Многоуважаемый коллега!
Я обращаюсь к вам, хотя еще неизвестно, попадет ли это письмо в ваши руки. Отправить его отсюда очень трудно.
В последние дни вы пережили большое разочарование, вы лишились плодов своего многолетнего труда. И виновен в этом я. Да, это я украл вашу рукопись. Но прошу вас, не бросайте письмо, прочитайте дальше! Вы увидите, что на свете еще есть справедливость.
Я еще несколько месяцев назад понял, что вы стоите на пороге очень важного открытия. Но все его значение в полной мере сумел оценить лишь тогда, когда во время вашей болезни проник в ваш рабочий стол. Ваше изобретение произведет подлинный переворот в машиностроении, оно позволит по-новому подойти к такой важной отрасли промышленности, как металлообработка. Более того, благодаря ему война, в которой применяются известные доселе огнестрельные и взрывчатые средства, станет бессмысленной, даже просто невозможной!
Мной овладела зависть. Сегодня еще вы были простым ассистентом, как и я, а уже завтра стали бы знаменитостью. Мне же было суждено остаться скромным подмастерьем, каким я был до сих пор. Потому что кто-кто, а я знал: для таких идей мне недостает кое-чего из того, что есть у вас. И во мне медленно созревало решение.
Я тайно снимал копии с ваших записей. Я следил за созреванием вашего труда, и однажды поздним вечером, когда подготовленная к перепечатке рукопись лежала в шкафу, я прокрался в институт, тайком взял ее себе, а все другие ваши наброски уничтожил. В ту же ночь я переписал вашу рукопись. Пусть теперь кто-нибудь докажет, что это не плод моих размышлений.
К тому времени, когда ваша секретарша в отчаянии искала материал, я уже докладывал об изобретении срочно созванной комиссии совета по научным изысканиям. Мне показалось, что апробация проходила слишком быстро, но члены комиссии оценили проделанную работу и поздравили меня.
Профессор Маннестер похлопал меня по плечу:
— Коллега, вы сами сознаете глобальные последствия вашей идеи? Ведь это означает полный отказ от военной промышленности!
Я был так взволнован, что не мог говорить. Когда я вышел из здания, ко мне подошли четыре незнакомых человека и с силой затолкали меня в лимузин, стоявший на обочине дороги.
— Вы теперь стали важной персоной, — сказал один из них. — Надеюсь, вы поймете, что мы заботимся о вашей безопасности!
Я этого не понимал, но они заставили меня. Они препроводили меня в самолет без окон и высадили на этом острове.
Вы, верно, помните Макгрега, который в прошлом году оставил институт, якобы для того, чтобы в Сан-Паулу получить место стажера? Припоминаете таинственное исчезновение профессора У. Канфая из Принстона, наделавшее столько шуму? Быть может, вы слышали о докторе Когозурове и инженере Бонилла? Я всех их обнаружил здесь. Мне искренне жаль, но придется еще раз разочаровать вас: ваше изобретение гораздо старее, чем вы думаете. Все присутствующие здесь ученые — кроме меня — сделали то же самое.
Я предполагаю, что сейчас вы собираетесь восстановить ваш труд. Вероятно, вы захотите потом представить его комиссии. Возможно, вы даже поместили объявление и пытаетесь доказать правоту ваших суждений. Но боюсь, что, как и присутствующие здесь ученые, вы не подумали о последствиях, которые повлечет за собой ваше изобретение. Поразмыслите о том, по душе ли оно придется всем согражданам. Подумайте о войнах и о военной промышленности. Я верю, что по здравому размышлению вы не станете публиковать свою работу. Как вам все-таки ее использовать, не берусь советовать. Но надеюсь — и мои товарищи по заключению разделяют мою надежду, — что вы найдете правильный путь. С самыми добрыми пожеланиями.
Добро пожаловать домой[8]
Внизу собралась огромная толпа людей. Я видел пульт для ораторов, гирлянды. Славный конец долгого путешествия!
Учебная командировка длилась два года. Какое событие в жизни человека — межгалактическая академия на планетах Антареса! Не только естественные науки и логика были включены в программу, но и история галактических культур, аутогенная тренировка и даже сверхчувство. Сверхчувство — это чтение мыслей. Да, я могу читать мысли!
Полный ожиданий, я вышел из корабля. Это была одноместная ракета. Я долгое время был в одиночестве. Наконец-то снова увижусь с людьми.
Ко мне подошел президент Западного союза; я узнал его сразу по жизнерадостной, отеческой улыбке.
— Добро пожаловать домой! Это счастливый миг для всех нас. Мы растроганы до глубины души и радуемся…
Он говорил в сплетение микрофонов и все еще держал мою руку. Вибрация его негатронных мозговых волн отзывалась в моем теле. Теперь я умел их воспринимать:
«Хоть бы этот спектакль поскорее кончился! Не надо было надевать черные ботинки: жмут ужасно…»
Удивленный, я высвободил руку. Лицо передо мной сияло благосклонностью. Слова гладко лились из его рта. Но я уже больше не радовался этому.
Вторым поздравить меня подошел лауреат государственной премии Цооденхук, мой бывший профессор химии.
— Я горжусь вами! — сказал он, но по его руке текло нечто другое: «Ты, дружочек, еще позавидуешь мне. А уж я знаю, как помешать тебе стать лауреатом».
А люди все протискивались вперед в надежде пожать мне руку. Мною овладело безразличие, и меня, как куклу, передавали от одного к другому.
— Как мы радовались вашему возвращению! («Еще спокойно мог бы десяток лет повременить с прилетом!»)
— Как хорошо ты выглядишь! («Твои зубы стали еще отвратительнее!»)
— Мы так хотим, чтобы вы были нашим председателем! («Надеюсь, он не узнает, что я совсем недавно голосовал против него!»)
Это было невыносимо. Но, наконец, все закончилось, я устоял. Я смог отправиться к своей семье. Марта ждала меня, как я того хотел, дома. В окружении Эвелин и нескольких соседей она стояла в саду перед входной дверью. Старый Вестен тоже был здесь, и его сын, самовлюблённый хлыщ.
Эвелин выбежала мне навстречу. Не дав мне выйти из автомобиля, она обняла и поцеловала меня:
— Папочка, как чудесно, что ты снова с нами!
Но я воспринял также: «Теперь мне снова придется вовремя ложиться спать, и киску нельзя будет положить в моей комнате. Зачем он вернулся?»
Тем временем остальные подошли ближе. Марта протянула ко мне руки. Я еще держал в объятиях мою дочурку. Сквозь белокурые пряди волос я видел, как на меня воззрились любопытные, видел бледное красивое лицо жены, рядом с ней молодого Вестена; я поймал взгляд, которым они обменялись…
Неожиданно меня пронзил страх, глубокий, как пропасть. Я был не в силах коснуться Марты. Приподняв ребенка, я передал его в ее руки, а затем нажал на газ и вылетел на шоссе, ведущее к космодрому.
Только когда мой корабль погрузился в вечную ночь космического пространства, я сумел взять себя в руки. Но как мне вернуться к людям?
Паразит поневоле[9]
Рут снова нарушила запрет жителей Сириуса. Она сорвала растение. Рут не только вырвала с корнем куст с глазастыми цветами-зонтиками, но и принесла его в дом. Более того, она не только принесла в дом удивительный куст, но и поставила его в комнате в вазе. В этой комнате она легла спать.
Когда Кумулус очнулся — он всегда впадал в шок от страха, — появилась боль. Она шла оттуда, где были исчезнувшие корни-руки. Нижняя половина его тела мокла в воде, наполнявшей брюхо какого-то незнакомого существа. Желтыми глазами-зонтиками Кумулус жадно ловил оранжево-красные лучи. Но водой и лучами сыт не будешь. Нужно скорее найти питательную почву! Щелочную, щелочно-земельную. Только она поможет исцелить его раны.
Цепляясь жгутиками за стенки ужасного брюха, Кумулус перевалился через острый край и начал поиски. Он был взволнован. Кругом чужая пустыня. Корни-руки Кумулуса, вызмеиваясь в разные стороны, искали пищу, но всюду натыкались на что-то холодное и жесткое вместо привычной податливой и мягкой магнезитовой почвы. Кумулусу стало страшно, он не ощущал ни капли живительного тепла. Но почему? Ведь из глубины почвы всегда тянет теплом.
Ветвистое тело Кумулуса, покачивая золотистыми зонтиками, медленно передвигалось по твердому полу. Вдруг Кумулуса остановил шорох. Глаза его прореагировали на нечто привлекательное, исходившее от странного вытянутого предмета. Туда! Вертикальное препятствие не остановило Кумулуса. Собрав все силы, с невероятным трудом он карабкался вверх и, достигнув цели, сразу понял, что потрудился не зря. Это было нечто теплое и мяг кое. Как только Кумулус запустил в него корни, он сразу почувствовал желанный вкус. Соли кальция! По листьям и стеблям разливалась сытость, а с ней прибывали силы. Раны прорастали новыми корнями, они медленно и осторожно погружались в теплую глубину. Немного беспокоила непривычная обстановка, но лучше быть сытым, чем, изнывая от боли, висеть и полоскаться в воде или ползти по безжизненной пустыне.
Рут спала беспокойно. Мучили сны, страшные, сжимавшие душу. Силясь открыть глаза. Рут почувствовала на плече что-то странное и чужое — мягкий неприятный комок. Еще в полусне девушка попыталась освободить плечо. Но сорвать комок оказалось не так-то просто. Он держался, как приклеенный, и чем резче дергала Рут, тем больнее было руке. Боль окончательно прогнала сон. Девушка наконец открыла глаза и застыла в недоумении и страхе: на ее левом плече распушилось то самое растение, которое она сорвала и поставила в воду. Рут вскрикнула, попыталась встать и не смогла. Левая рука словно отнялась. Чтобы ее поднять, нужны чудовищные усилия. А во всем теле парализующая усталость. Рут уткнулась в подушку и безудержно зарыдала.
В таком состоянии, в слезах и отчаянии, нашла ее Дженни, пришедшая узнать, почему Рут не вышла к завтраку. Дженни охватил ужас, но она немедленно кинулась на помощь подруге. Двумя руками она вцепилась в переплетение листьев и рванула изо всех сил. Рут закричала: пронзительная боль впилась в сердце.
Дженни побежала за врачом.
Доктор Форд был хирургом. При малейшем намеке на хирургическое вмешательство он с воодушевлением пускал в ход скальпель.
— Немедленная операция! Тут и рассуждать не о чем.
Но, сделав снимок, врач крепко задумался.
— Корни достигли аорты. Оперировать слишком поздно. Здесь медицина бессильна.
