работу, но он был так утомлен и чувствовал себя таким измятым и избитым, словно его пропустили через колесо сукновальни.
Из одной трубы вился легкий синеватый дымок; закрывая прозрачной пеленой солнце, он сливался с клочьями облаков. Другая труба, пониже, не дымилась. Она торчала над фабричными постройками, как бы забытая людьми. У самой реки, над старыми каменными стенами возвышалась башня с красной пятиконечной звездой. В лучах солнца она сияла, как рубин. Борис не мог оторвать взгляда от труб и башни. Он чувствовал, как жжет у него в горле, глаза заволокло туманом, и сквозь слезы, как сквозь волнующую воду, он видел «Балканскую звезду» во всем великолепии. Так, задумавшись, сидел Борис, охваченный отчаянием; часы показали, что прошло еще полчаса.
Солнце уже пробиралось между деревьями. Впереди, на высоких скалах, откуда открывалась просторная равнина, уводящая в сторону Тырнова, трепетали первые утренние лучи. Вскоре позолотились и стволы фабричных труб, а рубиновая звезда вспыхнула, словно огненный глаз, излучая радостный свет на весь город. Дым из высокой трубы расстилался по небу и, пронизанный светом, напоминал гонимую ветром паутину.
Борис взглянул на часы. Оставалось всего пять минут. Он откинулся на скамейке и заплакал, как заблудившийся в лесных дебрях ребенок. Он оплакивал себя, свою молодость и все то, чего лишился.
В ветвях сосны прыгала белочка, коричневая, как сосновые шишки, как смола, стекающая по коре дерева. Она перекидывалась с ветки на ветку совершенно бесшумно. Борис и не заметил, как, скрытая среди зеленых игл, она оказалась над самой его головой — радостная, опьяненная солнцем, потоками, хлынувшими на лес, и, совсем как человек, стала расхаживать по земле, по сухой хвое. Прилетела иволга, на ближайшей березе запели скворцы. Последний день лета обещал быть теплым, душным.
Борис встал, вытер глаза и пошел берегом реки к железнодорожной станции. Решил разыскать Геннадия.
Вместе с товарищами Геннадий выгружал в тот день тюки с шерстью и хлопком. Работа шла полным ходом, но, увидев Бориса, Геннадий подбежал к нему, поздоровался, спросил, как дела, и велел подождать. Между прочим, указав Борису на закусочную, предложил:
— Выпей поди анисовой за мой счет, покончим с разгрузкой — и мы придем.
Борис пошел к деревянному павильончику и выпил стопку за счет Геннадия. Затем выпил вторую — за свой счет. Тут и Геннадий подоспел со своей бригадой, потный и запыхавшийся.
— Ну, — обнял он Бориса за плечи. — Как поживаем? Я так и знал, что ты там долго не продержишься. И зачем тебе соваться им в руки? То ли дело у нас, на вольной воле. Что заработал, то твое, сам себе хозяин.
Борис не стал возражать. Ему было приятно слушать Геннадия особенно сейчас, когда он чувствовал себя всеми забытым. Свободолюбивые, босяцкие настроения приятеля были ему по душе. Он даже растрогался и заказал по стопке, чтобы чокнуться с Геннадием. А когда анисовка ударила ему в голову, похвалился:
— Деньги у меня есть, и свобода есть… Только вот друзей, вроде тебя, нет.
Геннадий хлопнул его по плечу и повторил заказ.
— И у меня есть деньги, Борка, и свобода есть… Не жены, жены пет у меня… Понимаешь?
— Ха, — засмеялся Борис. — Очень кстати! Только вчера вечером от одной избавился, могу тебе предоставить! Хочешь? Баба что надо!..
— Как? Гиту? Борка! Что ты говоришь, Борка? С ума сошел… Что? Разводитесь? Не говори так, браток!.. Она ведь, извини за выражение, лакомый кусочек, уф!.. Как же так получилось?
— Был! — многозначительно ответил Борис и опрокинул в рот анисовку. — Был, но теперь уже не то!
И он рассказал Геннадию свою историю. Из сочувствия Геннадий предложил вступить к нему в бригаду. Поначалу Борис противился, твердя, что в деньгах не нуждается, потом согласился, — от излишка денег он не страдал. А случалось, подолгу шарил в карманах в надежде найти завалявшийся лев.
Бориса поставили у товарных вагонов, которые останавливались вблизи пассажирской станции. Но из-за того, что он принялся по своему обыкновению поучать и Геннадия и остальных, как надо работать, чтобы, не подвергаясь унижениям, больше зарабатывать, в бригаде возникли распри. Борис оскорбился и, не желая к тому же маячить на станции, где большое движение, решил пойти на реку грузить песок и гравий. С Геннадием они начали встречаться реже, но остались верными друзьями. Только с ним Борис советовался, как организовать защиту, чтобы выиграть дело в суде.
Геннадий посоветовал прежде всего найти такого свидетеля, который заявил бы суду, что сожительствовал с Гитой. Так дело будет наверняка выиграно без потерь и затрат. И по просьбе Бориса тут же согласился взять эту роль на себя.
Во-вторых, Борису следовало, по его мнению, заранее подготовить выступление Аспаруха. Беглишки должен подробно рассказать, как он видел Гиту в объятиях Филиппа Славкова сперва в лесу, потом на скамейке у виллы. Если Беглишки упрется и будет отказываться, Геннадий сам поговорит с ним соответствующим образом. Ему уже приходилось иметь дело с подобного рода свидетелями.
Борису оставалось только благодарить.
Много хлопотал Геннадий в связи с бракоразводным процессом, к которому теперь было приковано внимание всей бригады «Погрузка-доставка». Все подготовил он и для того, чтобы всыпать как следует Филиппу Славкову, и выполнил бы это, не подайся бывший лоточник вместе со своей беременной женой куда-то в деревню.
Помог Геннадий «поставить на место» и Гатю, этого «подлого ломовика», который вечно путался у них под ногами и ни разу не угостил, никогда не приветствовал сердечным «мараба», как все другие, того самого, который защищал своего сынка, покрывая его гнусные проделки…
Гатю избили поздним вечером неподалеку от складов товарной станции, где он выпил больше, чем следовало. Геннадий с Борисом подкрались к возчику и, повалив на землю, топтали ногами до тех пор, пока тот не замычал.
— Получай, шкура, — приговаривал Борис. — Будешь знать, как саботаж на фабрике устраивать. Люди работают, а ты по корчмам таскаешься! Заговорщик!
Гатю прикрывал локтями свое окровавленное лицо.
— В тюрьму тебя вместе с твоим сыном, — не унимался Борис, — и никакой пощады фашистам, а ты же первый фашист!
Но тут Геннадий прервал его, сказав, что вместо речей, надо дать еще пинок-другой, и хватит с него.
Все усилия были употреблены на то, чтобы наилучшим образом подготовить выступления в суде. Не забыли и Аспаруха Беглишки. Как-то вечером Борис пришел к нему на мансарду поговорить с глазу на глаз. На всякий случай в садике его ждал Геннадий. Если Аспарух начнет отвиливать и хитрить, Борис свистнет в окно, и приятель в два счета окажется в мансарде.
Однако Аспарух согласился на все предложения, помощь Геннадия не потребовалась.
— Да, — заявил Аспарух. — Я скажу правду, как бы горька она ни была. Только, ради бога, будь благоразумен. До меня доходят слухи, что ты налево и направо распространяешь разные небылицы, из которых люди делают политические выводы. Обозвал Гатю фашистом.
— Что же он такое, этот Гатю, если не фашист? — возмутился Борис.
— Извини меня, но в свое время ты сам устроил его на «Балканскую звезду».
— Я его устроил, я и уволю.
Аспарух недоумевающе пожал плечами.
— Думаешь, не смогу? Смогу, и я это сделаю! Даже на виселицу могу отправить за его подлости!
Беглишки промолчал.
Уже с лестницы Борис добавил сердито:
— Суд назначен на тринадцатое, смотри не улизни опять в Софию!
И стал не спеша спускаться. Беглишки со страхом следил за ним сверху и думал: «Какая фатальная личность! Опутал меня своими сетями — не вырваться… И это роковое число! Неизбежно увязну… Неужели нельзя передвинуть на пятнадцатое? Так было бы спокойней и лучше!..» Он еще долго стоял на площадке, глядя вниз, словно в какой-то колодец.
