— Надоело! — промычал Гатю, сильнее стянув ворот Бориса. — Трепло этакое… Ступай! Всю ночь таскаемся по закоулкам… Ступай, говорю!
Борис примолк.
На площади было светлей. В центре ее высилась старая башня с часами, рядом светился огромный глобус. Гатю не рискнул оставить здесь Бориса. Привел его в гостиницу, втолкнул в дверь и силком усадил на лестнице.
— Паршивец… Сумеешь сам подняться?
— Дурак ты, товарищ Беглишки, — промямлил Борис, валясь на ступеньку.
Гатю снова схватил его за шиворот, тряхнул с ожесточением и поволок наверх.
Добравшись до площадки, он сгрузил его там, как мешок с картофелем, и, вытирая пот, стал медленно спускаться. Из кармана у него торчали ножки куклы, которая, казалось, брыкалась, стараясь выбраться на волю. Борис хотел крикнуть, чтобы он взял куклу себе, но из горла вырвался только хрип. «Чуть не задушил меня этот идиот», — подумал он и, охваченный животным страхом при мысли, что его и в самом деле могли задушить, стал взбираться по лестнице, держась за перила.
Насилу дотащился он до своего номера, открыл дверь и не раздеваясь рухнул на постель. Уснул мгновенно и не пошевельнулся до самого утра, когда его разбудил зазвеневший в соседнем номере будильник. Оглядевшись, Борис убедился, что в комнате никого нет. И опять уронил голову на подушку, собираясь еще поспать, но внимание его привлек шелест бумажки, на которой было что-то написано. Хоть и с трудом, он все же разобрал: «Борка, я перенесла чемоданы к госпоже Сокеровой, там мы снимем квартиру, довольно скитаться по гостиницам. Как выспишься, сразу приходи. Ключи у хозяйки, это очень благородная женщина. Я устроилась на работу в трудкоопе, будем плести мартенички. Могу и тебя пристроить. Ждала тебя допоздна. Опять ты наклюкался. Это вредит твоему здоровью.
Борис снова уткнулся в подушку. В сознании осталось одно-единственное слово «мартенички»; он силился выбросить его из головы, уснуть, и не мог. Это словечко сверлило ему мозг до тех пор, пока совсем не прогнало сон. Борис вытянулся в постели и тупо уставился в потолок. Никак не удавалось ему понять, почему он один и почему у него болит голова.
В это время в коридоре послышались шаги. Кто-то подошел к двери и постучал.
— Кто там? — спросил Борис, приподнявшись на локте. Не ответив на вопрос, в комнату вошел человек в форменной одежде с кожаным портфелем под мышкой. Борис отшатнулся, побледнев, — портфель показался ему слишком внушительным.
— Кто вы такой?
— Курьер с «Балканской звезды».
— Что вы желаете?
— Принес письмо от нашей директорши. Распишитесь в получении. Вот ручка.
Борис отстранил ручку.
— У меня свои принципы.
— Что вы сказали?
— Я не расписываюсь.
— Пожалуйста.
— Нет, нет.
Он вскрыл конверт.
«Приходите с Гитой в ткацкий цех. Можете завтра же приступить к работе.
Забыв о своих принципах, Борис выхватил ручку и через весь конверт написал крупными буквами: «Я подумаю.
21
В учебной комнате ткацкого цеха, где Яна давала уроки новичкам, висел на дверях приколотый кнопками пожелтевший лист бумаги. На нем было написано: «Смена сновалок без нахождения утка сверху… Смена сновалок без нахождения утка снизу… Смена сновалок с нахождением утка… Заправка сновалок с помощью крючка и заправка сновалок без помощи крючка. Связывание и продевание порванной нити перед щеткой. Связывание порванной нити основы за станком с нитью, предварительно продетой через щетку. К краю катушки…»
Пожелтевший листок бумаги обтрепан по краям. Занятия велись давно, о них не вспоминала, может быть, и сама преподавательница. Учебная комната пустует, в ней нет ни души. На классной доске еще сохранился какой-то чертеж. Мелок переломан пополам. Цифры недописаны. И все же эта комната не приводит в уныние, потому что рядом, за стеной, слышится гул ткацких станков. Не надо горевать и о том, что преподавательницы тут нет. Нужно только снять старое расписание, чтобы не сбивало с толку новых учеников. У каждого преподавателя свой метод.
Обходя цеха, Ружа искала взглядом, не работает ли в эту смену кто-нибудь из ее старых подруг. Увидела только Райну, все остальные уехали на «Победу Сентября». Ружа приветливо улыбнулась высокой худенькой девушке.
— Тебе, Райна, не удалось освободиться?
— Да уж такое мое счастье, Ружка, ты знаешь. Но как кончится смена, сейчас же поеду. Вы меня ждите.
— Подождем. Да захвати аккордеон.
— О, больно ему нужен, Манчеву, мой аккордеон!
— Возьми, возьми! — настойчиво повторила Ружа и пошла дальше — хотелось удостовериться перед отъездом, что все в полном порядке.
Потом вернулась в кабинет и, остановившись перед зеркалом, еще раз внимательно осмотрела себя. На свежем лице не было признаков усталости — ясные глаза светились радостью. Не подкрасить ли губы? Бледные губы на бледном лице — да еще в веснушках! — это всегда огорчало Ружу. Она достала из сумочки помаду и накрасила губы. «Колю не узнает меня», — подумала она и подмигнула себе в зеркало, чувствуя, как у нее поднимается настроение.
По пути она заехала в редакцию, чтоб захватить Колю, но оказалось, что он давно укатил на редакционной машине. Это несколько задело Ружу, и, сев в «победу», она понеслась по шоссе, ведущему в горы.
«Маленькое, скромное торжество» только что открылось. Манчев и Яна сидели в центре праздничного стола. В большой хрустальной вазе стоял букет лесных цветов; среди них было и несколько благоухающих красных роз — любимых цветов жениха. Он и сам был похож на огромный цветок, на распустившийся горный пион, разливающий запах духов. Тщательно выглаженная сорочка сверкала белизной. Галстук был завязан пышным узлом. Черный жилет придавал стройность его фигуре. Крупные руки спокойно лежали на белой скатерти, и лишь иногда, в приливе чувств, он начинал барабанить пальцами по столу, всем сердцем радуясь близости сидящей рядом с ним женщины, избранницы на всю жизнь.
Перед каждым из гостей стоял наполненный вином бокал, но к вину еще никто не прикасался. Ждали директора «Балканской звезды». И уже порядочно истомились. Колю то и дело вскакивал со своего места и бежал посмотреть, не показалась ли со стороны города машина. Руже не впервые опаздывать — сколько раз Колю просто сгорал от нетерпения у входа в театр или кино, — но на сей раз она превзошла себя!
Радио сообщало собравшимся новости дня. Почти никто не слушал его, но вдруг жених привлек всеобщее внимание, постучав вилкой по тарелке. Объявляли результаты матча, на который Манчев не попал: помешала собственная свадьба. Он потемнел лицом, узнав, что армейцы потерпели поражение с результатом один ноль. Мгновенно разгорелись споры о том, почему эта команда проигрывает и долго ли
