования и монтажа приборов лаборатории Кремлёва. Под неё было отведено прекрасное помещение — большое, вместительное.
В субботу пошёл сильный дождь, и Пётр Кузьмич под этим предлогом решил отложить распаковку оборудования лаборатории.
— Сыро. Попортим приборы. Отложим лучше до понедельника, — сказал он начальнику АХО.
Вечером Прозорову позвонил Дмитрий Дмитриевич.
— Приезжайте, полковник, вместе с профессором на дачу горкома партии. Ефим Алексеевич решил ввести вас в общество «знаменитостей» Самгуни.
Сидевший тут же за чаем профессор Кремлёв отнёсся к приглашению неодобрительно:
— Неудобно всё-таки ехать без приглашения хозяина. Дмитрий Дмитриевич тоже гость. И потом, приглашают, как я понимаю, на холостяцких началах. А я не привык к этому. На балы я хожу только с супругой или дочкой.
Прозоров хорошо знал нрав профессора и понимал, что тот лукавит, но не мог угадать истинных намерений старика. А Пётр Кузьмич, чтобы уклониться от расспросов, ловко перевёл разговор на другую тему. Помешивая ложечкой чай, он начал восторгаться природой Самгуни, здоровым климатом, хорошей рыбалкой и охотой. А потом, артистически согнав беззаботность, сердито нахмурил брови и заговорил:
— Не нравится мне наш АХО. Убеждаюсь всё больше: плутоват он и очень плутоват…
— Вы просто не любите его, Пётр Кузьмич, — шутя заметил Прозоров.
— А за что прикажете его любить? Так и норовит словчить. Насмотрелся я на него ещё в пути — не переубедите. Вот и сегодня. Подхожу к бывшему музею. Смотрю, рабочие выносят книжные шкафы красного дерева. Куда? — спрашиваю. — К начальнику АХО на квартиру, — говорят, — перевозим. А тут и он выходит с тигровой шкурой в руках.
— Обстановочка, — говорю, — понравилась? А он, шельмец, тут же вывернулся: «Хороша мебель, ничего не скажешь. Квартиру полковника обставим со вкусом». — Пётр Кузьмич внимательно осмотрел комнату и заключил: — Только я что-то не вижу ни резных шкафов, ни тигровой шкуры…
Прозоров недоумевающе пожал плечами:
— Позвольте…
— Позволяйте, полковник, позволяйте, — сердито перебил его Кремлёв, — а уж он вас обставит, только так обставит…
По окнам квартиры пробежал яркий сноп света. Донеслось лёгкое шуршание шин подъехавшей автомашины. На лестнице послышались шаги, и в дверях появился улыбающийся Дмитрий Дмитриевич. Его звонкий голос заполнил пустую комнату.
— Здравствуйте, заехал взглянуть, как вы устроились… И Пётр Кузьмич здесь? Вот и хорошо…
— Наш начальник устроился со вкусом, — съязвил профессор, протягивая Дмитрию Дмитриевичу руку. — Книжные шкафы из красного дерева, ковры и тигровая шкура перед тахтой…
— Где? — проговорил серьёзно Дмитрий Дмитриевич, обводя взглядом комнату. — Шутите, профессор?
— Нет, он не шутит, — хмуро сказал Прозоров, — а в меня стрелы пускает.
Прозоров повторил то, что услышал от Петра Кузьмича, и добавил, не скрывая возмущения:
— И в самом деле, видимо, ловкий пройдоха. А я-то и не заметил…
— Точнее, не разглядел подхалима, — вставил Дмитрий Дмитриевич…
— Метко сказано, — оживился профессор. — Уж он такой: «Что прикажете?», «Слушаюсь!», «Так точно!». А за этой лакейской угодливостью кроется мелкая душонка.
— Сдаюсь, сдаюсь, Пётр Кузьмич, — поднял руки Прозоров. — Завтра же потребую объяснений.
— Нет, полковник, ни к чему эти объяснения. Просто, в нашем институте климат для него неподходящий. Разве ему можно доверять? Нельзя, права не имеем…
